— А это, как я понимаю, последний курс института? — указываю на фотографию, где молодые физики запечатлены у Лобного места на фоне кремового храма Василия Блаженного.
— Т-т-точно так, — обреченно кивает Нестеровой-младший. — Витек тут, как ангелочек. Правда?
— Как бы мы все дружно к ангелочкам не отправились, — отвечаю, всматриваясь в лица выпускников МИФИ — Московского инженерно-физического института. Почему нашему Витьку не остановиться на постой у кого-нибудь из бывших сокурсников, жителей столицы, если таковые имеются? Надо задействовать информаторов, пусть срочно отработают эту версию. — А как ангелочек вытаранил ранец? — задал я вопрос, давно меня терзавший. Надеюсь, не за бутылку?
— За две, — хохотнул Вадик, — свободно.
Местный пинкертон Полуянов обиделся за строгие охранные службы ядерного центра Снежинска и предположил, что умелец тащил не сразу весь ранец, а по мелочи, как это делают оружейники славного города Тула, способных из пустых на первый взгляд швейных деталек смастерить ракетные комплексы.
Последующее расследование доказало, что мой новый друг был не совсем прав: Система работала хорошо, но вот люди… Люди-люди — главное наше, понимаешь, богатство…
— А почему бы нам… в гости к академику Биславскому, — пришла мне в голову причуда, когда я понял, что праздник заканчивается, а время детское — три часа ночи.
— Нет, — твердо проговорил Полуянов. — Только через мой труп.
По этому поводу мы посмеялись: вот только трупов нам не надо, и любезный Нестерович-младший предложил провести остаток ночи в гостиной, где есть удобные кресла для походного сна. Предложение было принято с удовольствием и через минуту я ухнул в темную и беспросветную мглу сна.
Я долго летал в беззвездном мраке, потом проявился тусклый свет и возникло чувство радости — бессодержательный полет завершается и меня ждет возвращения на родную планету.
Пробуждение было трудным: казалось, что я всю ночь напролет бодался с кедром. Тело, скрюченное креслом, ныло. Мои новые приятели находились не в лучшем состоянии. Мы молча сели за стол, хозяин плеснул по сто грамм, выставил рассольчика с гвардейскими огурчиками и только после этого мир начал приобретать привычные очертания.
— Что будем делать? — спросил я, жуя корочку хлеба и терзаясь от мысли, что мир находится на грани глобального пожара, а я вот так сижу-жую и думать не думаю о судьбе человечества.
— А что делать? — переспросил Полуянов. — Кажись, мы хотели к академику Биславскому.
— У него есть внучка? — решил проверить ночное видение у магазинчика. — Хорошенькая такая?
— Есть, — признался Нестеровой-младший.
— Но это к делу не имеет никакого отношения, — проявил я волю к достижению цели. — Больше не будем отвлекаться на приятные мелочи.
Решено — сделано. Мы покидаем хлебосольную квартирку и на машине направляемся в ядерный центр, чтобы я смог воочию убедиться: несмотря ни на что российские ученые продолжают трудиться на благо отечественному Атому лучшему в мире.
Центр находился за городком в двадцати пяти километрах. Бетонная трасса словно разделяла тайгу пополам. Распогодилось и вековые ели, умытые дождем, стояли в изумрудной чистоте. Пока мы мчались в таежные дебри я по сотовому телефончику требовал от информаторов результативной работы по бывшим сокурсникам Нестерового Виктора Германовича, проживающим либо в столице, либо в её окрестностях.
Ядерный центр притыкался на берегу таежной реки Студеная-Студенец и бетонными строениями напоминал военный поселочек в раю. Правда, кирпичные трубы котельной били копотью в утреннее небо, нарушая тем самым идеалистическую картинку благодатного края. Территория Центра была поделена на зоны с КПП, где скучали бойцы вневедомственной охраны в пятнистой форме, похожие на постаревших космонавтов.
Поначалу мы решили посетить дирекцию, чтобы получить у директора допуск в спецзону «U», где находилась лаборатория академика Биславского.
В коридорах дирекции неотчетливо присутствовал запах беды. Казалось, сотрудники бродят вдоль стен, отравленные этим запахом, как ипритом.
