Чигорин не ответил. Он внимательно читал письмо, приложенное к посылке и написанное корявым, размашистым почерком:
«Я знаю, что Анна все вам рассказала. Вероятно, вам сейчас очень плохо. Но и мне нехорошо. Не думайте, что все это из-за денег. Деньги дрянь и мусор, когда в душе у человека поселяется азарт. Чтобы доказать вам, что я не столько алчен, сколько азартен, я посылаю вам эту сандаловую доску. Считайте это компенсацией за причиненное горе.
На вид она простая, но в крайние клетки вделаны четыре крупных бриллианта. Этот фокус я приготовил себе на «черный день», буде он когда-нибудь наступит. Если у вас когда-нибудь случится нужда – вскройте доску и продайте один из бриллиантов.
Увы, это все, что я могу для вас сделать, но я делаю это искренне, от чистого сердца. Возможно, что утром, когда я буду трезв, я раскаюсь в том, что отдал вам эти бриллианты. Но что сделано, то сделано. Когда человек трезв, в нем говорит алчность, когда пьян – душа. А я не так уж и плох.
Я знаю, что не заслуживаю прощения. Но я тоже любил. Сам не понимал, насколько сильно любил, пока не отдал Анну вам. Стало быть, вы получили от нашей сделки гораздо больше, чем я. Я знаю, что вы не сумели правильно распорядиться вашим счастьем, но Бог вам судья. А я ее любил.
Это не оправдание, но вы должны это знать.
Не поминайте лихом
Ваш
А.Б. Бостанжогло»– Так от кого это? – снова спросил Хардин, вертя в руках шахматную доску.
– От промышленника Бостанжогло, – ответил Михаил Иванович.
– От того самого – миллионщика? – округлил глаза Хардин.
– Да.
– И он подарил тебе шахматную доску? Очень мило. Хорошая доска, из отменного дерева. Вот видишь – несмотря на миллионы, он не такой уж плохой человек.
– Я не возьму ее.
– Брось, не дури. Отличная доска! Я был бы рад, если бы мне сделали такой подарок.
– Ну так и забирай ее себе! – рявкнул Чигорин.
– Как это – «забирай»? – обиделся Андрей Николаевич. – Это ведь тебе подарок.
– Прошу тебя – возьми, – сказал Михаил Иванович, смягчая и понижая голос. – Я не могу ее видеть. Если ты ее не возьмешь, я ее вышвырну в окно!
– Гм… – Хардин нахмурился. – Это странно, Михаил. Но раз ты просишь… пожалуйста, я ее заберу. Она будет лежать у меня дома и ждать тебя. Кстати, неплохая идея! Я буду играть на этой доске только с тобой. Вот и получится, что, несмотря на то, что ты мне ее подарил, она все равно останется твоей! Ловко, правда?
Хардин засмеялся, стараясь развеселить приятеля. Однако тот оставался хмур. Андрей Николаевич вновь повертел доску в пальцах и сказал:
– Да, кстати, ты, может быть, слышал… Это, конечно, неправда, но впечатляет. Сплетня уж больно не русская, как будто из английских романов списанная.
– Что за сплетня? – равнодушно поинтересовался Михаил Иванович.
– Да поговаривают, что несколько дней назад видели на Аничковом мосту женщину.
– И что с того? Там много женщин прогуливается.
– Верно, много. Но эта была голая.
Чигорин медленно повернул голову.
– Как? – хрипло проговорил он.
– А вот так! – весело ответил Хардин. – Говорят, вышла из саней да и пошла себе по мосту, по обочине дороги, прямо на глазах у прохожих. Босиком по снегу, ни на кого не глядя, гордо подняв голову. Все так обалдели, что даже городового никто не кликнул. Говорят, она была чертовски красива. Высокая грудь, длинные светлые волосы, развевающиеся на ветру… – Взгляд Хардина мечтательно затуманился.
– И что ж потом? – сдавленно спросил Михаил Иванович.
– А? – качнул головою Хардин, приходя в себя. – Что потом? Да ничего особенного. Прошла по мосту, забралась в сани, набросила шубу и приказала кучеру трогать. Сани покатились, и только ее и видели!
– И что, никто не знает, куда она подевалась? – с надеждой в голосе пробормотал Чигорин.
– Ну, не то чтобы… Но это тоже слухи. Один купчик в чайной рассказывал, что видел похожую женщину – в шубе, в валенках и с распущенными волосами – на перроне Московского вокзала. И поезд будто бы отъезжал в Париж.
– В Париж… – пробормотал Чигорин и закусил губу.
– Ну да, в Париж. А куда же еще? В таких легендах поезд всегда идет в Париж. Вот такие чудесные слухи блуждают по славному городу Питеру, – закончил рассказ Хардин. Усмехнулся и добавил: – В Москве бы такое никому и в голову не пришло. А тут – поди ж ты, Европа! Да-а…
Хардин достал из кармана трубку и принялся неторопливо набивать ее пахучим датским кабаком.
