Под старой райской яблоней, около которой ее в сентябре застал участковый, что-то белело. Белое на белом — она сама удивилась, как заметила это. Тоня подошла и подняла со снега смятый листок бумаги с двумя прорезями для глаз. «Неудивительно, что я не узнала лицо», — подумала она. И тут вдруг почувствовала, что из дома на нее смотрят…
Ощущение было таким сильным, что она обернулась и посмотрела прямо на дом. И без толку, потому что стена, выходившая в сад, была глухая, без окон, и Тоня об этом знала. Смотреть на нее неоткуда! Ей стало не по себе. В деревне стояла тишина, даже собаки не лаяли, и стоять перед облепленным снегом домом, чувствуя чей-то взгляд и понимая, что этого не может быть, было страшно. Очень страшно.
Крепко сжав в одной руке бумажную маску, а в другой пакет с остывшим печеньем, Тоня медленно пошла обратно. У крыльца остановилась, потому что сзади ей послышался шорох. Она обернулась, но за спиной был только заснеженный сад. Глубоко вдохнув, Тоня быстро пробежала мимо крыльца, толкнула калитку и выскочила наружу. Калитка за ее спиной хлопнула и больше не открылась.
Страх прошел, и Тоня застыла на улице в нерешительности. Нужно было кому-то сообщить о маске и о том, что в доме кто-то есть, но она не знала, ни куда звонить, ни с кем разговаривать. Да и что сказать? Мол, мне почудилось, что на меня кто-то смотрит? Глупость какая. Но оставлять находку просто так Тоня не могла, листок в ее руке говорил сам за себя. «Капица!» — вспомнила она и обрадовалась. Сразу все стало проще, и Тоня уверенно направилась к избушке участкового.
Через двадцать минут она шла обратно без былого воодушевления — Капицы дома не оказалось, Тоня безрезультатно стучала пять минут в окно. Оставалось только вернуться и ждать до вечера, пока приедет Виктор. У нее мелькнула мысль обратиться к охотнику Женьке и рассказать, что в заброшенном доме кто-то есть. Но что тот-то мог сделать? Не пойдет же он, в конце концов, выламывать дверь в чужом доме! И самое главное — на задней стене нет окон!
Раздумывая, молодая женщина почти дошла до опустевшего дома Мысиных, когда впереди на дороге показалась темная фигура. Тоня остановилась, пригляделась… «Графка! — мысленно ахнула она. — Опять?!» Старик медленно ковылял к ней, закутавшись в старую телогрейку, которую она уже видела на нем. Рваная черная ушанка закрывала лоб, но не настолько, чтобы Тоня не разглядела старый синяк на правой брови. Она свернула с дороги на тропинку, помня о том, чем заканчивались их последние встречи, и с твердым намерением не дать сумасшедшему повода начать буйствовать. Но Графка перелез через сугробы и тоже оказался на тропинке, ведущей к Тониному дому. Тоне опять стало не по себе — старик явно хотел встретиться. Она остановилась и стала ждать.
— Что, покойница, удрать хотела? — еще издалека хрипло крикнул старик. — От Евграфа не удерешь!
— Что вам нужно? — сдерживаясь, спросила Тоня. — Опять орать станете?
— Зачем орать? — усмехнулся алкаш, подойдя к ней. Выглядел он еще хуже, чем в прошлый раз: ушанка его была в чем-то измазана, а в телогрейке просвечивали дыры. — Орать не я буду, а ты! Что, огонька не хватило на тебя? Ты не бойся, хватит на вас на всех!
Глаза его забегали по Тониному лицу, и ей захотелось закрыться от Графки рукой. Алкаш поднял руку, вытянул перед собой длинный желтый палец и направил его на Тоню.
— И что это у нас такое? — Голос его стал удивленным. — Своровала! Своровала!
Тоня посмотрела на пакет с печеньем, но Графка говорил не о нем. Он не сводил взгляда с белого листа с двумя прорезями, который она по-прежнему держала в руке.
— Это что, ваше? — опешила она.
Старик ничего не ответил, только перевел на нее слезящиеся глаза.
— Ой какая ты, покойница, любопытная, — почти ласково произнес он. — И зачем же это ты такая любопытная? Ну-ка, дай сюда!
С неожиданным проворством он схватил маску. Тоня от удивления разжала пальцы, и бумажный лист оказался у Графки.
— Вы что, с ума сошли? — изумилась Тоня. — Отдайте сейчас же!
Она протянула руку, чтобы выдернуть маску, но старик, усмехаясь, разорвал лист на две части. Тоня открыла рот, но не успела ничего крикнуть — сумасшедший начал ожесточенно отрывать кусочки от бумаги, отбрасывая их в сторону. Глаза его загорелись, рот растянулся в улыбке. Он стоял перед Тоней, оскалив гнилые зубы, а вокруг летали белые клочки, опускаясь на снег.
