- А ты-то откуда об этом знаешь?
- Читал, - пожал плечами Сашка.
- Отравление солями тяжелых металлов? - задумалась я. - Но ведь их надо с чем-нибудь принять внутрь. Вертолет ведь жил не в коммунальной квартире. Питался экологически чистыми продуктами. В йогурт или авокадо ведь крысиного яду не сыпанешь. Да и кто мог иметь доступ к его пище? Мне кажется, он дома и не питался, все в заведениях. На мой взгляд, это маловероятно.
- Хорошо, - покладисто согласился мой домашний эксперт. - Не хотите таллия, могу предложить радиационную травму.
- Радиационная травма?
- Да.
- А где его могли облучить?
- Маша! А не помнишь, при вскрытии эксперт обращал внимание на подкожные и подслизистые кровоизлияния?
- Было-было, - вспомнила я. - И то и другое, а подслизистые кровоизлияния еще при наружном осмотре мы заметили.
- А что у него с биохимией крови?
- Я не знаю, что такое биохимия крови, но мне его лечащий врач говорил, что у него в крови резко увеличилось количество белых кровяных телец.
- Ну вот видишь! Резкое подавление гемопоэза, выраженный геморрагический синдром, снижение общей сопротивляемости. Там про СПИД никто ничего не говорил?
- Говорили...
- Маша, это хроническая лучевая болезнь. От длительного облучения малыми дозами радиации. Смерть в таких случаях обычно наступает от инфекционных осложнений. И пневмония здесь вполне уместна. А в больнице его состояние ухудшалось?
- Ну, конечно, ухудшалось, раз он все-таки умер.
- Значит, источник ионизирующего излучения находился при нем. Вы не нашли на нем каких-нибудь повреждений, которые можно идентифицировать как радиационный ожог?
- Сашенька! Если бы я знала, как выглядит радиационный ожог! Думаю, что и эксперты наши не знают.
- Незаживающих язв у него на теле не было?
- Нет, уж за это я ручаюсь.
- Так, пузырей, некротических участков тканей не было?
- Нет, - старательно припоминала я.
- Хорошо, гиперемированных участков не было?
- Гиперемированных участков?
"Кожа на груди гиперемирована, - зазвучал у меня в мозгу голос танатолога, вскрывавшего вертолетовский труп. - Наверное, крест натер, смотри, он тяжелый, как гантель..."
- Я должна была сама догадаться. - Я села в постели, завернувшись в одеяло. - Мне же сегодня ювелир, который этот крест с него снимал, говорил про радиацию.
- Какой крест, какой ювелир? Ты мне напоминаешь мою младшую сестру. Прихожу к матери, а Лялька мне рассказывает: "Саша, у меня был хомяк, он лопнул". Я ей говорю: "Ляленька, ты мне рассказала начало и конец, а теперь расскажи середину". Оказывается, он себе за щеки запихивал-запихивал жратву, и один защечный мешок у него треснул.
- Понимаешь, у него на шее крест висел на цепочке, бешено дорогой. Жена в смысле, вдова - сказала, что он боялся крест потерять и у себя на шее запаял цепочку. Он так в ней и умер, а под крестом припухло. Сегодня ювелир приехал в морг цепочку снимать и сказал, что в этом кресте не так давно центральный камень заменили, был темно-синий, почти черный, а стал ярко-синий. Скорее всего, облученный. Саш, интересно, а если камень облучить, он потом может стать источником радиации?
- Машуня, все, что угодно, может стать источником радиации, если подвергнется облучению. Крест еще у тебя?
- В сейфе.
- Надо его посмотреть на радиацию, и заодно труп твоего Геликоптера. И убери ты срочно эту вещь из своего сейфа, мало ли что...
- Слушай, я сегодня не усну. Саша, может, мы чего-нибудь поедим?
- Ну, тогда уж и выпьем по поводу моего боевого крещения. Если моя версия подтвердится, меняю квалификацию.
Мы ели, пили, обнимались, но абстрагироваться от вертолетовской смерти я уже не могла, в моем мозгу билась мысль, пытающаяся оформиться во что-то. Мне потом было очень стыдно, но в самый патетический момент я отпихнула Сашку и задала в пространство вопрос:
- Ему стало плохо за месяц до смерти. Если заряженный крест ему подарили именно тогда, то кто же под него бомбу подложил на той неделе?
Еле дождавшись восьми часов утра - часа, когда приличия со скрипом уже позволяли звонить по служебным вопросам людям домой,-я набрала номер Василия Кузьмича. Галина Павловна тут же сняла трубку и совершенно проснувшимся голосом сообщила, что он пришел, но подойти не может, так как лежит в ванне.
- Как в ванне? - удивилась я. - Он же в бане был?
