– Что ты имеешь в виду? – нахмурился Птушко.
– Что у тебя, Коля, тоже есть свое слабое звено.
Эти слова полковник произнес спокойно, отстраненно. Петля вокруг Птушко затягивалась все сильнее. Он сам шел в ловушку, умело направляемый Ходасевичем.
– То есть? – насторожился продюсер.
– Не будем об этом, – махнул рукою Танин отчим. – Это твои личные дела.
– И все-таки?
– Я думаю, выбрать именно Татьяну тебе посоветовал твой сын.
По лицу продюсера Валерий Петрович понял, что попал в точку.
– С чего ты взял?
– Потому что у твоего сына были свои причины ненавидеть мою падчерицу.
– Ну, возможно, – кивнул Птушко. – И что с того?
– …А почему, Валерочка, – спросила Татьяна, – ты вообще завел с ним этот разговор о его сыне?
– Знаешь, Танюшка, – отчим потянулся за сигаретой, достал ее, прикурил, с наслаждением выдохнул вонючий дым, – после того как я поговорил с Анжелой Манукян, я сразу понял: здесь что-то не то. Она слишком быстро и легко выдала мне всю информацию о подпольном проекте своего любовника. Причем для этого у нее не было никаких мотивов. Я ее не принуждал. У меня вообще не было ни одной зацепки! Ни единого рычага, чтобы заставить ее говорить! Не брать же всерьез ее собственную версию, что я понравился ей как мужчина.
– А что, Валерочка, – с ласковой улыбкой возразила Таня, – ты запросто можешь покорить кого угодно.
– Я не слишком похож на Джеймса Бонда.
– Похож. Ты такой же обаятельный.
Валерий Петрович скривился:
– Не болтай глупостей, – и продолжил: – После того разговора с Анжелой я стал думать: почему она сдала мне своего любовника? Явно здесь была какая-то покупка. Но какая? Информации для размышления мне недоставало, и я решил ее пополнить.
– Каким способом?
– Я установил наблюдение за Анжелой. С помощью нашего общего друга Синичкина.
– Ах вот где ты пропадал все эти дни!.. И что же ты нарыл про Анжелу?
– Нечто очень любопытное.
– …Я не пойму, куда ты клонишь, – нахмурился Птушко.
– Я вот думаю, – задумчиво произнес Ходасевич, уютно откинувшись в кресле. Он чувствовал себя хозяином положения. – Чья любовь более безоглядная и более безрассудная? Мужа – к жене? Или любовника – к любовнице? Или родителей – к своим детям? И чья из этих любовей наиболее слепа?
– Если судить по тебе и твоей Татьяне, – усмехнулся Птушко, – то – престарелого родителя к хорошенькой падчерице.
– А если судить, Коля, по тебе, – мягко парировал Валерий Петрович, – то ты, мой дорогой, слеп сразу на оба глаза.
– Что ты имеешь в виду?! – вскинулся продюсер.
– Я имею в виду, что тебя одновременно обманывают два близких тебе человека.
– Что ты сказал?!
Птушко потянулся к полковнику через стол с явным намерением схватить его за лацканы пиджака.
– Сядь, Коля!! – резко выкрикнул Ходасевич.
Тот замер, остановился на полпути – а потом послушался, сел.
Валерий Петрович достал из своего портфельчика и бросил на стол пачку фотографий. Карточки веером разлетелись по полировке. Снимки были сделаны скрытой камерой, с помощью длиннофокусного объектива. На всех были запечатлены двое: Николай-младший, сын Птушко, и рядом с ним – Анжела Манукян. На карточках оба были вполне одеты, однако позы их красноречиво свидетельствовали о характере их отношений. На одном снимке, сделанном где-то на улице, сын продюсера обнимал Анжелу за талию, она приникла к его груди, и оба смеялись; на другом они сидели за столиком в ресторане, головы их сблизились, он нежно держал ее за руку, они любовно смотрели друг на друга. На третьем кадре парочка самозабвенно целовалась на переднем сиденье Анжелиной машины…
Птушко-старший бегло просмотрел карточки, потом резким жестом отбросил их. Они, кружась, полетели на ковер. И тут Птушко заорал, дико, страшно, словно был ранен и молил – непонятно кого – о помощи. Лицо его исказила одновременно злобная и страдальческая гримаса. Рот перекосился в оскале, на лбу и на шее надулись жилы.
Ходасевич холодно и бесстрастно рассматривал его лицо и жалел только об одном – что он не может сфотографировать Птушко в этот момент, чтобы потом показать Татьяне лицо ее страдающего врага.
Валерий Петрович встал.
Птушко упал в свое кресло в позе глубокой скорби: голова уронена на грудь, ладони обхватили лоб.
– Где нормальный выход из твоего кабинета? – ровным тоном спросил Ходасевич.