— А-а, снежок полетел! — обрадованно произнес Графка. — И тебя, курва глазастая, надо бы по тому же снежку раскидать!
На лице его появилось сосредоточенное выражение, словно он всерьез обдумывал, разорвать ему Тоню или нет. Она не успела ни удивиться, ни испугаться, как он шагнул ей навстречу, обхватил двумя руками и швырнул в снег.
Она упала прямо в сугроб и забарахталась, пытаясь подняться. Но сугроб был большим и мягким, и Тоня только глубже утопала в нем. Лицо залепило снегом, и она быстро провела по нему рукой, чтобы увидеть, где Графка. Старик подходил к ней, слегка раскачиваясь, и ей достаточно было одного взгляда, чтобы понять: он окончательно сошел с ума. Глаза его горели диковатым огнем, рот кривился, он бормотал что-то себе под нос, покачивая головой в такт движению. Тоня замерла на месте. Внезапно в голове всплыло воспоминание — большие руки с длинными, крепкими пальцами. Она тогда еще удивилась, как у алкоголика могут быть такие руки.
Графке оставалось сделать до нее два шага. От страха сообразив, что нужно делать, Тоня перекатилась по снегу и, оказавшись на тропинке, вскочила на ноги. Старик остановился, наклонил голову и принюхался.
Это было так нелепо, что Тоня, собиравшаяся позвать на помощь, не смогла произнести ни звука. Совершенно по-звериному Графка втянул расширившимися ноздрями воздух, и довольная улыбка расплылась по его лицу.
— Хорошо! — нараспев произнес он. — Испуга-а-лась… Вкусно!
Внезапно, словно озарение, в мозгу Тони мелькнула догадка, она бросила взгляд на Степанидин дом, опять на алкаша, стоявшего перед ней, и попятилась.
Улыбка медленно сошла с лица старика, и на нем появилось настороженное выражение. Он проследил за взглядом Тони и прорычал:
— А-а-а! Догадалась, сука!
И бросился на нее.
Тоня со всех ног кинулась к дому, слыша пыхтение за своей спиной. Подлетая к забору, она вспомнила, что калитка закрыта, и поняла: открыть ее не успеет. В страхе ей показалось, что сумасшедший старик уже протягивает сзади руки к ее горлу, чтобы придушить ее. Не оборачиваясь, она отскочила от калитки и побежала в сторону магазина, думая только о том, что там должны быть люди, которые защитят ее. На дороге в двух домах от нее показался человек, и она со всех ног бросилась к нему.
— Помогите, пожалуйста, помогите!
Тоня споткнулась и упала, а уже через пять секунд над ней наклонился чей-то темный силуэт. Тоня зажмурилась, чтобы не видеть жуткого перекошенного лица, и тут почувствовала, что ее поднимают и ставят на ноги.
— Что случилось? — рявкнул знакомый голос прямо у нее над ухом. — Что случилось, я тебя спрашиваю!
Она открыла глаза и увидела Капицу.
— Степан Иванович, миленький, — всхлипнула она, — он меня чуть не убил!
— Кто? Говори быстро! Куда побежал?
— Графка, Графка! Евграф ваш!
— Евграф?! — поразился Капица. — А где он?
Тоня обернулась, чтобы показать где, но за спиной никого не было. Только маленькая рыжая дворняжка бежала по снежной накатанной дороге.
Два часа спустя Тоня повторяла свой рассказ, сидя перед Капицей, Коломеевым и молодым голубоглазым опером по фамилии Прокофьев. Последний слушал, широко раскрыв глаза, а дослушав, вскочил:
— Иван Ефремович, так что же мы сидим? Его задерживать надо и колоть!
— Тебя бы самого кто уколол, — вздохнул следователь. — Прыткий ты, Прокофьев, как лягушка.
— Он же сбежит!
— Да он давно уже сбежал, — вмешался Капица. — Я подошел — никого не было.
— Вот, кстати, Степ, чего я и не понимаю… — заговорил задумчиво Коломеев. — Куда он делся-то? Ладно, потом. Антонина Сергеевна, вот когда он сказал, что вы догадались, он что имел в виду, а?
— Понимаете, я посмотрела на дом Степаниды Семеновны. Она его часто у себя в сарае оставляла ночевать, жалела. И вспомнила, что перед первым убийством — и перед вторым, по-моему, тоже — видела его у них во дворе. Это ведь так близко! И никто на Графку внимания не обращает, все привыкли к нему.
— Точно, — кивнул участковый. — Выходит, шурует он у всех на виду, как та собачонка, на которую никто не обращает внимания… А Степанида его часто привечает. Привечала, точнее сказать.
— Да не мог же он двух человек убить, что вы такое говорите! — возмутился следователь. — Ему лет-то сколько?
— Старый он, старый, — подтвердил Коломеев. — Однако Антонина Сергеевна утверждает, что толкнул он ее с изрядной силой.
