- Я знаю, и очень скоро будет знать полиция. - Гай заколебался. - Это был человек из Нью-Йорка, которого звали Чарльз Бруно. Он вчера погиб. Утонул.
Оуэн слегка подался назад, отпил из стакана.
- Откуда вы знаете? Признался?
- Знаю. Знаю уже некоторое время. Я не выдал его - вот почему я считал, что тут моя вина. - Гай облизал губы. Каждый слог давался с трудом. И почему он раскрывается так осторожно, маленькими шажками? Где все его фантазии, воображаемое удовольствие и облегчение от того, что он выпалит всё сразу? - Поэтому я и виню себя. Я... - Оуэн пожал плечами и тем остановил его. Оуэн прикончил свой стакан, Гай машинально встал и намешал ему еще. - Поэтому я и виню себя, - повторил Гай. - Я должен рассказать вам об обстоятельствах. Непростых. Видите ли, я познакомился с Чарльзом Бруно в поезде, который шел в Меткалф. В июне, перед тем как она была убита. Я ехал, чтобы получить развод. - Гай сделал глотательное движение. Вот они слова, который Гай не говорил еще никому, и говорил по собственной воле, и они звучали сейчас так по-рядовому, даже неловко. В горле появилась хриплость, от которой он никак не мог избавиться. Гай внимательно всматривался в вытянутое, темное, напряженное лицо Оуэна. Теперь оно было не таким нахмуренным. Он снова положил ногу на ногу. Гай ни с того ни с сего вспомнил его серые башмаки из оленьей кожи, в которых он был на слушании. Сейчас на нем были простые коричневые ботинки с эластичными вставками по бокам. - И-и...
- Да? - помог ему Оуэн.
- И я назвал ему имя Мириам. Сказал ему, что ненавижу ее. А Бруно был помешан на идее убийства. Двойного убийства.
- Господи Иисусе! - прошептал Оуэн.
"Иисус" напомнило ему о Бруно, и у Гая появилась ужасная, ужаснейшая мысль о том, что он может заманить Оуэна в ту же самую ловушку, в какую Бруно заманил его, а Оуэн в свою очередь заманит следующего незнакомца, тот следующего, и так - в бесконечной прогрессии заманиваемых и попавшихся в ловушку. Гай вздрогнул и сцепил руки.
- Моя ошибка была в том, что я рассказал незнакомцу о своих личных делах.
- Он говорил вам, что собирается убить ее?
- Нет, конечно нет. У него идея такая была. Он был ненормальный, психопат. Я велел ему замолчать и идти к черту. И я отделался от него! Гай снова оказался в купе. Он выходил из него на платформу. Он слышал хлопок тяжелой двери вагона. Отделался! Это он так думал!
- Вы не говорили ему, чтобы он это сделал?
- Нет. И он не говорил, что собирается сделать это.
- Выпейте чистого виски. Что вам не сидится на месте? - Медленный, неприятный голос Оуэна раздался так, словно тяжелый камень грохнулся о сухую землю.
Гаю не хотелось сидеть, и пить не хотелось. Подобное виски он пил в купе Бруно. Но сейчас был конец, и он не хотел, чтобы он был, как начало. Он притронулся к виски с водой, которое он налил себе ради приличия. Когда он обернулся, Оуэн наливал себе еще виски в стакан и продолжал лить, чтобы показать, что он не делает это у Гая за спиной.
- Та-ак, - медленно промолвил Оуэн. - Значит, если этот парень был ненормальный, как вы сказали... Такое же мнение высказал в конце концов и суд, что он был сумасшедший, правильно?
- Да.
- Представляю, как вы чувствовали себя после этого. Но если это была только беседа, вроде той, что вы сказали, то я не знаю, за что вам себя так уж сильно винить.
Гай смотрел на Оуэна, не веря собственным ушам. Может, тот чего-то не понял?
- Понимаете...
- Когда вы узнали об этом? - Карие глаза Оуэна подернулись поволокой.
- Месяца через три после того, как это случилось. Но понимаете, если бы не я, Мириам была бы сейчас жива. - Оуэн снова приложился губами к стакану. Гай почти чувствовал на вкус это месиво из виски и кока-колы, уходившее в широкий рот Оуэна. Что собирается делать Оуэн? Вскочить и бросить стакан, и задушить его, как Бруно задушил Мириам? Он не мог себе представить, что Оуэн будет продолжать сидеть на своем месте, но проходили секунда за секундой, а Оуэн не шевелился. - Понимаете, я должен был рассказать вам, - продолжал пояснять Гай. - Я считал, что вы единственный человек, кому я нанес жестокую душевную травму, человек, больше всех пострадавший и страдающий. Ее ребенок был вашим. Вы собирались жениться на ней. Вы любили ее. Именно вы...
- Черт возьми, я не любил ее. - Оуэн смотрел на Гая, и при этом его лицо осталось абсолютно неизменным.