– Все, – сказала Марго, перевернув последний лист. – Больше тут ничего нет. Как вам?
– Грустно, – сказал Штерн. – Всегда грустно, когда люди расстаются.
– А вам, дьякон?
– Действительно, грустно, – подтвердил отец Андрей. – Но вместе с тем концовка несколько обнадеживает. Как знать, возможно, они потом встретились. В Париже или в Питере, в Москве или Лондоне.
– Почему вы так думаете? – с любопытством спросила Марго.
Отец Андрей улыбнулся.
– Они влюблены друг в друга, – мягко сказал он. – А влюбленных тянет друг к другу, как магнитом. Это происходит помимо их воли.
– Замечательно! – взволнованно воскликнула Марго. – Замечательно, что вы так сказали. Я тоже думаю, что если люди любят друг друга, они рано или поздно будут вместе. Они просто не могут не встретиться снова!
– Иногда их путешествия происходят по касательным маршрутам, – заметил Василий Петрович. – Они прибывают в одно и то же место практически в одну и ту же минуту, но каким-то немыслимым образом умудряются разминуться. Они стоят на перроне спиной друг к другу и не видят друг друга. Потом садятся в поезда и разъезжаются в разные стороны, чтобы через год или два снова случайно встретиться и так же нелепо разминуться.
Марго молчала, глядя на огонь. В глазах у нее стояли слезы.
– Да, – тихо сказала она. – Бывает и так.
– А бывает и иначе, – с улыбкой сказал старик Штерн, заметив, что огорчил Марго. – Бывает, что все заканчивается хорошо. Сварить вам еще кофе?
– Пожалуй, да, – тихо ответила Марго.
Старый судмедэксперт поднялся с кресла и отправился на кухню. Журналистка и дьякон остались в полутемной комнате одни. Они не разговаривали. Просто задумчиво смотрели на рыжие всполохи огня в щелях заслонки. Отблески пламени плясали в их глазах: в зеленых – Марго, в золотисто-карих – отца Андрея.
– Завтра я улетаю в Москву, – тихо сказала Марго. – Хотите, полетим вместе?
– Я бы с удовольствием, но у меня тут еще есть дела, – ответил дьякон.
– Жаль. – Марго помолчала и неуверенно спросила: – Но мы… встретимся в Москве?
Дьякон пристально на нее посмотрел, улыбнулся и ответил:
– В этом можете не сомневаться.
Марго поняла, что сейчас он ее поцелует, и закрыла глаза.
Санкт-Петербургский матч-турнир закончится 16 января 1896 года. Победителем станет Эмануил Ласкер, второе место займет Вильгельм Стейниц, третье достанется молодому американцу Пильсбери, четвертое – Михаилу Чигорину.
Гарри Н. Пильсбери, начавший турнир победами, вторую половину турнира будет играть на редкость плохо и невнимательно. Повторный анализ крови, сделанный на родине шахматиста, в Соединенных Штатах Америки, подтвердит, что он болен сифилисом. Спустя десять лет развившаяся болезнь сведет шахматиста в гроб. Ему будет всего 34 года.
Вильгельм Стейниц, «старый Вильгельм», так и не добыл себе шахматную корону. Впоследствии он будет часто рассказывать друзьям о необычайных приключениях в заснеженной России. В частности – о доме умалишенных, куда его отправила бдительная стенографистка. Верным учеником и помощником Стейница станет организатор шахматного клуба в Оксфорде Рандольф Черчилль – отец Уинстона Черчилля. Умрет Стейниц в 1900 году, в манхэттенском доме умалишенных, уверенный в том, что может передвигать фигуры силою мысли.
Эмануил Ласкер своей победою в Петербургском турнире докажет скептикам, что он величайший шахматист в мире. Он будет чемпионом двадцать семь лет подряд, лишь в 1921 году уступив «шахматный трон» кубинцу Раулю Капабланке. Призовые деньги от турниров помогут Ласкеру закончить университет и получить столь вожделенное им образование, хотя впоследствии именно шахматы станут основным делом его жизни. В 1902 году Ласкер познакомится с дочерью главы крупного банкирского дома Мартой Кон. Женившись на Марте, Ласкер, много бедствовавший в детстве и юности, надолго позабудет, что такое нужда. В 1936 году, спасаясь от фашистского режима, Ласкер эмигрирует в СССР. В 1937 году, опасаясь сталинских репрессий, переберется в США. В этот период жизни одним из лучших друзей Ласкера станет великий физик Альберт Эйнштейн. Умрет экс-чемпион в Нью-Йорке, в январе 1941 года.
Что касается нашего соотечественника Михаила Ивановича Чигорина, то чемпионом он так и не станет. Неудача Чигорина в Петербургском турнире положит конец его борьбе за мировое первенство. Осенью 1907 года Чигорин, больной, разочарованный в жизни, переедет в польский город Люблин, где и скончается от цирроза печени в январе 1908 года. Накануне смерти он сожжет свои дорожные шахматы.