Птушко приподнял голову и невидящим взглядом уставился куда-то в пространство.
– Какая же ты, Ходасевич, все-таки сволочь… – процедил он. А потом махнул рукой: – Иди туда. – Секунду подумал и добавил: – Тебя я убивать не буду.
– А знаешь, Коля, – проговорил Татьянин отчим, распахивая дверь в секретарский предбанник, – почему Центр тогда не разрешил тебе игру с Жюли? – Птушко не отвечал, и Ходасевич продолжил: – Потому что они решили, что ты чрезмерно эмоционален. И чересчур доверчив. Проще говоря, слабак. Ты слабак, Коля. – И с этими словами Валерий Петрович вышел из кабинета.
– …Блестяще, – прокомментировала Татьяна. – Ты его раздавил.
– Не знаю, не знаю, раздавил ли я его… – вздохнул Валерий Петрович, – но… Думаю, что такая месть достаточна. Не киллеров же нам нанимать.
– Смерть вообще чересчур легкое отмщение, – произнесла Таня. – Моральные страдания сильнее смерти. Это я по себе знаю, – нахмурилась она. – Так что пусть помучается.
– Что будем делать с Птушко-младшим? Он пока остался не наказан. А ведь, как я понял из разговора со старшим, это его была идея: «взять в актрисы» тебя.
– Не понимаю, – задумчиво сказала Таня, – неужели я настолько оскорбила его той историей с «откатом»?
– Здесь дело не в этом, – покачал головой отчим. – Это просто моя версия, доказательств у меня никаких нет, но… Думаю, что на самом деле историю с «реалити-шоу» затеял не старший, как утверждала Анжела, а младший Птушко. Затеял не только ради денег. Но и во многом для того, чтобы подставить собственного отца. Он ведь понимал, что все, что они делают, – противозаконно. И рано или поздно эта история выплывет. И ударит в первую очередь по его отцу, Птушко-старшему.
– Вот тебе и родная кровь, – задумчиво проговорила Таня.
– Родство по крови никакого значения не имеет. Особенно для подлеца, – заметил Валерий Петрович.
– Так почему же Птушко-младший все-таки выбрал в «актрисы» меня?
– Тебя – именно потому, что ты моя ближайшая родственница. Он-то знал, со слов отца, что я – достойный противник. И с самого начала понимал, что я докопаюсь до этой истории. И твоего в шоу участия я его отцу не спущу. Ну а для верности он в конце концов подослал ко мне свою любовницу Анжелу. И она рассказала все подробно, каждая деталь ее рассказа кричала, что во всем якобы виноват Птушко-старший… И «исповедь», которую она вдохновенно произнесла мне, была типичным сливом компромата – на своего старого любовника. Так что слухи о моей мужской неотразимости, – полковник усмехнулся, – сильно преувеличены.
– Я вот одного не понимаю… – по-прежнему задумчиво произнесла Татьяна. – Ясно, что ты велел мне подстроить аварию с Анжелой для того, чтобы отсечь ее от Птушко-старшего. Чтобы ты с ним мог спокойно потолковать. Чтобы она не вертелась там, в клубе, с ним рядом. Но зачем в машине, пока мы ждали ГАИ, я включала глушилку для сотовых телефонов?
– Я не хотел, чтобы Птушко-старший сразу после нашей беседы первым поговорил с Анжелой и сразу же начал предъявлять свои претензии ей. Ты же знаешь поговорку: ночная кукушка дневную всегда перекукует. А влюбленный человек, особенно старик, слеп… Так что она вполне могла убедить его, что невинна, словно голубица. Нет уж. Пусть мой друг Николай лучше для начала выяснит свои отношения с сыном. Не сомневаюсь, что первым делом, сразу же после моего ухода, он затребовал его к себе. И ждать ему долго не пришлось. Птушко-младший вертелся там же, на приеме в «Целине», – я его заметил. Ему надо было только улицу перейти, чтобы предстать перед грозными очами папаши…
В этот момент (впоследствии Татьяна, вспоминая, думала: «как по заказу») раздался телефонный звонок. Звонил мобильный телефон отчима – они решили, что уже можно снять табу на сотовую связь. Валерий Петрович взял трубку.
– Да, Леночка, – проговорил он – однако в дальнейшем ограничивался короткими репликами, так что ни по ним, ни по бесстрастному лицу отчима Татьяна не могла составить никакого представления о характере разговора.
Наконец Валера положил трубку, и Таня спросила:
– Что случилось?
– Двойное убийство, – коротко бросил отчим. Его лицо по-прежнему не выражало никаких эмоций, только губы сжались более сурово, чем обычно.
– Как?!
– Причем обе смерти имеют непосредственное отношение к нашему делу.
– То есть?
– Вчера вечером Птушко-старший в своем кабинете застрелил своего сына. А потом застрелился сам.
