Коломеев пристально смотрел на нелепого мужика, сидевшего напротив него и мечтательно глядящего за окно.
— Так что ж мешает? — наконец спросил он. — Если бабка тебя терпит, что ж не жить?
— А деньги-то откуда? — вопросом на вопрос ответил охотник.
— А сейчас откуда?
— Смеяться будешь — наследство получил, от тетки. Сначала думал, может, купить что-нибудь. А что купишь? На приличную машину не хватит, смех один будет, а не машина, про квартиру уж и заикаться нечего. Приобрел ружье хорошее и сюда подался. Пока хватает, чтобы хозяйке платить да на еду. А закончатся деньги — придется в Москву возвращаться, делать нечего.
— Слушай, а как ты вообще про Калиново узнал? — заинтересовался Коломеев.
— Не поверишь, — усмехнулся Женька. — Сел в автобус и поехал, куда глаза глядят. А по дороге разговорился с бабулькой, которая рядом сидела. Степанида и оказалась. Вот так я у нее и прижился.
— Понятно. Ладно, бывай, — поднялся следователь. — Интересный ты человек…
— Что же во мне интересного? — искренне изумился Женька.
— Да так… Сдается мне, если б ты один в лесу жил, то там и было бы самое для тебя счастье.
Оставив охотника размышлять над сказанным, Коломеев вышел. Надо было заниматься господином Орловым, предпринимателем, который, как выяснилось, очень хотел приобрести нынешнюю собственность Виктора Чернявского.
Жена самого молодого из оперов, Сережи Прокофьева, родила двойню. Событие это стало неожиданным для всей семьи, поскольку Наталья, девушка независимая, УЗИ во время беременности не делала и по врачам принципиально не ходила, полагая, что все должно идти естественным путем.
На работе Сергею скорее сочувствовали, чем поздравляли, и за последние две недели он в полной мере ощутил, что такое счастье двойного отцовства. Близняшки-девчонки оказались крикливыми, и высыпаться у него ну никак не получалось. А тут еще маньяк калиновский!
— Здорово, красноглазый, — заскочил в комнату кто-то из соседнего отдела, Прокофьев даже не разобрал, кто именно.
— Привет, — не отрываясь от бумаг, пробурчал он.
Черт, еще работы немерено! Переписав у всех жителей паспортные данные, Прокофьев добросовестно рассылал запросы повсюду, куда только можно, начиная с мест лишения свободы и заканчивая психиатрическими лечебницами. А еще нужно было протокол допроса свидетелей оформить, как полагается, задним числом понятых найти…
Прокофьев обхватил голову руками и тихо застонал.
— Эй, многодетный отец, тебя Коломеев спрашивал!
— Иду.
Вздыхая, опер поднялся на второй этаж, где располагалась прокуратура. Коломеев сидел в своем кабинете и внимательно изучал документы.
— Сереж, тебе задание, — сказал он, как только парень вошел. — Надо проверить алиби Орлова. Вот тебе бумажка, на ней все написано. Он уверяет, что был в кафе и в клубе, а к деревне Калиново близко не подъезжал. Получается, мамаша его все выдумала. Только непонятно, зачем ей это нужно.
— Иван Ефремович! — оживился Прокофьев. — Так вот же он, наш убийца! И мать его ничего не выдумала, просто она сына боялась, потому раньше и молчала! Брать надо Орлова!
— Иди давай. «Брать»… — передразнил его следователь. — Сначала алиби проверь, а потом уж и брать будешь. А то как бы тебя самого не взяли… за одно место.
Прокофьев вздохнул и, забыв про запросы, оставшиеся на столе, пошел выпрашивать машину до Москвы.
— Алиби Орлова подтверждается, — рассказывал он через три часа, потирая воспаленные от бессонницы глаза. — Его официанты запомнили, он у них постоянный посетитель. Кстати, забыл сказать — по этой, как его… по жене второй жертвы, короче…
— Мысиной, — подсказал Михалыч.
— Да, по Мысиной. Там тоже все чисто: днем была в салоне, а вечером с подругами на юбилее.
— Понятно, — Коломеев привычно побарабанил пальцами. — А что же нам тогда госпожа Орлова мозги пудрит? Да не просто пудрит, а с выдумкой! Вот что, Михалыч, проверь-ка ты бабу получше, а то она зачем-то следствие на ложный путь толкает. А что с Артемом?
— Как что? — усмехнулся Михалыч. — В Обухове сидит, ищет свидетелей столетней давности. Пока безуспешно.
— Что безуспешно, я и сам уже понял. Сереж, запросы в психушки готовы?
— Нет, Иван Ефремович, я не успел пока.
— Как не успел?! Да их же в первую очередь нужно было сделать! Ну-ка быстренько звони им, а то пока письменные запросы обернутся, у нас все Калиново повырежут. Понял?