Гай в ответ не моргая посмотрел на него. Не любил ее, не любил, вертелось у него в голове. Его мысль с трудом двинулась вспять, извлекая из запасов старые уравнения, который теперь не сходились.
- Не любили ее? - переспросил он.
- Нет. Ну, не в том смысле, как вы, кажется, думаете. Я, конечно, не хотел, чтобы она умерла, и, понимаете, я сделал бы всё, чтобы не дать ей умереть, но я был вполне рад, что мне не придется жениться на ней. Жениться - это было так, идея. Вот почему она завела ребенка. Это не вина мужчины, я считаю. А вы?
Оуэн смотрел на Гая с пьяной прямотой, ожидая ответа, его широкий рот сложился в неровную твердую линию, каким был тогда, во время дачи свидетельских показаний. Он ждал, что Гай скажет что-нибудь, даст оценку его поведению в отношении Мириам.
Гай сделал нетерпеливый жест. Он никак не мог добиться, чтобы старые уравнения сошлись. Он не мог придать смысла происходящему, разве что в ироническом ключе. Теперь нет никакого смысла в том, что он здесь, если не рассматривать это с иронией. И зря он обливается потом, казнит себя в этом номере ради незнакомца, который смотрит на это равнодушно, если не с иронией.
- Вы согласны со мной? - настаивал на ответе Оуэн, протягивая руку к бутылке, стоящей рядом с ним на столике.
Гай не мог выдавить из себя ни слова. Жаркий, не выразимый в словах гнев закипал в нем. Он стащил с себя галстук и расстегнул воротник рубашки, затем поискал глазами кондиционер - при распахнутых окнах.
Оуэн пожал плечами. Он чувствовал себя вполне удобно в рубашке с открытым воротом и пиджаке с расстегнутой молнией. Гай почувствовал совершенно необъяснимое желание засунуть что-нибудь в горло этому Оуэну, избить его, раздавить, вытащить в конце концов его из его удобного кресла и лишить его самодовольного комфорта.
- Послушайте, - спокойно начал Гай, - я...
Но Оуэн начал говорить в то же самое мгновение, и нудно продолжал жужжать , не глядя на Гая, который стоял посреди комнаты со всё еще открытым ртом:
- ...второй раз. Я женился через два месяца после развода, и тут же начались проблемы. Не знаю, была бы Мириам не такой. Я бы сказал, она была бы еще хуже. Луиза умотала два месяца назад, а перед этим чуть не вызвала пожар в большом многоквартирном доме... - Он продолжал говорить и говорить, наливал и наливал виски, стоявшей рядом, и Гай чувствовал неуважение, прямое оскорбление себя в том, как Оуэн наливал и наливал. Гай вспомнил, как он вел себя на общем допросе. Во всяком случае не так, как должен был вести себя муж убитой. И с чего тогда Оуэн должен питать к нему уважение? Самое ужасное, что страдают от этого больше мужики. Женщинам длинный язык помогает. Возьми Луизу, она придет в этот самый дом, и ее встретят как свою, а пойди я...
- Послушайте! - перебил его Гай, не в силах больше сдерживаться, я... я тоже убил человека! Я тоже убийца!
Оуэн опять опусти ногу на пол, опять выпрямился в кресле, посмотрел на Гая, на открытое окно, затем опять на Гая, словно обдумывал, как ему бежать или защищаться, но пьяное удивление и тревога на его лице были столь невыразительными, что показались Гаю издевкой над его серьезностью. Оуэн стал ставить стакан на столик, но не закончил этого действия и спросил:
- Это как?
- Послушайте! - закричал Гай. - Послушайте, я конченный человек, я, считайте, мертвец, потому что я собираюсь сдаться полиции. Немедленно! Потому что я убил человека, вы это понимаете?! Что вы на меня смотрите, будто вам всё равно?! И не лежите на спинке кресла!
- А почему я не могу прислониться к спинке? - Оуэн обеими руками держался за стакан, в который он только что налил виски и кока-колы.
- Для вас ничего не значит, что я убийца, лишил человека жизни, на что не имеет права ни одно человеческое существо?
Кивнул Оуэн или нет, Гай не заметил: тот продолжал потягивать виски.
Гай уставился на него. Слова, спутанные клубки из тысяч и тысяч слов, казалось, проникли и насытили его кровь, вызвали волны жара, поднимавшиеся от его сжатых кулаков. Клубок состоял из ругательств в адрес Оуэна, фраз и абзацев признания, написанных сегодня утром, и он разрастался, потому что пьяный идиот в кресле не хотел слушать их. Пьяный идиот решил выглядеть безразличным. Гай подумал, что он не похож на убийцу - в рубашке с белыми манжетами, шелковом галстуке, темно-синих брюках. И, может быть, его напряженное лицо никому не покажется лицом убийцы.
- Это неправда, - сказал Гай, - что никто не знает, как выглядит убийца. Убийца выглядит, как любой, как все.
Он приложил кулак тыльной стороной ко лбу и снова отнял его, потому что знал, что подходят последние слова и он был не в состоянии остановить их. Точь в точь как Бруно.
