Главврач сразу связался со своей бывшей работницей, и та согласилась на встречу со следователем во второй половине дня.
Некогда всесильная сестра-хозяйка жила на другом берегу реки, в одном из дачных поселков, располагавшихся в пойме Волги. Илья на речном трамвайчике переправился на другую сторону, промаршировал мимо нескольких турбаз и оказался в уютном дачном массиве. Валентина Арсентьевна обитала в небольшом кирпичном домике, увитом красными и белыми розами. Подойдя к калитке, Новгородцев услышал рычание и собачий лай, а затем на дорожку навстречу ему выбежала крошечная шавка непонятной породы. Подпрыгивая и скаля желтые клычки, собачка голосисто оповещала хозяев, что пожаловали гости.
Появилась и Валентина Арсентьевна. Выглядела женщина намного моложе своих лет и походила на строгую учительницу. Чуть не половину ее по-черепашьи морщинистого лица закрывали огромные очки с толстенными стеклами.
– Добрый день, Валентина Арсентьевна! – произнес громко Илья.
Женщина цыкнула на шавку, и та немедленно прекратила лаять. Бывшая сестра-хозяйка открыла калитку и впустила Илью на территорию своего дачного участка.
– Я пришел к вам, чтобы… – начал он все так же громко, но Валентина Арсентьевна прервала его:
– Молодой человек, я знаю, зачем вы пожаловали, я ведь говорила с Анатолием Викторовичем. И прошу вас, не стоит так орать. Я, может быть, и полуслепая, однако отнюдь не глухая!
Илья сразу понял, что Валентина Арсентьевна привыкла всеми командовать. Она провела гостя в садик, располагавшийся за домиком, и гость поразился тому, какое тут все ухоженное. Явно, несмотря на свои годы, хозяйка трудилась на своем участке не покладая рук. В особенности удивили Илью грядки, больше походившие на рисунки в учебнике геометрии, – похоже, Валентина Арсентьевна выверяла их границы при помощи линейки!
Опустившись в плетеное кресло, стоявшее в небольшой, увитой розами беседке, Валентина Арсентьевна заявила:
– У меня не так много времени, молодой человек, поэтому прошу вкратце изложить вашу проблему.
Шавка, наклонив голову, уселась у входа в беседку и выпуклыми черными глазами внимательно следила за Ильей. Понимая, что ходить вокруг да около не имеет смысла, Новгородцев сообщил, что ведет расследование деяний нового дяди Крюка.
– Так, так… – мерно качая седой головой, пробормотала Валентина Арсентьевна. – Знаете, я ведь, когда услышала, что убийцей считают Колю Борщевского, сразу поняла, что это полная ерунда. Он, конечно, человечишка премерзкий, однако не маньяк. Значит, дядя Крюк все еще гуляет на свободе! И каким образом я могу помочь вам изловить его?
Подивившись тому, как быстро пожилая женщина все поняла, Илья поведал ей о словах матери Борщевского. Бывшая сестра-хозяйка пожевала сухими губами:
– Коля считал, что встретился в больнице с дядей Крюком? Спустя несколько лет после смерти оного? Гм, занятно, очень занятно…
На лице старухи заиграла странная улыбка, и следователь понял: собеседнице что-то известно. Однако она явно не торопилась делиться сведениями. И Илья не торопил ее, понимая, что может все только испортить.
– Кстати, хорошо знаю Михаила Федоровича Пономарева, – сказала вдруг Валентина Арсентьевна. – Когда-то его семья и я жили в одном бараке. Миша – человек трудолюбивый, однако болезненно честолюбивый. Уже в детские годы он хотел стать милиционером, причем не абы каким, а самым главным. И в итоге стал им! Дело Онойко, конечно, ему очень помогло. Ведь именно Михаил вышел на след дяди Крюка и арестовал его тогда на старом кладбище…
Помолчав, Валентина Арсентьевна добавила:
– Но честолюбие всегда чревато! Впрочем, молодой человек, к вам это отношения не имеет. У вас, быть может, мозгов не так много, однако вы мне нравитесь.
Илья не стал обижаться на слова старухи, чувствуя, что испытывает симпатию к весьма колоритной особе. А та неожиданно выдала следующее:
– Я думаю, Коля Борщевский не лгал, когда заявлял, что виделся в нашей больнице с Онойко. – И встреча в самом деле имела место в 1993 году.
Илья вздрогнул и уставился на Валентину Арсентьевну. Бабка что, сошла с ума? Собачка, заметив его движение, угрожающе заворчала.
– Наверное, думаете, что меня саму пора определить в больницу, где я проработала больше пятидесяти лет? – усмехнулась Валентина Арсентьевна. – Однако я не сошла с ума! Да, Онойко находился у нас на излечении. С 1992 по 1994 год.
– Но этого просто не может быть! – воскликнул Илья хрипло – у него вдруг сел голос. – Неужели он спасся? Но если так, то как оказался в больнице? И если все знали, что тот пациент – дядя Крюк, почему никто не сообщил…
Старуха рявкнула:
– Молодой человек, прекратите кудахтать! С чего вы взяли, что я имею в виду Романа Андреевича Онойко? Этот мерзавец сгинул тогда в Волге – и точка! И произошло это в июне 1985 года. Я же говорю о другом Онойко – о его сыне Андрее.
