Как я заметила через зеркало заднего обзора, Сергей Иванович отдувался, протирал очки и пока отвечать не собирался. Я в это время, проехав по дороге, свернула по ней направо и увидела знакомый «Фольксваген». Он стоял у светофора.
– Это вон та машина пыталась меня сбить! – крикнул Сергей Иванович, тоже заметив своего обидчика.
– Да знаем уж! – сказала Маринка. – Что вы в театре делали?
– Пытался узнать про жену Траубе, – ответил Сергей Иванович, – я так рассудил, что у меня это получится лучше, потому что я знаю очень много старых кадров, наверное, потому, что сам не очень-то и молод.
– Бежали вы неплохо, – ядовито заметила Маринка, – мне вас догнать сразу и не удалось. Но об этом после. Что узнали?
– Я узнал, что Федор Аполлинарьевич на самом деле вдовец, но это и так было известно, – сказал Кряжимский. – Его жена Элеонора Тихоновна умерла. Давно.
– Новость не свежа, – заметила Маринка, – этой новости четверть века уже стукнуло, не так?
– Так, – согласился Сергей Иванович.
Зная его полную неспособность говорить без предисловий, я молчала, оставив Маринке тяжкий труд изымания информации.
– А за кем вы бежали? – все не унималась она и правильно, впрочем, делала.
– Я ни за кем не бегал. Я следил! – гордо ответил Сергей Иванович.
– И за кем же?
– За Варварой, – ответил Сергей Иванович.
Тут я взглянула на него через зеркало заднего вида еще раз. Маринка проговорила тихо «оп-ля» и быстро спросила:
– Она была в театре?
– Да, я ее там видел, и более того, я знаю, что как раз незадолго до моего появления там она сдавала реквизит.
– Какой же реквизит она сдавала? – заинтересовалась Маринка. – Она что, роли исполняет? Роль четвертого огурца на грядке во втором составе? А реквизитом была трехлитровая банка?
– Варвара сдала парик, – ответил Сергей Иванович.
– Все! – сказала Маринка. – Ловушка для кошек захлопнулась, и все сошлось! Варвара – главная в этой банде! Она всех и порешила!
– А «Фольксваген» решил на вас наехать, – пробормотала я, – значит, там находится тот третий, которого мы не знали!
– Аркадий! Толстопуз! – крикнула Маринка. – Кто же еще?!
– Не слишком ли ты много подозрений кидаешь? – спросила я. – Не семейка, а банка с пауками какая-то. Петя против папы, Варвара против папы, теперь уже и Аркадий против папы. И что им всем надо? Папу довести до смерти? Так можно было бы поступить гораздо проще!
– Просто – это неинтересно, – сказала Маринка. – Просто всякий может! А они же все талантливые люди, как же ты не понимаешь! Вот и поступают, как артисты.
Светофор сменил цвет. «Фольксваген» рванул вперед, и так получилось, что я от него отстала. Сперва помешал какой-то дурацкий автобус, потом какая-то арба на колесах под названием «Мерседес», ну, в общем, и все.
Варвары я не увидела, «Фольксваген» упустила.
– С тобой даже последить нормально ни за кем не удается! – разоралась на меня Маринка. – Ну и что делать будем?
– Да ничего особенного, – ответила я, отводя машину в сторону и притормаживая. – Позвоню сейчас одному своему другу, и он скажет, чья эта машина. Да еще сам и проверит.
– Я и так знаю, что это машина Варвары, – заявила Маринка, – и друга твоего я знаю. У него красная рожа и большая фуражка. Хам он и нахал, как все твои друзья! – выпалила Маринка, потом подумала и уклончиво добавила: – Ну почти все.
– Так что вы еще узнали, Сергей Иванович, про эту Элеонору? – спросила я, доставая из сумочки свой сотовик.
– Артистка она была средняя. Главные роли никогда не получала. Пела хорошо, – заглядывая в свой растрепанный блокнот, начал перечислять Сергей Иванович. – Участвовала в музыкальных спектаклях. Один из них даже получил какой-то приз на областном конкурсе. Но это было совсем уж давно.
– Нобелевскую премию дали как приз? – ехидно уточнила Маринка.
– Нет, но почетную грамоту от Саратовского радиокомитета дали, – сказал Кряжимский. – Старичок-реквизитор, с которым я все это обсуждал, тоже участвовал в том спектакле. Эта грамота у него висит на стене его комнатушки.
– Премия радиокомитета! – сказала Маринка. – Ну, наверное, по тем временам это было круто. Хотя областной же был радиокомитет, а может, и городской! Что там крутого: туфта какая-то.
– Минутку, господа! – Я вздрогнула от своей мысли и повернулась вправо, чтобы иметь перед глазами и Маринку, и Сергея Ивановича. – Ведь это значит, что спектакль гоняли по радио!
– Да, было дело. Два раза, как говорит этот реквизитор, – подтвердил Сергей Иванович, – за все эти годы два раза. Весьма негусто.