Директор Пешкин Владимир Николаевич встретил меня и Полуянова с радостью, будто для полного счастья ему не хватало именно нас и наших проблем. Пешкин был энергичным пузаном, неунывающим даже в такое трудное времечко. В его кабинете присутствовала несообразная смесь социалистического планирования и капиталистических рыночных отношений. В одном углу пылились бархатные знамена за передовой труд. В другом горбились мешки с сахаром, а также тюки с мануфактурой. На столе в рамке замечался портрет академика Сахарова, где гений, ещё лояльный к власти, был заснят на первомайской демонстрации: отмахивал нам, живым, искусственно-пористой революционной гвоздикой.
— Все-все, у меня люди, — предупредил директор нетерпеливых коллег желающих получить свой законный мешок сахара, закрыв дверь на ключ. — Вот так каждый день.
— Бартер? — спросил я.
— Верно-верно, бартер, — жизнеутверждающе улыбался. — Шабашим бытовыми изобретениями и меняем, — указал на мешки и тюки, — на пропитание. Вот умельцы придумали «балконный ящик». Очень удобный: можно хранить картошечку летом, овощи там, фрукты… Не хотите посмотреть?
— Владимир Николаевич, — сдержанно вмешался Полуянов. — Это в другой раз, — и сообщил по какой, собственно, причине мы явились.
— Ох, простите-простите, я думал вы из, как его, черт, ООО «Лок-кид», — извинился директор. — Совсем закрутился, как гайка. А что делать? Надо выживать. Это раньше атомщику слава и почет, — махнул рукой на знамена. Конечно, проще пиф-паф себе в лоб и никаких проблем, да?
— Да, — сказал я и задал вопросы по господину Нестеровому Виктору Германовичу: где, как, что и почему?
Директор понял, что меня меньше всего интересуют хозяйственные дела его Центра и пригласил по селектору руководителя по безопасности всей научно-исследовательской территории. Тот немедленно явился, напоминая габаритами и простодушным умом гренадера образца 1812 года.
— Карпов, — представился. И на мой вопрос о сумасшедшем ученом с ядерным ранцем сильно возмутился: — Подлец этот Нестеровой, и никакой он не псих психованный, а выполняет задание мирового сионизма.
Директор подпрыгнул за своим столом:
— Ты эту провокацию прекрати, Наум Наумович. Что люди про нас подумают?
— А что думать? — гнул свою линию руководитель службы безопасности Центра. — Заговор, я вам говорю. Один он не мог «продукцию» мимо нас пронести, я голову свою на отсечение…
— Побереги головушку-то, Наум.
— А я тебе говорил. И говорю, что…
Я решил прервать академический спор и высказал желание посетить рабочее, так сказать, место «несуна», создавшего столь глобальную проблему. Может там я получу ответы на некоторые свои вопросы?
В сопровождении руководителя охранной службы мы отправились изучать местность. По дороге товарищ Карпов успел изложить свой экстремистский взгляд на развитие националистической идеи в России и роли тех, кто губит её на корню. Тема для меня не представляла интереса по причине инвалидно-примитивного мировоззрения секьюрити и поэтому скоро разговор перешел на охоту.
По утверждению моих спутников, тайга в этом смысле здесь не просто кладовая, а волшебная кладовая. Отойдя на километр от цивилизации, натыкаешься на край непуганного зверья, которое само лезет под ружейные дула.
— И требует, чтобы его пристрелили, — пошутил я; право, не понимаю и не принимаю такой охоты.
Мои спутники запротестовали: ходят они в тайгу редко и только по причинам меркантильным: когда надо запастись медвежатиной. Я понял, что у каждого из нас своя правда и не стал полемизировать.
Проникнуть в лабораторию «Тяжелых металлов» человеку со стороны не представлялось возможным, равно как и выйти без специального на то разрешения. Для охраны объекта были задействованы самые современные технологии, ориентированные именно на защиту от врагов, как внутренних, так и внешних. Тем более было непостижимо, как удалось господину Нестеровому обмануть бдительность неподкупной системы?
Телеметрическая аппаратура отслеживала каждый шаг отважных экспериментаторов и любое отклонение от поведения было бы зафиксировано на пленке.
Сама лаборатория напоминала вместительный отсек космического корабля, отправившегося в далекое путешествие к пылевым кольцам лилового Сатурна. Невероятная стерильность поражала. Чтобы проникнуть в лабораторию, сотрудник должен был пройти санитарную обработку тела, а затем переодеться в специальный комбинезон цвета серебра. Такое я видел только в фантастических фильмах. Я отказался от помыва и прохода на запретную территорию. Зачем? И так понятно, что господин Нестеровой Виктор Германович не мог из этой зоны вытащить и грамма плутония для своих хозяйственных нужд.
