Орнагын наконец-то могла дать полную волю своему гневу. Огромный горб, как страшный акулий плавник, метался туда-сюда по комнате, и сухие, почти старушечьи ручки крушили все, что попадалось им. С грохотом падали на пол кассеты, и полки трюмо разлетелись на мелкие кусочки вместе со всеми темными надеждами и планами.
Горбунье казалось, что вместе с неодушевленными предметами рушится и вся ее жизнь, а стены, оклеенные выбранными Каменской красно-зелеными обоями, как будто язвительно смеются над ней. Смеются, констатируя, что победа опять досталась этой красивой богатой старой шлюхе, впрочем, уже погребенной.
А горб Орнагын – ее проклятие и ее судьба. И как зов судьбы прозвучала для ее ушей сирена подъезжавшего к особняку милицейского автомобиля.
И тогда Орнагын поняла, что ее песенка спета. На этот раз – до конца. А все благодаря этому детективу в юбке, этой подлой заевшейся стерве, которая как раз первой выходила сейчас из машины. Наверное, им все-таки удалось догнать Хряпа, а он скорее всего не стал благородно брать вину на себя, а продал ее при первом же допросе. Гад!
Иначе милиция не появилась бы здесь так скоро. Однако, как это ни тяжело, ничего не оставалось, как взять себя в руки. Так как делать ноги сейчас, когда менты были уже совсем близко, было поздно.
И Орнагын, наклеив на рот привычную вежливую улыбку, как ни в чем не бывало пошла открывать гостям.
– А-а, Кандабурова Орнагын Абдугалиевна, – обрадованно произнес при виде ее капитан Карташов. – Ну вот и пришло время нам с вами познакомиться. А я-то уж и думал, что не придется никогда.
– В чем дело? – сухо осведомилась казашка, загораживая собой дверь.
– Да так. Разговорчик один есть, – небрежно ответил капитан, продвигаясь в дверь, как будто совершенно не замечая стоящего перед ним препятствия. – Конечно, мне было бы гораздо удобнее поговорить с вами в участке, но раз вы так настаиваете, как не уважить хорошего человека?
– Это вы о чем?
– О том, что сделать предварительное признание вы вполне можете и дома, – с издевкой сказал Карташов и решительно отстранил Кандабурову от двери.
– Ну что вы, что вы, вы не причиняете мне совершенно никаких неудобств, ваши извинения совершенно излишни, – попыталась сохранять спокойствие Орнагын, следуя за Карташовым в гостиную.
За ним протиснулась и Лариса, сразу же присевшая на ставший уже привычным диванчик.
– Вместе с тем я совершенно не понимаю, по какому праву вы врываетесь сюда! – Казашка просто разрывалась от негодования. – Кажется, чем могла, я уже помогла следствию.
Тут ее взгляд зацепился за сидящую молча Ларису Котову.
– Может, хотя бы вы не откажетесь мне объяснить, что происходит? – спросила Орнагын.
– Ну вы же умная женщина, сами все понимаете, – отозвалась Лариса. – Хряп предал вас и рассказал о всех махинациях со статуэткой.
Голос Ларисы звучал так спокойно и убедительно, что Орнагын внезапно сразу поверила ей. Но, поверив, решила бороться до конца.
– Я не понимаю, о чем вы говорите, – четко и раздельно, как заклинание, повторила она. – При чем тут я?
– Ну хватит, – рассердился Карташов. – Что тут с ней тютюшкаться? Не дите малое… Не хочет признаваться, не надо. – Карташов встал посередине комнаты и принял сугубо официальный вид.
– Вы не имеете никакого права, – ненавидяще глядя капитану прямо в глаза, прошипела Орнагын, – у вас нет никаких улик, чтобы обвинять меня в том, в чем вы меня обвиняете.
– Здесь вы ошибаетесь, – успокоил ее Олег. – Потому что в отношении вас у нас – полный комплект. Есть запись вашего телефонного разговора с Хряпом, где вы советуете ему как можно быстрее оказаться подальше отсюда, чтобы, между прочим, избегнуть правосудия… – Карташов погрозил горбунье пальцем и сделал очень серьезное лицо: – Что само по себе уже не очень хорошо. И, наконец, главное – признание самого Хряпа, которое он сделал, находясь уже в машине «Скорой помощи» буквально за пять минут до смерти и где он признался, что совершил убийство Паршина. А что касается Каменской, то он ее не убивал, потому что был в тот момент в ночном клубе, а сделали это вы! Теперь вы нам верите?
– Так Хряп умер? – совершенно потерянно спросила Орнагын, обводя бессмысленным взглядом всю комнату.
– Может, ты оставишь нас одних и подождешь немного? – тихо попросила Лариса.
Карташов пожал плечами и тотчас же вышел в соседнюю комнату, осторожно прикрыв за собой дверь.
Казашка не плакала, но остановившийся взгляд и дрожащие руки с лихвой выдавали чувства, охватившие горбунью при известии о смерти ее, возможно, единственного любовника.
