Он вылез из салона, помог выбраться Лене, потом подал руку Ане, и они втроем вошли сначала в ворота, затем в дом.
В холле было прохладно, поэтому первым делом, когда все разделись и расположились в гостиной, Сергей разжег камин. Затем, когда дрова занялись огнем, подошел к Лене, опустился рядом с ней на колени, взял ее руки в свои большие ладони, прижал их к груди.
– Я понимаю, что ты страдаешь, – проникновенно начал он, перемежая свои слова легкими поцелуями в костяшки ее пальцев, – я понимаю, что тебя сейчас трудно утешить, – его горячие губы переместились на тыльную сторону ее ладони, – но хочу сказать тебе – не всегда теряя близкого, мы остается в одиночестве, – он приложил ее ладонь к своей щеке, – иногда, теряя, мы обретаем другого родного человека… Ты не одна, Лена, у тебя есть…
– Ты? – закончила за него Елена.
– Я – это бесспорно, но сейчас речь не обо мне… – Он поднялся с колен, сел рядом с Леной на диван, крепко обнял ее, потом обратился к безмолвствующей девушке: – Анюта, дай, пожалуйста, бабушкин дневник…
Аня подала Сергею ту самую тетрадь, которую читала в машине. Она была раскрыта на середине, и Лена смогла разглядеть, что ее страницы исписаны знакомым каллиграфическим почерком.
– Это мамин дневник? – уточнила она, принимая тетрадь из Сережиных рук.
– Да, и ты должна его прочесть…
– Сейчас? – немного удивилась Лена.
– Именно сейчас… – Сергей ткнул пальцем в один из абзацев. – Начни отсюда…
Лена послушно опустила глаза, прочла первую строчку: «3 сентября 1979». Боже! Она помнила эту дату! Именно третьего сентября она впервые увидела Сергея!
– Читай дальше, Леночка, – прошептал Сережа ей на ухо. – Читай…
И она начала читать.
Под «3 сентября 1979» была еще одна строка: «Он приехал! Люблю! Страдаю! Умираю!» На этом запись заканчивалась. Следующая уже относилась к 12 сентября и содержала следующие строки:
«Кажется, случилось то, чего я больше всего опасалась – Лена влюбилась в Сержа! Моя доченька созрела для любви, понятно, конечно, но почему она выбрала именно ЕГО?.. Этот старый развратник (любимый, родной, самый лучший) ей не пара! Я готова отхлестать ее по щекам, когда вижу, с каким вожделением она смотрит на него. Она сходит по нему с ума, а я схожу с ума от ревности. И он, конечно, все замечает… Я не удивлюсь, если он закрутит с ней роман. Именно с ней, потому что всех моих подруг он уже перетрахал и видит, что это меня ничуть не задевает… Может, стоит с ним поговорить? Попросить оставить Леночку в покое? Не ради меня, так хоть ради нее…»
Лена перевернула страницу. И продолжила читать, уже не обращая внимания на даты – в конце концов, они были не важны.
«У них роман! Лена вся светится и строит грандиозные планы – конечно, она не делится ими со мной, но я вижу по ее мечтательному взору, что думает она только о том, как бы выйти за Сержа замуж… Дурочка, она не понимает, что он играет с ней… Какое счастье, что она бесплодна! Иначе я сошла бы с ума!»
«Я добилась своего – Сержа арестовали. И он повел себя благородно: дал Лене от ворот поворот. Хотя бы в этом проявил себя как настоящий мужчина – не позволил девушке принести себя в жертву…»
«Лена узнала, что рогоносца на Сержа натравила я. Это был удар для нее! Она же не знает всего, потому посчитала мое вмешательство в ее жизнь блажью самодурки. Она возненавидела меня и ушла из дома! Насколько знаю, устроилась учительницей (с ее-то аспирантурой!), поселилась в общаге. Видеть меня она не желает, прощать тоже… Похоже, я потеряла дочь навсегда…»
«Лена беременна! Пока она скрывает это, но живот уже заметен, не говоря уже о токсикозе – убегает блевать посреди урока… Когда мне рассказали об этом, я не поверила! Лена не способна зачать, я знаю точно! Врачи не могли ошибаться! Но, видимо, ошиблись! Произошло чудо – моя дочь забеременела… Боже, как бы я радовалась за нее, если бы отцом ребенка оказался кто-то другой! Но это Серж, больше некому, и я страдаю…»