– Классный был спектакль, как я понимаю, – оценила Маринка. – Классика. Целых два раза за двадцать пять лет! Это ж фурор, аншлаг! Почти мировое турне!
Я снова завела мотор и выехала со своей стоянки, решив, что майору я позвоню чуть позже. Мне срочно захотелось проверить одну свою мысль.
– Ты куда? – резко спросила меня Маринка.
– В радиокомитет! – ответила я. – Там наверняка сохранилась запись этого спектакля.
– Не факт, – сказала Маринка. – Сколько лет прошло.
– Не сохранилось, – ответил мне Сергей Иванович, – я уже все узнал от реквизитора.
Мне пришлось сразу же сбавить прыть.
– Обидно, – сказала я. – А он точно знает?
– Точно, точно, – ответил Кряжимский. – Запись была одна в архиве театра, и ее недавно взяли под расписку.
– И кто взял? Варвара-сука? – крикнула Маринка. – Я так и знала.
– Нет, не Варвара, а Аркадий, – сказал Сергей Иванович и снял свои очки.
Вот тут-то я и удивилась полученной информации.
– Все постепенно становится на свои места, – сказала я, снова доставая телефон. – Звоню своему орущему другу, и пусть узнает, чья эта машина. Она может оказаться и Аркадия.
– Откуда у педиатра такая машина? – недоверчиво спросила Маринка и тут же хлопнула себя по лбу. – Картины продал, машину купил! Все ясно!
– Сергей Иванович, – осторожно сказала я, – а что еще вы узнали? Может быть, сразу и расскажете?
– Ну, в общем, больше и ничего, – ответил Кряжимский. – Только то, что Элеонора Тихоновна была раньше замужем, до Траубе. Ее мужем был главный режиссер театра. Он потом эмигрировал и пропал где-то на широтах Нью-Йорка.
– Канул в Лету, – заметила Маринка. – Значит, талантливый был.
– Нет, слабовольный, – сказала я. – И что? Все?
– В общем, да, – Сергей Иванович закрыл свой блокнот и сказал последнюю фразу, но она прозвучала не тише первых: – От режиссера у нее был сын Петр.
Мы помолчали.
– Вот оно как, – протянула Маринка, – ну ясно теперь, почему старый абориген, то есть могиканин, то есть гениальный живописец, не так сильно расстроился после смерти Петра.
Я набрала номер телефона майора Здоренко. Разговор с ним происходил по привычному сценарию. Майор ругался, я его уговаривала, как торговка на базаре. Ласково, но настойчиво. Майор пообещал перезвонить.
– Ну тогда, господа, что же делать, – заметила я, – едем к Траубе. Я подозреваю, что поняла, каким образом Элеонора приходила к Федору Аполлинарьевичу.
– Да и я уже поняла, – сказала Маринка. – Аркадий включил запись, накинул на себя простыню и раскрывал рот. А старый дурак был без линз и поэтому ничего не понял. Идиоты!
Последнее замечание было адресовано неизвестно кому, и я не стала уточнять.
Мы поехали к Федору Аполлинарьевичу.
Доехали мы без происшествий, и нехороший «Фольксваген» нигде не мелькнул.
Маринка очень нервничала, когда выходила из машины, и беспокойно оглядывалась.
– У меня предчувствие, что случится какая-то гадость, – обрадовала она нас.
Я протянула руку к кнопке звонка и нажала на нее.
Нам никто не открыл, никто не вышел, но калитка была не заперта.
Переглянувшись, мы втроем робко вошли во двор и потопали по направлению к дому, постоянно оглядываясь в поисках хозяев или хотя бы кого-нибудь.
Как только мы подошли к дому, дверь его резко распахнулась, и из дома вышел Аркадий с большим чемоданом в руках. Выглядел он плохо. Знаете, как жалко бывает видеть взрослого мужика, когда понимаешь, что он только что плакал? Нет? Ну так мне стало жалко.
– Что случилось? – тихо спросила у него Маринка. – Федор Аполлинарьевич…
– Выгнал, – выдохнул Аркадий и судорожно вздохнул, – выгнал меня из дома и проклял. Совсем с ума сошел папа, а ведь я хотел как лучше. Не знаю, как это все получилось…
У Аркадия на плече висела сумка. Он поправил ее и, волоча чемодан, не оглядываясь, пошел к воротам.
– Да, бои местного значения продолжаются с переменным успехом, – пробормотала Маринка. – Еще и нас зацепит, пожалуй.
Мы пошли в дом и тут сразу же услыхали крики Федора Аполлинарьевича.
– Он просто кретин! – орал Федор Аполлинарьевич. – Это служит доказательством моей гениальности, потому что природа отдохнула на моем сыне, но не раздражать меня это не может!
– Папа, успокойся, пожалуйста, – терпеливо проговорила Варвара, и мы пошли на голоса и попали в знакомый нам кабинет.