– Как он умер? – глухо спросила она.
– При погоне пуля попала в канистру с бензином, находившуюся в багажнике его «девятки», – ответила Лариса. – Взрывом его тело вынесло из машины, и он ударился головой о столб. Но он еще какое-то время оставался жив и скончался только в «Скорой».
– О боже! – вскрикнула казашка.
Она, уронив тяжелую голову на сцепленные руки, надолго замерла в таком положении.
– Орнагын, не надо, – по-женски стала утешать ее Лариса, осторожно пытаясь погладить ее плечо. – Ну, не стоит он этого, не стоит.
И, так как та не реагировала, решилась провести шоковую терапию:
– Знаешь, что он сказал перед самой смертью? Что он проклинает тот день, когда ему в голову пришла мысль связаться с тобой: мало того, что из-за какой-то сраной статуэтки ему через силу пришлось спать с такой уродкой, как ты, так вот теперь еще и подыхать.
И тотчас же пожалела о сказанной лжи. В ту же секунду она оказалась прижатой к спинке дивана тяжелой рукой разъяренной женщины, отчаянно сжимавшей ее горло.
– Это все вы виноваты! Вы, разряженные богатые шлюхи! И ты такая же, как Каменская! – кричала, совершенно не помня себя, Орнагын. – Ну чего вам не хватает в жизни, чего? Какого хера вы суете свои чересчур длинные носы в чужие дела, мешаете людям жить? Да ведь такие, как мы, уродки для вас и не люди вовсе, а так – мусор под ногами!
– Олег! – сумела просипеть слабевшая уже под ее рукой Лариса. – Сюда!
Но Карташов уже был рядом и оттаскивал от нее озверевшую Орнагын.
– Ларочка, милая, с тобой все в порядке? – обеспокоенно прошептал он, прижимая Ларису к груди после того, как швырнул горбунью на диван.
– Все хорошо, – ответила Лариса, когда немного отдышалась.
У Орнагын тем временем вспышка гнева, как и следовало ожидать, сменилась состоянием бессилия, и теперь она беззвучно захлебывалась в отчаянных рыданиях.
– Со мной все в порядке, – повторила Лариса, внимательно оглядывая скорчившуюся как после удара в живот фигуру на диване. – Теперь можешь опять оставить нас одних.
– Ты с ума сошла! – возмутился Карташов. – Ни за что на свете!
– Иди, – спокойно сказала Лариса, подталкивая его к двери. – Теперь она уже ничего не сможет мне сделать.
Капитан внимательно посмотрел на рыдавшую Орнагын и безропотно подчинился.
Женщины снова остались одни.
– Орнагын, – после минутной паузы мягко окликнула казашку Лариса. – Знаешь, я все-таки не понимаю, почему ты во всех бедах обвиняешь нас с Ириной. То ты говорила, что она самая хорошая женщина из тех, которые встречались тебе в жизни, а выяснилось, что ты грохнула ее из-за какой-то статуэтки. Неужели тебе так не хватало денег?
– Денег? Если бы, – тоже после паузы откликнулась казашка. – Жизни мне не хватало. Нормальной человеческой жизни.
– Так неужели это Ирина мешала тебе жить?
– И она тоже, – серьезно ответила горбунья.
Теперь, когда истерика прошла, она, понимая, что все равно попалась, хотела выговориться хоть перед кем-нибудь.
Сначала ее голос звучал безразлично и устало, но потом окреп и обрел свою настоящую силу, по которой вполне можно было судить о темпераменте этой незаурядной женщины.
– Впрочем, в чем ее винить? – говорила она. – Просто ей очень хотелось иметь комнатную собачку, прижавшись к которой можно поплакать в трудную минуту, а в остальное время просто вытирать об нее ноги и посылать с какими угодно поручениями. Это нормально для нормальных людей. Они быстро привыкают к подобной преданности и уже не могут потом без нее обойтись. Вы, конечно, не поверите, но ведь и у меня было что-то вроде первой любви, может быть, и я могла бы быть счастлива. Если бы не Ирина.
– Это было давно?
– Очень давно. Мы с ней еще тогда вместе на заводе работали. И Шурик тоже. Совсем невзрачный был парень. Длинный, худой как глиста, нос огромный, губы как у негра, глаза навыкате, глупые-глупые… Он и внимание-то на меня обратил только потому, что нормальные девчонки и близко к нему не подходили. Я же просто за счастье приняла. Сестра моей матери тогда переводчиком работала, при посольстве каком-то. Так вот я Шурику массу полученных от нее кассет и разных книжек передарила. Хотя читать он не очень любил. Ему гораздо больше нравилось, когда я сама эти книги ему пересказывала. Так я всего Чейза пересказала и еще что-то. А потом взяла и перешла к пособию по сексу. Вот, мол, есть в загнивающих капиталистических странах и такие книжки. Это его очень заинтересовало, и жуть как захотелось попробовать, чтобы было все именно как там. Так я и стала женщиной…
