— Дай свой адрес, — попросила мать.
— Мам, не стоит. При чем тут мой друг? Я сам приеду в милицию…
— Ты опять пропадешь!
— Никогда. Я поеду и во всем разберусь. Помнишь, как было с моей машиной? Помнишь, ты переживала? А в результате все закончилось хорошо, машину вернули. Я же был невиноват. Вот и сейчас то же самое.
— На этот раз машину угнали… У тебя на квартире человека убили!
Мать все еще продолжала говорить, но он ее с трудом понимал. Иван вдруг вспомнил о своем письме. Он написал матери о том, что его отношения с Танькой разладились, что жить вместе они уже не будут;.. Если это письмо увидят — будет улика против него. Разве кто-то будет выяснять, что именно он имел в виду, когда писал эти слова?!
— Мам, послушай меня, только внимательно! — попросил он, пытаясь остановить словесный поток, который на него обрушился. — Я сегодня у тебя был. Я оставил письмо. Рядом с письмом — сверток. Ты все это видела?
Спиной он чувствовал — Муха очень внимательно слушает. Теперь она, конечно, поняла, что деньги он спрятал именно у матери. Но ему было все равно. Не пойдет же она грабить мать! Ей шагу за порог нельзя ступить!
— Я видела, нашла… — ответила мать, — В сверток смотрела?
После краткой паузы мать созналась:
— Да! Ваня, ты мне должен все объяснить. Откуда все это?!
— В письме сказано.
— Но это не правда! Твой друг мог бы найти другое место! Пойти в банк! Если это честные деньги — чего он боится? А если нечестные — как ты мог принести их ко мне?
— Мам, так нельзя рассуждать. Честные-нечестные… Тут все нормально, я полностью гарантирую!
Иван пытался убедить ее, чувствуя — говорит совсем не то, что нужно, мать только пугается все больше и больше.
— Мам, я очень тебя прошу — письмо сожги, а сверток прибери подальше. Можешь даже мне не говорить, куда его дела. Можешь его даже из дома вынести. Нет, даже лучше будет, если ты его куда-нибудь вынесешь. Только так, чтобы не пропало, чтобы можно было найти. Договорились?
Главное, припрячь их, пока следствие не кончится… Сама понимаешь, если меня в убийстве обвинят…
— Я этого не буду делать, — упрямо сказала та, и тут сын не выдержал:
— Знаешь что, ма?! Это уже беспредел! Другая бы мать помогала сыну! Другая бы поняла, что мне сейчас не нотации нужны, а помощь! Сама говоришь — меня опять милиция ищет! Хорошо будет, если они приберут денежки?! Между прочим, они не даром мне дались! Неужели нельзя понять?
Неужели помочь невозможно? Ну, что мне дала твоя принципиальность, что?! Дома у меня нет, вот что она мне дала! Потому что не могу я жить с такой принципиальностью над головой, не могу! И никто не мог бы! И отец, наверное, поэтому ушел от твоей принципиальности!
Он заводился все больше, слушая упрямую тишину в трубке. Иван знал — мать не ушла, она все слышит… Внезапно трубку у него вырвали. От неожиданности он не смог удержать ее.
— Не говори так с матерью, — сказала Муха, отводя трубку подальше и зажимая мембрану ладонью. — Ты чего хочешь? Чтобы она с приступом свалилась?
— Отдай трубку, медсестра недоделанная! — рявкнул он.
— На!
И не успел он понять, что случилось, как Муха изо всей силы ударила его пластиковой трубкой в темя. Удар был не столько болезненный, сколько неожиданный. Отскочив, Муха подчеркнуто аккуратно положила трубку и вышла из комнаты.
Иван постоял еще немного, ухватившись за книжную полку, висевшую над телефоном. Больно ему не было — пластиком не убьешь. Вот если бы в трубке были батарейки, как в пульте, тогда бы он заработал синяк. И обидно тоже не было. Он пытался найти в себе злость, распалиться, хоть как-то отреагировать. Но удивительно — у него не получалось. Муха сидела или в другой комнате, или на кухне. Ее не было слышно. Он мог бы сейчас пойти туда, вытащить ее на середину комнаты и так отделать… За все! За нападение на него, в тот, первый вечер, за угон машины. За Серегу! За Серегину бабку, которая была более сговорчивой, чем его собственная мать… За проблемы. За расходы.
За бесконечное вранье и недавнюю истерику. За вмешательство в его семейные дела. За этот последний удар, наконец.
Но он не мог двинуться с места. Не мог и не хотел. Он качнулся и потерся лбом о руку, которая все еще держалась за ребро книжной полки.
Вздохнул так, будто ему не хватало воздуха. Если бы он разозлился, ему сейчас было бы куда легче.
Иван снял трубку, послушал.
— Ты испортила телефон, — негромко сказал он, даже не повернувшись к двери.
