Том Харпер - Гробница судьбы

Я тоскую по своей прежней жизни. Я тоскую по гарцующему подо мной коню, по запаху масла, смолы и раскаленного металла. Я тоскую по нервному возбуждению перед атакой и чувству единства с людьми, стоящими со мной плечом к плечу. Я едва сдерживаю себя, чтобы не выйти на ринг. Клятва, которую я дал отшельнику, расплывчата, но она исключает участие в сражении за деньги.

Вечерами я хожу по пирам и рассказываю истории о рыцарских подвигах давно минувших времен, когда Артур был королем. Рыцари любят подобные истории. Они воображают себя героями.

В зале тускло горят свечи. Публика внимает мне. Я рассказываю о том, как Эрек увидел Эниду и влюбился в нее с первого взгляда. Как жизнь в замке наскучила им. Как они отправились на поиск приключений и научились доверять друг другу. Как они сражались с сотней рыцарей и двумя великанами. Как они освободили королевство короля Эврена от ужасного обычая. И, наконец, как Эрек привел Эниду в Кардуэл и сделал ее королевой, после чего они прожили долгую, счастливую жизнь.

Рассказывая историю, можно выбирать ее конец.

Зал взрывается смехом и аплодисментами. Я наблюдаю за тем, как меняется выражение лиц рыцарей и дам по мере того, как они возвращаются в настоящее. Это похоже на волшебство. Подходящие слова, сказанные должным образом, способны воздействовать на сердца людей.

История завершается – и больше нечего сказать. Они хотят верить в это. Они хотят жить в мире историй со счастливым концом. Во всех моих историях счастливый конец – самый большой вымысел.

В зале появляются менестрели. Скамьи отодвигаются к стенам, дабы освободилось место для танцев. Публика топчется на месте. Некоторые расходятся по постоялым дворам, другие отправляются справить нужду, третьи соединяются с возлюбленными в продуваемых ветрами стойлах конюшни. На меня пристально смотрит человек в плаще, расшитом львами. Я встречаюсь с ним взглядом, и он тут же вступает в беседу со стоящей рядом дамой. Я продолжаю следить за ним.

Вот и он. Седовласый, одноглазый – каким я видел его, когда он стоял у ринга и наблюдал за поединком. «Я служу у человека, который хорошо платит умелым воинам». Тогда на нем был черный плащ, теперь алый, но черты его лица хорошо запечатлелись в моей памяти. У него слишком примечательная внешность. Интересно, узнал ли он меня?

Он выходит из зала. Я пробиваюсь сквозь собравшуюся вокруг меня толпу и следую за ним. Выбравшись наружу, я вижу, что его тень в свете дымного пламени жаровень мелькает уже в дальнем конце двора. Стук моих башмаков по каменной мостовой отдается гулким эхом, но он не оборачивается.

Город располагается на холме. На его вершине стоит замок, а вниз по склону, к реке, сбегают дома. Я неотступно иду за одноглазым. Недавно закончился турнир, и главная улица все еще полна людей. Они пьют вино, поют песни. И это мне только на руку. Я могу идти за ним, скрываясь за спинами веселящихся людей, разгоряченных только что окончившимся турниром. Но так трудно не упустить его плащ в разноцветной и праздничной толпе. Дважды я едва не теряю его из вида. Чтобы сократить дистанцию, мне приходится ускорить шаг.

Дома кончаются, и передо мной открывается пустырь, простирающийся прямо до городских стен. Обычно горожане пасут здесь овец, но сейчас на месте пастбища разбит временный лагерь. Я гоню прочь воспоминания о том, как мы с Адой жили в подобных лагерях – может быть, и в этом самом городе.

Похоже, одноглазый знает, куда идет. Оказавшись между двух палаток, на узкой, грязной тропинке, он оборачивается и смотрит, следую ли я за ним. Я проскальзываю в соседний проход между рядами палаток, параллельный тому, по которому движется он. В темноте шесты и веревки так и норовят ударить меня по ногам.

Впереди полотнища палаток отражают блики пламени костра. Я пригибаюсь и крадусь, осторожно выглядывая из-за палаток. За одной из них четыре человека, все еще в стеганых куртках, надеваемых под доспехи, сидят на бревнах, поджаривая на палочках птиц. Человек, которого я преследую, подсаживается к ним, не обращая никакого внимания на то, что полы его дорогого плаща месят жидкую грязь у него под ногами. Он что-то говорит им вполголоса. Я не слышу его слов, но сопровождающие их жесты резки и настойчивы.

Стараясь оставаться незамеченным, я подкрадываюсь к группе как можно ближе. Одноглазый передает одному из людей кошелек:

– …принесешь это мне туда.

