Вскоре появляются и близнецы, но ни у одного из них нет рисунка.
— А вы, парни, не нарисовали картины, чтобы принести домой? — подмигиваю я Пип, в глубине души благодарная за то, что они до этого не додумались.
— Мы нарисовали одну вместе, но нас отругали и поставили в угол на весь урок, — чуть ли не с гордостью отвечает Ноа.
— Как же так?
— Это он меня заставил! Я не хотел… — едва не плачет Оскар.
— Ничего я не заставлял! — огрызается Ноа.
— Нет, заставлял! Мамочка, скажи ему…
Оскар застывает на месте, оцепенев, когда осознает свою ошибку. Я сердечно улыбаюсь ему, хотя то, что он назвал меня мамочкой, только усиливает мои угрызения совести.
Ноа продолжает рассказ:
— Мы нарисовали плохого дядю, который вырезал у леди ребенка.
Холод больно колет мои округлившиеся от шока глаза. Что они имеют в виду? Что им известно? Они — всего лишь дети.
— Это ужасно, — говорю я, пытаясь сохранять спокойствие.
— Ну, ребята, вы и даете! — восклицает Пип, ероша волосы Оскара. Обернувшись ко мне, она тихо объясняет: — Они, наверное, подслушали, как мы с Клаудией недавно говорили об этом. Ну, сами знаете, о тех бедных женщинах. Это сейчас во всех новостях. В нашем с ней положении на такие вещи невольно обращаешь внимание.
Пип берет Лилли за руку и машет мне и близнецам.
— Передайте Клаудии, что я позвоню позже.
Я киваю, так и не обретя дар речи. Внутри у меня все сжимается.
Мальчики малюют новые картинки. Я сказала детям нарисовать автопортреты, чтобы подарить своей маме. Я придумала это в искупление их ужасного поведения на рисовании в школе. Оставляю их на кухне, эти две сгорбленные фигуры над застеленным газетой островком на столе, а сама мчусь в свою комнату. И как это мне не пришло в голову сразу проверить свою фотокамеру? Поднимаясь по лестнице, ругаю себя на чем свет стоит за то, что позволила Сесилии вмешаться и отвлечь себя от важного дела. Ну как я могла быть такой глупой? Впредь камеру нужно или все время носить с собой, или прятать где-нибудь в надежном месте — и уж точно не в гардеробе.
Еще несколько секунд — и я вздыхаю с облегчением, убеждаясь, что все фотографии по-прежнему хранятся на карте памяти. Увы, мне никак не узнать, видела ли их Клаудия. Если она успела просмотреть снимки, наверняка попытается выяснить, как я попала в кабинет Джеймса. Клаудия будет гадать, когда именно я сделала эти фотографии и, главное, зачем.
Наугад выбираю изображение и приближаю его. Во рту пересыхает, а сердце начинает колотиться в бешеном ритме. Что подумала бы Клаудия, если бы увидела эти снимки — фотографии личного дела той беременной девочки в увеличенном масштабе? Имя Карлы Дэвис ясно напечатано на самом верху страницы. Я живо представляю Клаудию, которая бросает мне в лицо обвинения, кричит, что я шпионю за ними и лезу в чужие дела, требует от меня объяснений. Уже воображаю, как удираю от нее. Я вижу и ту бедную девочку — искалеченную, порезанную, истекающую кровью.
Я больше не могу это выносить. Срываюсь с места и несусь по лестнице на кухню, где между мальчиками уже сидит Клаудия. Она восхищается их портретами.
— Зои сказала, что мы не должны рисовать убийц, мамочка, — говорит Ноа, злобно сверкая на меня глазами.
Я стою в дверном проеме, задыхаясь, словно только что бежала сломя голову. Ремешок камеры все еще крепко обвивает мои суставы.
— И Зои права, солнышко, — отвечает Клаудия, не сводя с меня глаз. Ее пристальный взгляд мечется между камерой и моим лицом, словно она ищет ключ к разгадке.
Понятия не имею, знает ли она.
Лоррейн задавалась вопросом, так ли себя чувствуешь, когда идешь ко дну. Все ее тело покалывало, пригибая к земле, будто пытаясь вернуть в знакомую стихию. Но ничего не получалось. Она ощущала лишь утомительную какофонию безудержного шума, которая вызвала у инспектора желание закончить допрос еще до того, как он начался.
— А нельзя ли это выключить… — Лоррейн огляделась в поисках источника назойливого шума — или скорее шумов, поскольку до нее доносились не один или два, а по меньшей мере три звука.
— Простите, — театрально усмехнулась женщина, для пущего эффекта резко вскинув руки. — Но мне действительно нужна моя ежедневная доза новостей, к тому же я не могу обойтись без Шопена, когда работаю.