Муха не ответила. Иван аккуратно положил трубку на место. Вышел в прихожую, оделся, зашнуровал ботинки. Молча открыл дверь, вышел.
Прижал дверь к косяку и прослушал щелчок замка. А потом ушел.
Оружия у него не было. Пистолет он выбросил еще в подъезде. Иван даже не думал об этом — действовал автоматически, следуя правилу, которое когда-то установил Серега. Согласно этому правилу, их не могли бы поймать с поличным, когда они уходили после дела. Разве что в лицо опознают? Но они старались не дать никому такой возможности. Вот и теперь он поступил аналогично.
Стрелял, как всегда, в перчатках, так что за отпечатки пальцев тоже не беспокоился. Того, что по пистолету отыщут торговца оружием в Мытищах, он тоже не опасался. Торговец себе не враг, чтобы сознаться, кому продал оружие. Да и не найдут они его никогда. При себе у него не было ничего подозрительного — ни оружия, ни фотографий последней жертвы, ни каких-либо записей. Ничего, кроме денег — тех, что у него остались после того, как он сделал заначку у матери.
Иван включил свет в машине и, согнувшись, чтобы никто не подсмотрел, пересчитал капиталы.
Две тысячи сто долларов. Он предпочел бы пойти в милицию без этих денег, но ему было некуда их девать. Оставить Мухе? Он решил туда не возвращаться. По многим причинам. Первая — что теперь у него достаточно своих проблем, и связь с преступницей, находящейся в розыске, ему не нужна. Вторая причина — теперь и Мухе было бы опасно фигурировать в деле рядом с Иваном. Ведь он подозревается в совершении убийства. Если зацепят и ее — получится групповое дело. Хватит ей и своих неприятностей. Им надо было разбегаться в любом случае…
"Но не так, — подумал Иван, уже выезжая из двора. — Она решила, что я ушел из-за трубки.
Сейчас наверное, опять плачет. А как я ей объясню, в чем дело? Сам ничего не понимаю…"
Отъехав подальше от дома и проверив, не едет ли кто за ним, Иван припарковался возле большого универсама. Его несколько удивило, что народу вокруг универсама совсем не было. И машин немного. Недавно, проезжая мимо, он наблюдал тут форменное столпотворение. Иван и рассчитывал на толпу, в которой к нему никто не приглядится.
Рядом с универсамом, под козырьком у стены, виднелись телефонные автоматы. На них падал свет фонаря. На его счастье, один из них оказался исправным. Он снова набрал номер матери и едва узнал голос — такой он был больной, старческий.
— Мама, прости, — сказал он.
Мать не ответила, но и трубку не положила.
Иван повысил голос:
— Мам, ты меня слышишь? Прости меня. Я подлец.
— Да… — донеслось до него.
Иван вздрогнул, как от очередного удара. «Вот и получил… — подумал он. — А что обижаться? Сам так сказал».
— Мам, мне что тебе сказать? — спросил он. — Что сказать, чтобы извиниться?
— Правду.
— Какую?
— Правда одна.
— Так вот тебе правда — я этого не делал.
Танька не на моей совести! Неужели можно так думать — даже в шутку?! Я докажу, что не виноват!
— Может быть.
Иван в отчаянии повторил:
— Мама, ради бога, спрячь деньги! Неужели всему пропадать?! Это честные деньги, трудовые, я все расскажу!
— Значит, это все-таки твои деньги?
— Мои, мам, мои.
— Зачем ты лгал про друга?
— Чтобы…
— Чтобы не давать объяснений, верно? — перебила та. — Ваня, ты слишком много скрывал.
Скрывал и скрывался Я живу, не зная твоего адреса, твоей профессии. Не знаю, с кем дружишь, какие у тебя намерения по отношению к своим девушкам… Не знаю твоих девушек. Может, у меня уже есть внуки? А я не знаю.
— Внуков нет… — оторопел Иван.
— Тебе скоро тридцать.
— Ну и что? — Тот с трудом сдерживался, чтобы снова не сорваться. И очень спокойно повторил свою просьбу:
— Мама, спрячь деньги, я прошу.
Помолчав, женщина сообщила:
— Уже спрятала.
— Правда?! Вот молодец! И никому не говори, ладно? А где?
— Нельзя же по телефону.
— Да, ты права… — У Ивана стало куда светлее на душе. Мать, во всяком случае, теперь с ним разговаривала. Она ему помогала.
— Что ты собираешься делать? — спросила она.
— Мам, я сейчас поеду туда, в Измайлово. Надо же все выяснить.
— Опомнись, — сказала она. — Ночь на дворе.
Там никого нет.
И только сейчас он понял, почему вокруг так пусто, темно и безлюдно. Окна универсама не светились, витрины слабо озарялись цветными гирляндами. Приближался Новый год, и все готовились к нему загодя, за месяц. Иван взглянул на часы, высунув руку из кабинки, под свет фонаря.