– Я бы вышел на него сам, и про исчезновение Абрикосова я знал еще до разговора с Ксенией Александровной! – возразил Турецкий.
– Я вас не перебивал, Александр Борисович! – повысил голос Друбич.
– Прошу прощения, продолжайте.
– Мне неоткуда было знать, что вам известно, а что нет. За маленькую хитрость с машиной прошу меня извинить. Я думал, вы быстрее разберетесь, что это ложный ход, но попутно выясните много интересных деталей. Узнаете, что у нас в Златогорске почем и откуда у кого растут ноги. Вы и этой возможностью не воспользовались. Прямо я вам ничего сказать не мог, я понимал, что за вами станут внимательно наблюдать, и не был уверен, что вы будете вести себя достаточно осторожно, так чтобы по вашим действия нельзя было понять, кто ваш источник информации. И я оказался прав, а вам и в этом случае не на кого пенять, только на собственную неловкость. Далее, вы совершенно правильно предположили – и тут я в свою очередь отдаю вам должное, – информацию Шангину о том, что его предшественник готовил покушение на самого себя, подбросил я. И действительно, не совсем бескорыстно. Я чувствовал: вокруг что-то творится, над моей головой сгущаются тучи – и не видел иного способа защититься. Но вы ошибаетесь, полагая, будто смерть Вадима Даниловича не была несчастным случаем, а слухи о самопокушении – только слухами. Я заплатил Абрикосову две тысячи долларов, попросив сломать мотор лодки. И действительно, пообещал еще три, после того как все закончится успешно. Но сделал я это по личному указанию Вадима Даниловича. Он собирался надеть спасательный жилет под плащ, так что его жизни ничто не угрожало. Зачем все это было нужно, он мне не объяснил, а я, как вы понимаете, не расспрашивал. Два выстрела сделал Яковлев или один, я не знаю. Я слышал только первый. Он не знал, что попал Вадиму Даниловичу в голову, он вообще не хотел никого убивать и, возможно, когда я заехал за поворот, выстрелил еще раз для острастки. В лесу выстрел слышен и за километр, и за два, но внутри автомобиля нет: двигатель все заглушает; я после разговора с Вершининым был настроен на определенный лад и был уверен, что это засада, поэтому выжал газ до пола, остановился, только отъехав на безопасное расстояние. Почему Яковлев начал писать жалобы, я догадываюсь. Кто-то предложил ему свободу в обмен на определенные показания. Кто и зачем это сделал – разбираться вам, Александр Борисович. Вас, кстати, не удивило, с какой легкостью дело вернули на повторное расследование? Без многомесячного телевизионного скандала, без шумихи на всю Россию, чинно, благородно, в строгом соответствии с законом, вас это не настораживает?
И в этот момент позвонила Лия:
– Александр Борисович, есть результат.
– Ну?!
– Пуля не из пистолета Друбича.
– Повторите! – опешил Турецкий.
– Характерные…
– Ладно, я после перезвоню.
– Андрей Викторович, вы свободны, – сказал Турецкий официальным тоном.
Друбич небрежно бросил пропуск на стол:
– Подпишите, будьте любезны!
– Лия Георгиевна! – гаркнул в трубку Турецкий, когда за Друбичем захлопнулась дверь. – Немедленно приезжайте в прокуратуру. Сейчас я оформлю санкцию: необходимо изъять и проверить оружие у всех, кто охранял Вершинина шестого мая. Поторопитесь, будьте любезны!
– Кацман… Нужно найти Кацмана! – пробормотал Турецкий, глядя перед собой на заваленный бумагами стол. – И снять под протокол показания о том, что они с Таей слышали два выстрела. Он, конечно, будет упираться, но это не проблема. В данном случае не проблема. Придется его припугнуть, взять за жабры, и есть на чем: та же травка. Наверняка еще что-нибудь отыщется, стоит только копнуть. Тем более он в Москве, там ему никто не поможет. Все мне здесь твердят, столица-де – это вам не Сибирь! Совершенно верно, господа хорошие! Если я вашего Кацмана закрою в СИЗО за отказ от дачи показаний, никакие златогорские депутаты с петицией в Генпрокуратуру не явятся. Освободить его, как Рыжова, не выйдет – дудки вам! А имея на руках показания Кацмана, ничего не стоит заставить подписать их и Таю.
Турецкий сунул сигарету в зубы, забегал по кабинету в поисках зажигалки – ее нигде не было: ни в ящике стола, ни в кармане пиджака, ни в брюках, ни в плаще. Нервно расшвырял бумаги на столе и только после этого увидел, что она лежит на видном месте. Импульсивным движением сломал кремень, от досады выплюнул сигарету на пол и в ярости растоптал каблуком. Гадство! Ненавижу. Он трахнул кулаком по столу и погрозил воображаемому Друбичу.