Женщина прошла в глубь комнаты — если так, конечно, можно было назвать это забитое под завязку пространство — и сняла айпод с док-станции. Она бросила плеер на диван, и Лоррейн показалось, что айпод скрылся под подушками, как камень — в зыбучем песке, и никогда уже не появится на свет божий. Потом женщина выключила транзисторный радиоприемник. Но гвалт не прекратился.
— Я даже забыла, что включила это. Вам нравится дэт-метал?
— Не могу сказать, что я фанатка, — призналась Лоррейн. И обрадовалась, вспомнив, что однажды случайно слышала, как Стелла говорила об этом жанре — скорее насмешливо, с издевкой. Наконец-то в комнате воцарилась тишина. — Мы можем сесть?
— Ох, ох! — заволновалась женщина, очевидно спохватившись, что еще этого не предложила.
Она лихорадочно окинула взглядом комнату, и, когда ее глаза остановились на захламленном овальном столе, руки тут же принялись действовать. Она очистила стол двумя ловкими движениями, невозмутимо смахнув все содержимое на пол.
— Можем сесть тут. Я заварю кофе. — Женщина оживленно подпрыгнула на месте и с волнением хлопнула в ладоши.
Лоррейн отказалась от кофе. Ей было немного жаль это бедное создание, но одновременно она ощущала и капельку настороженности. Между этой женщиной и Салли-Энн Фрайт существовала связь, хотя Лоррейн и не питала особых надежд на то, что этот разговор даст ей какие-то полезные для расследования зацепки. И все же побеседовать стоило.
— Нет, в самом деле, не стоит беспокоиться… — повторила Лоррейн, но женщина уже скрылась в нише съемной квартиры, где располагалась кухня, и начала рыться в груде чашек. Лоррейн прислонилась к стене, решив не садиться среди хлама, пока в этом нет необходимости. Женщина явно не собиралась в ближайшее время бросать свои хлопоты, так что Лоррейн пришлось задавать вопросы, пока она суетилась на кухне.
— Как ваша фамилия, Сесилия?
Женщина повернулась и уставилась на Лоррейн так, будто та попросила ее раздеться. Непослушные волосы Сесилии плясали во вспышках солнечного света, который струился через витражное стекло круглого окна над раковиной.
— Пейдж, — тихо ответила женщина. — Я — Сесилия Пейдж.
Подтвердив это кивком, она засунула голову в крошечный холодильник, бормоча, что молоко испортилось.
— И давно вы знакомы с Лиамом Райдером?
Снова та же реакция — поворот к собеседнице и повисшая пауза. Эти неподвижность и безмолвие позволяли предположить, что Сесилия была просто не способна одновременно варить кофе и разговаривать.
— Лиам, — задумчиво повторила она, словно никогда о нем не слышала. — Я знаю его по работе в колледже.
— Да, мне об этом известно. Но я хотела бы выяснить, давно ли вы с ним знакомы.
— Прямо знакома-знакома или просто… знакома?
— И то и другое, — ответила Лоррейн.
— Я преподаю свой курс в колледже чуть менее года. За это время успевают примелькаться какие-то лица, регулярно сталкиваешься с одними людьми… в учительской, в столовой, в библиотеке, на стоянке. Что-то в этом роде. — Сесилия открутила крышку с упаковки молока и понюхала. Ее нос сморщился. — Впервые я встретила Лиама в ксерокопировальной комнате. Аппарат заело. — Она надела крышку на бутылку молока и энергично его встряхнула. — Я помогла его запустить.
Сесилия осмотрела пластиковую бутылку на свет и одобрительно кивнула.
— Пнув от души, — тихо добавила она. — Сами понимаете, как это бывает. Мы разговорились. Стали по-дружески общаться.
— Вы знали… знаете, что Лиам Райдер женат?
— Конечно. Мне и не нужен был холостяк.
Сердце Лоррейн инстинктивно стало колотиться тяжелее обычного, словно пытаясь вырваться из груди.
— Это еще почему? — спросила Лоррейн, невольно задаваясь вопросом, что на эту тему думала та потаскушка, с которой ей изменил Адам.
— Потому что мне нужно было лишь немного спермы, а не целый мужчина.
Лоррейн оставалось только молиться, чтобы ход размышлений потаскушки был иным. Мысль о том, что у Грейс и Стеллы есть единокровные братья и сестры, казалась… Ну, Лоррейн даже не могла сформулировать, чем она ей казалась, ведь это только что пришло ей в голову. Но ощущения в любом случае были не из приятных.
— А вы не могли пойти для этого в банк спермы?
— Конечно, могла, — ответила Сесилия. — Хотя через некоторое время это превращается в дорогое удовольствие.
Черный, как смола, кофе капал из кофеварки в стеклянный кувшин. Лоррейн хотела, чтобы напиток стекал как можно медленнее, — тогда ей не пришлось бы ничего пить.