- Пришел домой и сразу в ванну. Он очень чистоплотный, - объяснила Галина Павловна абсолютно серьезным тоном, в который я поверила бы, если бы не знала о ее актерских способностях.
Наконец отмытый добела Кузьмич (хотела бы я на него сейчас посмотреть!) соизволил мне позвонить сам, но уже на работу. Я хотела поинтересоваться, не мацерировалась ли - не распарилась ли и сложилась складочками - у него кожа от долгого нахождения в водной среде, но не стала, сразу перешла к делу, сообщив, что Вертолета на девяносто девять процентов все-таки грохнули, правда, очень необычным способом, в связи с чем мне срочно нужен человек в помощь, и хорошо бы это был Кораблев.
- Кораблев так Кораблев. Он же и так у тебя работает, вот и припахай его, - распорядился Кузьмич, а я подумала, что Кораблев, значит, до сих пор не появился на
работе.
- И еще специалиста - замерить радиационный фон.
- Будет сделано, - отозвался мой собеседник.
Для начала я позвонила ювелиру и спросила, может ли облученный камень сам стать источником излучения. Ювелир прочитал мне короткую лекцию, из которой я уяснила, что он не знает о таких случаях, но сам облученных камней побаивается и считает, что камень, получивший дозу радиации, может помалкивать до поры до времени, а потом даст вспышку, так что мало не покажется тому, кто его носит. А вообще-то, все зависит от того, с какой целью облучать, подал он неглупую мысль, и что считать побочным эффектом. Можно подвергнуть камень радиационному воздействию с целью изменить его цвет или размер, а он в качестве побочного эффекта даст излучение. А можно зарядить камень радиацией с тем, чтобы он сам излучал - мало ли для чего, - а он вдобавок поменяет цвет, станет из черного васильковым. Все понятно? Под конец беседы ювелир сказал, что он берет назад свои слова о том, что камень заменяли, но что камень вынимался из гнезда, он ручается, допускает, что в гнездо вставили тот же камень, только поменявший цвет.
Установить бы последнего владельца, подумала я. Для начала - последнего владельца креста с черным камнем, а потом уже можно устанавливать, кто его превратил в ярко-синий. И как. А зачем - уже и так ясно. Где этот гад Кораблев?
Снова созвонившись с Кузьмичом, я выпросила машину и решительно отправилась домой к Кораблеву в компании рубоповского водителя, с твердым намерением: если он не будет открывать на звонки, сломать двери. Двадцать минут тишина за дверью испытывала наше терпение, потом наконец с той стороны раздалось шарканье. Водитель успел мне тихо сказать:
- Ну что, Сергеевна, я смотрю, ты прищурилась, значит, сейчас что-то будет.
Дверь открылась и явила нашему взору Леню Кораблева на пятый день запоя. Человек, которого я привыкла видеть в белоснежных рубашках и брюках, отглаженных так, что о складку можно было порезаться, стоял перед нами в тренировочных штанах с коленями, вытянутыми чуть ли не до пола, голый по пояс и небритый настолько, что его уже можно было назвать "придиралой бородатым". Тусклая лампочка коммунального коридора освещала стоявшую вдоль стен батарею пустых бутылок. Слова тут были излишни. Мы с ним молчали по обе стороны порога, после чего он поймал мой неодобрительный взгляд на тару из-под коньяка и водки и вяло сказал:
- Это еще что, вы в туалете посмотрите.
- Зайти можно? - спросила я.
- Зачем? - так же вяло поинтересовался Леня.
- И то правда, - сказала я грустно, повернулась и стала спускаться по лестнице.
- Э-э, - слабым голосом позвал он. - Я вас не приглашаю, потому что у меня там дама спит.
- A-a, - протянули мы с водителем в один голос и скабрезно усмехнулись.
- Леня, а ты знаешь, какой сегодня день? - спросила я, стоя на ступеньке вполоборота к нему. Он наморщил лоб:
- Э-э-э... Пятый день, как мне тридцать девять исполнилось. Ладно, проходите, я хоть кофе сварю. Сейчас в себя приду, побреюсь, помоюсь и поедем. Дети в школу собирались: мылись, брились, похмелялись, - пробормотал он.
- А дама? - спросила я.
- А, - махнул он рукой, - пусть спит.
Мы с водителем нерешительно потянулись за Ленькой, который, шаркая рваными шлепанцами, привел нас в захламленное холостяцкое жилье, где стояли стол, два стула, неразложенная диван-кровать с поднятой спинкой, явно односпальное ложе, на ней постелена простыня и брошено одеяло, - там, похоже, спал Леня, а посреди комнаты раскладушка, на которой возлежала та самая блондинка с пышной гривой, имени которой я на Ленькином дне рождения так и не запомнила. При нашем появлении она не проснулась, только перевернулась на другой бок.