Турецкий умел проигрывать, сколько раз из-за всяких интриг его заставляли закрывать дела – он уже со счету сбился. Но сейчас было не то. По приказу Друбича или его босса – какая разница! – убили Дмитрия Голика, а ведь он даже свидетелем не был! Сколько раз Турецкий задумывался об этом, столько раз его охватывало глухое бешенство. Голик просто согласился помочь следствию, – в конце концов, так должен поступать любой добропорядочный обыватель. Это его гражданский долг, черт их всех раздери, или здесь в Златогорске такого словосочетания никогда не слышали?! Только и могут твердить: это вам не Москва… Турецкий выругался, так что в окнах зазвенели стекла, бессмысленно пошарил по столу, наткнулся на спичечный коробок, блаженно выкурил сигарету, уставившись в потолок, сосредоточенно, ни о чем не думая, после чего, наконец, немного остыл.
Друбич не мог знать, что кто-то слышал два выстрела, снова вернулся он к своим мыслям. В совокупности с пулей это мина замедленного действия под его версию событий, только на сей раз нужно распорядиться ею как следует. Нужно заставить Друбича на нее наступить, чтобы не бахнула вхолостую, как сегодняшняя экспертиза.
Будем надеяться, что Николай Иванович вообще нашел именно ту пулю.
Да ну, ту, конечно, ту, успокоил себя Турецкий. Он не сомневался: все произошло именно так, как он описал Друбичу на допросе, и тот факт, что фатальная пуля была выпущена не из табельного оружия подполковника, его обескуражил, но уверенности не поколебал. Если у Друбича был сообщник, например среди подчиненных, который предупредил его, что Вершинину стало известно про заговор, тогда все объясняется. У Друбича было время сориентироваться. Он предполагал, что может возникнуть ситуация, когда у него не останется другого выхода, придется застрелить Вершинина собственноручно. Поэтому и взял с собой левый пистолет, а потом от него избавился.
Хотя, с другой стороны, где бы он его так быстро достал, возразил сам себе Турецкий. В санатории? Заранее, скажем, за несколько дней предвидеть, что лодочник в последний момент испортит ему всю тщательно выстроенную комбинацию, Друбич никак не мог. Если у него и имелся запасной вариант, то он не сработал. Таким образом, причин обзаводиться незарегистрированным оружием у него не было. Нет, что-то тут не сходится! Версию в целом это не разрушает: Друбич при его изворотливости мог придумать какой-нибудь фокус с пистолетом. Это затрудняет доказательство его вины, но не более того.
Допустим, оружие, из которого был убит Вершинин, не найдется, продолжил рассуждения Турецкий, какое обвинение можно будет Друбичу предъявить?
Во-первых, место преступления. Он дал ложные показания на следствии и суде. Между вымышленным и реальным местом преступления расстояние порядка двух километров, ехать никак не меньше минуты. Друбич не кисейная барышня, а профессионал -начальник охраны полномочного представителя президента как-никак! Ссылки на стрессовую ситуацию и прочий детский сад не пройдут – здесь ему не отвертеться.
Во-вторых, его ложные показания слово в слово сходятся с показаниями Игоря Яковлева. Не может быть, чтобы Друбич провернул такую акцию в одиночку. Кто-то из прокурорских работников, ведших следствие, должен был ему помогать. То есть налицо преступный сговор с целью сокрытия обстоятельств преступления. За одно это ему грозит года три.
В-третьих, весьма вероятно, что после предъявления обвинения Друбичу и у Игоря Яковлева наконец-то развяжется язык. Тогда можно будет доказать еще и запугивание (и подкуп?) свидетеля.
А отсюда перекинуть мостик к мотивам: зачем подполковник пустился во все тяжкие? Чтобы скрыть убийство, совершенное собственной рукой, – другого резона идти на преступление у него быть не могло. А зачем он убил Вершинина? Чтобы избежать разоблачения в подготовке покушения – и доказательством этой версии служат показания Абрикосова.
Хорошо. А как может оправдаться Друбич? Он попытается дезавуировать показания лодочника и рассказать на суде историю про подготовку Вершининым покушения на самого себя. Вероятно, у него найдется и свидетель, который согласится подтвердить его слова. До сих пор речь о нем не заходила, но это не значит, что его нет. Мне не удалось как следует припереть Друбича к стенке, поэтому он держал козырь в рукаве. Не исключено, что свидетель не просто подкупленный субъект, а сообщник нашего великого комбинатора, и он не хочет раскрывать его раньше времени.