«Моя девочка при смерти! Ребенок родился живой и здоровый, а Лена умирает! Она в коме! Врачи ничего не могут сделать! Сразу после родов у нее началось сильнейшее кровотечение, пришлось вырезать матку. Операция вроде бы прошла успешно, но Лена так и не приходит в себя… Зато моя домработница Шурка, родившая одновременно с Леночкой, уже бегает. Родила – как в туалет сходила, и через два дня выписывается. Сама здоровая, как лошадь, Шурка ребеночка, правда, больного родила, слабенького… С Лениным не сравнить! Обе девочки, но какие разные! Шуркина худая, до сих пор синяя, сморщенная, Ленина розовая, пухлая, с крепкими ножками. Чертами очень на мать похожа, а мимикой (уже сейчас!) на отца. Хмурится, зевает, морщится – все, как Сергей… Я смотрю на нее, и мне так больно! Я сразу вспоминаю Полинку, ее бессмысленные глаза, огромную рахитичную голову и плачу… Я ненавижу ее, Сергея, себя и даже Лену… Лену – за то, что не удалось мне, – родить Сергею здорового, красивого ребенка…»
«Лена так и не пришла в себя. Она по-прежнему в больнице, но ребенка велели забрать. Я принесла девочку домой и поручила заботу о ней Шурке, ей все равно со своей нянчиться, а мне к этому ребенку даже подходить не хочется… Глядя на ее милое личико, я снова и снова воскрешаю в памяти лицо нашей с Сергеем дочери, и мне становится невыносимо плохо! Я терзаю себя ненужными переживаниями, воспоминаниями, угрызениями совести… Не дай бог Лена умрет! Тогда мне придется оставить девочку. Но мне она не нужна. Я ни за что не смогу полюбить ее, и тогда мы обе будем обречены на страдания…»
«Умерла Аня Железнова, маленькая дочка Шуры. Утром, когда мы подошли к кроватке, где спали обе девочки, то обнаружили рядом с мирно спящей Лениной малышкой посиневший трупик Анечки. Пока Шура билась в истерике, я приняла решение: поменять детей. Пусть „умрет“ Ленина дочь. А Аня останется жить со своей „матерью“ – все равно Лена не жилец. Сначала Шура была в шоке, она не соглашалась хоронить свою Аню под чужим именем (которого, собственно, и не было – я не удосужилась дать своей внучке имя), но потом, когда я посулила ей комнату и денежную компенсацию, согласилась. Так я избавилась от Сережиной дочери!»
Лена выронила тетрадь из потерявших чувствительность рук. Ей показалось, что она умирает: конечности налились свинцовой тяжестью, дыхание перехватило, в груди встал ком, сдавив легкие так, что нечем было дышать.
– Почему ты мне не сказала об этом раньше? – с мягким укором спросил Сергей. – Я имел право знать…
Едва справившись с удушьем, Лена прошептала:
– Сначала я не хотела на тебя давить, а потом уже было не важно – ведь моя дочь умерла…
– Она жива, Леночка… И она перед тобой…
Елена подняла красные от невыплаканных слез глаза, заглянула в тревожное лицо девушки. Отметила, что у нее действительно такие же черты, как у нее, и Сергеева привычка морщить лоб. А вот уши бабушкины. Мягкие «кудрявые» ушки с загибающимися мочками были фамильной чертой Шаховских.
Аня робко улыбнулась, и тут оказалось, что улыбка у нее тоже Элеонорина: широкая, открытая. И на правой щеке ямочка, точно, как у бабки.
– Доченька… – прошептала Лена, раскрывая объятия.
– Мамочка, – выдохнула Аня, бросаясь в кольцо ее рук.
Ком в Лениной груди тут же растаял, а из глаз брызнули жгучие, горячие, крупные, как капли дождя, слезы – слезы счастья.
Аня пришла устраиваться на работу в цветочный магазин с двухнедельным опозданием. Но несмотря на это Вениамин Антонович с удовольствием взял ее в штат и нисколько об этом не пожалел. Чуть позже Аня продала браслет с бриллиантами и сапфировые серьги, купила на полученные деньги двухкомнатную квартиру в хорошем районе и подержанный автомобильчик «Форд Ка». Еще она поступила сразу в два учебных заведения: в институт, где изучает тонкости ландшафтного дизайна, и в школу флористов. Аня очень изменилась внешне – благодаря Игорьку, к которому она теперь ходит, как положено, раз в месяц, стала настоящей золотой леди: стильная, красивая, умело подкрашенная девушка в плаще, как у Тринити, теперь в ней никто не узнал бы ту невзрачную тетеху в затрепанном пальтеце.
Елена Бергман сразу после скандала, устроенного прессой вслед за арестом ее мужа, подала в отставку. Забрав собаку Дулю, она уехала из Москвы. Теперь она живет на берегу Балтийского моря в прелестном городке с чудным названием Светлогорск. Весной, пока было холодно, она проводила время у камина с книгой, а с наступлением тепла стала много гулять, собирать янтарь и мастерить из него незатейливые украшения. Один браслет, сделанный с особой любовью, она собирается подарить дочери – та обещала навестить Елену в начале августа.
Сергей продал свой подмосковный особняк, зато расширил и обустроил светлогорский. Теперь, когда его семья увеличилась втрое (если не считать старой брехливой Дули), имеющихся десяти комнат явно было маловато.