– А как?..

Но одноглазый не слушает. Он смотрит поверх костра прямо на меня. Сморщенная кожа вокруг пустой глазницы разглаживается, как будто он пытается разглядеть меня отсутствующим глазом. Но со вторым глазом у него, судя по всему, нет никаких проблем. Стремясь подслушать разговор, я выдал свое присутствие.

– Вот он.

Все ясно. Он заплатил этим людям за мое убийство, я же максимально облегчил им задачу. Рыцари вскакивают на ноги и хватают оружие. Страх лишь на мгновение приковывает меня к земле. Страх не за жизнь, а за то, что если я сейчас упущу одноглазого, то никогда больше не увижу его – и, следовательно, никогда не отыщу Малеганта и не получу ответы на свои вопросы.

Однако я не отыщу его и в том случае, если буду убит. Я бегу по лагерю, перепрыгивая через веревки и расталкивая людей, прежде чем они успевают задержать меня. Я вижу впереди дорогу, сворачиваю влево, пробегаю под аркой и по мосту. На противоположном его конце ворота с башней, за ними можно легко скрыться в лесу. Я хватаю кольцо и поднимаю вверх.

Ворота оказываются закрытыми. Должно быть, смотритель замка, опасаясь, что турнир привлечет внимание разбойников, предпринял меры безопасности. Я стучу в ворота, но в башне нет света. Сторож, по всей видимости, тоже отправился праздновать завершение турнира. Ему невдомек, что он, сам того не зная, подписал мой смертный приговор.

Я поворачиваюсь и прижимаюсь спиной к воротам. Единственный фонарь висит над аркой. В его свете я вижу, как в мою сторону движутся четыре человека, вооруженные мечами.

Я обещал отшельнику больше никогда не сражаться. У меня при себе только нож. В поисках помощи и спасения я вглядываюсь в темноту и замечаю, помимо моих преследователей, всего лишь одного человека. Это нищий, тяжело бредущий по мосту и стучащий по нему посохом. Один из убийц делает ему предупредительный жест, проведя ребром ладони по горлу.

– Почему вы хотите убить меня? – кричу я, и звуки моего голоса тонут в ночи.

Ближайший ко мне рыцарь пожимает плечами. Он не знает, ему это неинтересно. Все, что им движет, – это обещанная плата за мою голову. Убийца поднимает меч, готовясь нанести удар, и застывает на месте. Нищий, возможно, он слеп, продолжает брести по мосту. Наемник делает знак своему товарищу, чтобы тот избавился от свидетеля. Я хочу предупредить его, но крик застревает у меня в горле.

Возникший хаос и темнота не позволяют мне рассмотреть, что происходит в следующий момент. Я замечаю только хаотичное движение теней, а потом до меня доносится всплеск воды. Теперь на мосту осталось лишь три наемника. Нищий сбрасывает с себя плащ и вырастает на пятнадцать сантиметров, а его посох превращается в дубину. Два моих врага бросаются к нему. Один из них получает такой удар в грудь, что я слышу, как трещат его кости. Он валится как подкошенный. Второй, бегущий за ним следом, спотыкается о его тело и летит вперед, натыкаясь на следующий удар дубины. Нас – способных стоять на ногах – остается на мосту всего трое. Нищий поднимает свой посох и, держа его словно копье, медленно направляется к оставшемуся убийце. Он пятится назад, пока не упирается в парапет. Ему некуда бежать. Взвесив шансы, он делает выбор и прыгает в реку.

Все это время я стою, не двигаясь с места. Неужели я спасен? Нищий поворачивается ко мне.

– Питер Камросский?

Голос мне знаком, но я не помню, где я его слышал. Я пристально вглядываюсь в его фигуру и теперь, когда на нем нет плаща, вижу рубаху цвета вина, расшитую львами. Это тот самый человек, который в зале не сводил с меня глаз.

Откуда ему известно мое имя?

– Я Кретьен. Питер мертв.

– Только не для нас.

Что-то ударяет меня в висок, и я проваливаюсь в темноту.

Элли хотела избегать магистралей и продолжить путешествие ночью. Дуг возражал по обоим пунктам.

– Им неизвестно, каким автомобилем мы пользуемся и куда мы направляемся. Они же не могут поставить наблюдателей на всех мостах Франции.

– Для них не составит особого труда выяснить, куда мы едем. Кто-то в «Талуэт» должен знать о Мирабо. Как только они найдут этого человека, в их руках окажется вся необходимая информация, – Элли вспомнила частный самолет Сен-Лазара. – И они могут перемещаться куда быстрее нас.