Илья с большим интересом уставился на бывшую сестру-хозяйку, что-то смутно припоминая. В самом деле, у маньяка имелись жена и сын-подросток…
– Что, дошло? – усмехнулась Валентина Арсентьевна. – Андрею в девяносто третьем было чуть за двадцать. И он был, грубо говоря, конченый псих. Явно пошел по стопам своего папочки. Кстати, парень, как я подозреваю, ассистировал ему при убийствах. Или, по крайней мере, был в курсе того, чем занимался его родитель. Поэтому и именовал себя дядей Крюком, считая, что является наследником своего кровожадного папаши.
Илья снова дернулся, и шавка громко тявкнула. Валентина Арсентьевна хлопнула в ладоши – песик послушно поднялся и побежал куда-то в сад.
– Онойко-младший находился у вас на излечении? – воскликнул Илья. – Но ведь, по моим сведениям, жена Онойко и его сын покинули город сразу же после ареста дяди Крюка, справедливо опасаясь мести со стороны горожан…
– Если бы их тогда тоже облили бензином и подожгли, как сделали с дядей Крюком, сейчас бы не было проблем! – заявила цинично Валентина Арсентьевна. – В ту ночь, когда горожане взяли больницу штурмом, я была на работе. И настояла на том, чтобы дежурный врач выдал людям Онойко, иначе бы всех нас поубивали. Что же касается жены и сына Романа Андреевича…
Старушка, немного помолчав, поправила очки и продолжила:
– Да, они покинули Заволжск. И более того, сменили фамилию. Вернее, вдова дяди Крюка взяла свою девичью фамилию, вот и все. Новые паспорта женщине и подростку выдали за два часа. Ведь об Онойко тогда говорила вся страна! И фамилия у маньяка, как в случае с Чикатило, редкая, запоминающаяся. Если бы он звался Ивановым или Красновым, у семьи проблем бы не было. А так, куда бы мать с сыном ни приехали, их сразу же спрашивали, не родственники ли они дядю Крюку. Чтобы облегчить жизнь женщине и ребенку, им и дали новые документы. Из Онойко парочка превратилась в Григорьевых.
Илья заметил, что песик, бегавший по саду, замер около одного из деревьев и задрал лапу. Валентина Арсентьевна, которая сидела так, что никак не могла видеть это, вдруг повернула голову и зычным голосом прикрикнула:
– Цезарь, ты же знаешь, что этого делать нельзя! Иначе на живодерню отправлю! Тебе известно, где можно ходить в туалет, а где нельзя! Марш туда!
И шавка действительно быстренько опустила лапу и, заскулив, посеменила к дому.
– Фамилия, надо сказать, весьма распространенная и подозрений не вызывающая, – продолжила она свой рассказ. – Несколько лет они жили в другом городе, а потом, в начале девяностых, вдруг вернулись в Заволжск. Но об этом никто, конечно, не узнал. Поселились они в другой части города и жили там как Григорьевы. Андрей к тому времени из подростка превратился в молодого человека. Правда, страдающего целым букетом психических заболеваний. В итоге он и оказался у нас на излечении. Конечно, по документам он проходил как Андрей Григорьев. Однако меня с самого начала смущала его хромота. Ведь сынок дяди Крюка тоже хромал, поэтому дети во дворе над ним и издевались…
– И что произошло с Андреем дальше? – спросил Илья, чувствуя, что у него вспотели ладони. Еще бы, такая информация: сын дяди Крюка, к тому же, вероятно, сам причастный к убийствам двадцатипятилетней давности, живет в Заволжске!
– Его выписали в июле 1994 года, – пояснила Валентина Арсентьевна. – Однако он как был психом, так и остался. О том, что парень является сыном дяди Крюка, никто из персонала не знал. А из больных – разве что Коля Борщевский. Он был единственным пациентом, с которым Андрей общался. И, подозреваю, Онойко-Григорьев рассказал ему много всякой мерзости.
«Вот почему Борщевский был уверен, что встретился в психушке с дядей Крюком!» – понял Илья. Он и встретился – только не с Онойко-старшим, а с его свихнувшимся отпрыском.
– Причем Андрей был стреляный воробей! – продолжала рассказ бывшая сестра-хозяйка. – Умел втирать врачам, даже самым проницательным и опытным, очки. И, конечно же, не говорил им, чьим сыном является. Но я все поняла! Нет, не только из-за его хромоты. Мало ли хромых людей в Заволжске! Когда Андрей находился не в закрытом отделении, а в обычном, его частенько посещала мамочка, и, хотя она резко постарела за прошедшие несколько лет, полностью поседела и ужасно потолстела, это была она, Ира Онойко. Предупрежу ваш вопрос и сразу скажу, почему я так решила. Дело в том, что моя двоюродная сестра работала вместе с ней в бухгалтерии нефтезавода и однажды – давным-давно, до разоблачения дяди Крюка, конечно, – приглашала Иру на свой юбилей! А зрительная память у меня отличная, и еще лучше на голоса. Да, ее было не узнать, передо мной стояла совершенно другая женщина. Но голос! Голос был все тот же. Поэтому мне только оставалось сложить два и два и прийти к выводу, что посещающая своего сына в больнице особа никакая не Ирина Логиновна Григорьева, а Ирина Логиновна Онойко.