Прокофьева как ветром сдуло. Коломеев вздохнул.
— Нет, ну как с такими работать, а, Михалыч?
— Да ладно тебе, у парня счастье привалило в двойном комплекте…
— Вижу. Он от этого счастья вторую неделю как мешком трахнутый ходит. С цементом. Так, что у нас со свидетелями…
Тоня вышла из дома, чтобы отнести бабке Степаниде свежее печенье, и обнаружила, что повалил густой снег. Она оглядела сад, вздохнула и накинула капюшон. Медленно бредя по тропинке, которой почти не было видно, думала о том, что Виктор может доиграться со своим пистолетом и пристрелить кого-нибудь не того. В том, что ночью она видела не убийцу, а совершенно другого человека, Тоня почти не сомневалась, хотя и не смогла бы объяснить своей уверенности.
Пакет с печеньем приятно грел ладони. Недавно добрая Степанида угощала Тоню маленькими печенюшками, испеченными мастером на все руки Женькой. Печенюшки были потрясающе вкусными, рассыпчатыми, с корицей, ванилью и каким-то слабым, непонятным привкусом, который Тоня никак не могла определить. Она спросила у Степаниды, но та призналась, что сама не печет, а только смотрит, как управляется кулинар-охотник. А потом ест.
— Представляешь, Вить, — сказала мужу вечером Тоня, с удовольствием поедая маленькие треугольники, — печенье ведь Степанидин Женя сам испек! Вот бы ты у меня был способен на такое…
— Еще не хватало! — огрызнулся Виктор, не расположенный шутить. — Что за мужик такой, который печенье печет целыми днями? Хуже бабы, ей-богу. Я бы еще понял, если б он шашлык готовил, а ерунду такую… Нет, не понимаю.
— Во-первых, не целыми днями, — заступилась за охотника Тоня. — Во-вторых, мужик он вполне полноценный. Ты посмотри, как он Степаниде помог за то время, что живет у нее. Кстати, она хвасталась недавно, что он в бане новую скамью сделал и полки поправил.
— Да ее баню нужно полностью перекладывать, а не скамейки в ней делать.
— Все равно, — заупрямилась Тоня. — И с забором он нам помог…
— За пятьсот рублей, — вставил Виктор.
— И Мысиным с дверью…
— За триста.
— Да ну тебя! — рассердилась она. — Нет бы — слово доброе сказать, так только обругать можешь лишний раз.
Тоня взяла тарелку с печеньем и ушла на кухню читать любимого Акунина…
И вот теперь она напекла печенье сама и вспомнила про Степаниду. Тоня вообще старалась приносить ей побольше сладостей, помня по своим бабушке с дедушкой, как старики любят конфеты и печенье. Степанида ворчала, но подношения принимала с видимым удовольствием.
Задумавшись о соседке, Тоня не заметила, как вышла на улицу. Снег повалил еще сильнее, поднялся ветер, и тут справа от Тони хлопнула калитка. Она оглянулась — ее собственная была прикрыта на щеколду. Закрываясь рукой от холодных хлопьев, Тоня прошла несколько шагов к заброшенному дому и остановилась. Калитка была открыта. Вновь налетевший порыв захлопнул ее, а через пару секунд она опять с тихим скрипом отворилась.
Тоня стояла и смотрела на открывающуюся и закрывающуюся дверцу, а в голове ее рождалась смутная, еще до конца не осознанная догадка. Сказав себе, что она только закроет соседскую калитку, Тоня подошла к заброшенному дому, огляделась… и вошла во двор.
Ветер стих. Калитка сзади захлопнулась. Тоня стояла перед крыльцом, заваленным снегом так, что было похоже на пушистую горку. «Какой ноябрь снежный в этом году», — пришло ей в голову совершенно некстати, а в следующий момент она обошла крыльцо и вышла в сад.
Никого не было. Тоня сама не знала, что ожидала увидеть, но была разочарована. «А если здесь прячется убийца? — неожиданно сообразила она, и по коже пробежал мороз. — И что я тогда буду делать?» Стараясь ступать как можно тише, хотя шагов и так не было слышно из-за снега, она пошла по саду, постоянно оглядываясь и прислушиваясь. Тишина успокоила ее. Тоня надеялась увидеть какие-нибудь следы и только сейчас сообразила, что если они и были, то валящий хлопьями снег сразу скрыл их. Вздохнув, она развернулась, чтобы идти обратно, и замерла на месте.
Под старой райской яблоней, около которой ее в сентябре застал участковый, что-то белело. Белое на белом — она сама удивилась, как заметила это. Тоня подошла и подняла со снега смятый листок бумаги с двумя прорезями для глаз. «Неудивительно, что я не узнала лицо», — подумала она. И тут вдруг почувствовала, что из дома на нее смотрят…
