– Знаю. Как поет Левка Лещенко, «не надо печалиться, вся жизнь впереди…».
А может, мне, дураку, надо было жениться на ней? Наверное, нет. Я ведь уже встретил Марину. Самое большое и острое счастье в жизни. И потерял ее…
…А на двери ее кабинета была привинчена сияющая бронзовая доска – «PRESIDENT GEENA BADALYAN».
– Слушай, президент, сними срочно мемориальную доску! – попросил я сердечно.
– Это еще зачем?
– Русских посетителей твоей международной шарашки пугаешь до смерти – они ведь это безобразие читают или как «геенна», или как «гиена». Нехорошо! Ты, можно сказать, светило наше национальное, а прозываешься как-то враждебно-оскорбительно. Как говорят нынешние придурки, весь имидж себе описаешь…
– Ништяк! – отмахнулась Джина, усаживая меня в громадное покойное кресло.
– Мой имидж не описаешь – я кутюрье и совладелица великой фирмы «Новые платья короля». Ты заметил, кстати, что чаще всех говорят – «дураков нет!» – самые безмозглые дураки?
– Ну да, они это заявляют, когда у них умники денег просят, – усомнился я.
– Я вообще считаю, что в нашем мире сейчас не дефицит ума, а острая нехватка счастья.
– Как проявляется? – деловито спросила Джина, и по ее наморщившемуся лбу я увидел, что она уже прикидывает, как коммерчески сбагрить клиентуре «левые» запасы дефицитного счастья.
– Понимаешь, не вижу я вокруг себя ни одного по-настоящему счастливого человека, – сообщил я меланхолически. – Как встречу, так сразу же собезьянничаю – отращу себе золотые рожки, стану веселым беззаботным козликом на изумрудной лужайке жизни…
– Посовестись, Кот противный! – возмутилась Джина. – Ты ведь прирожденный везун! Пожизненный счастливчик! Мистер Фарт! Господин Удача!
– Не преувеличивай! – скромно потупил я ясные очи. – Многовато накладок в последнее время у твоего везучего счастливого удачника-фартовика… Чего-то я маленько по жизни не подтверждаюсь.
Джина подошла ко мне вплотную, вперилась в меня своим огневым обжигающим взглядом:
– Правду скажешь?
– Клянусь! – поднял я руку, как на присяге. – Клянусь говорить не правду, одну не правду и только не правду!
– Все равно говори – ты кому-нибудь завидуешь?
– Завидую? – удивился и озаботился я. – Не знаю… Наверное, понемногу завидую. Хитрому Псу – на широкие бабки, Сереге – на ясность жизни, тебе – на тусовку… Не знаю больше, не могу припомнить… А, вот вспомнил – боксеру Майку Тайсону, у этого кретина девятнадцать гоночных машин!
Джина почти беззвучно, шелестяще засмеялась:
– Ты и сам не понимаешь, какое это счастье – никому не завидовать! То, о чем ты тут блекотал, – не зависть…
– А что же это? Светлое умиление?
– Котяра, я ведь с людьми работаю… Такого наслушалась, такого нагляделась! Зависть не бывает на деньги, или на баб, или на карьеру. Зависть – это готовность поменяться судьбой, страстное желание махнуться своей личностью, способность отдать свое прошлое за чужое будущее. Вот это – настоящая зависть. Ты готов на такой чейндж?
– Ну-ну-ну! – замахал я руками. – Сглазишь еще, чертова колдунья! А так – какой ни есть говенненький, а все-таки я свой!
Она тихо засмеялась, а я подозрительно спросил:
– А ты-то сама кому-нибудь завидуешь?
И она твердо и быстро ответила:
– Да. Я мечтала поменяться судьбой!
– Это с кем же ты поменялась бы будущим? – спросил я ошарашенно.
– Мне будущего мало. Я бы хотела и прошлым… С подругой моей Мариной…
– Во даешь! – растерянно пробормотал я. – Надоело быть простой колдуньей-мещанкой, хочешь стать столбовой дворянкой? Мадам Губернатор?
– Плевала я на его губернаторство! Захочу – завтра меня в Госдуму депутатом выдвинут. Не в этом счастье…
– А в чем? – тупо допытывался я.
Джина помолчала, будто раздумывала – говорить со мной, остолопом, или плюнуть на меня, как на губернаторство. Вздохнула и засмеялась:
– Мне Маринка рассказывала, что, когда вы спутались, ты устроил ей ванну из шампанского. Правда? Или наврала для красного словца?
– Правда, – признался я. – Было дело. Подумаешь, тоже мне чудо! Тридцать пять ящиков по двенадцать бутылок. Без отстоя пены – полное булькающее корыто…
Господи, как это давно было!
…Джина позвонила мне и попросила встретиться на бегу, на минуточку – хотела отдать мне долг, на машину деньги занимала. Я ей «забил стрелку» у Юрия Долгорукого, мы в «Арагви» с Серегой и Хитрым Псом гулянку запланировали. А она прикатила с Мариной и сказала весело:
– Знакомься! Она тебе должна понравиться – такая же шиза… Жили у бабуси два безумных гуся… Представляешь, эта больная летает на дельтаплане! Можешь это вообразить?
– Могу, – сказал я, потеряв дыхание.
Она и должна была прилететь ко мне на дельтаплане – не на пердячем «Жигуле», не в троллейбусе и не на грохочущем самолете. На дельтаплане!
Спустилась с небес – не лилейный нежный ангел, конечно, нет, а вся загорело-хрустящая, как вафельная трубочка с кремом, смеющаяся своими удивительными разноцветными глазами, горячая – у нее нормальная температура была градусов сорок, от ее кожи шел живой теплый ток, и тысяча яростных пульсов бились в ней одновременно, и я умирал от непереносимого желания прямо здесь же на улице войти в нее, раствориться, исчезнуть в ней – в ее вожделенной Марианской впадине, в этой марракотовой бездне наслаждения.
Она разомкнула меня, и взяла в свои нежные сильные руки мое сердце, и поцеловала его, запечатав мою любовь. И моя неугомонная алчная душа полетела к небесам легко и плавно, как воздушный шарик, и я знал, что это навсегда, потому что теперь я обручен с ней на муку и счастье до последнего вздоха.
Это же надо – на дельтаплане, долбанный по голове! Жарким летним днем. В сумасшедшем слепом городе. На улице Горького. Спустилась с небес.
Сладкое умопомрачение, волшебное сновидение – вроде бы наяву. Остановилось надо мной солнцем. Ничего не видел, не слышал, не помню. Не знаю, куда подевалась Джина, что происходило, что мы говорили друг другу. А может, и ничего не говорили – не надо это нам было!
Помню только, как мы зашли в цветочный магазин и я, купец Иголкин, купил все имевшиеся у них розы. 121 штуку – букетик удался! Мы стояли около конного памятника со своим пылающим снопом в оба наших обхвата, и Марина раздавала идущим мимо бабам розы – целовала бутон и протягивала прохожим, а они испуганно шарахались, боясь подлянки или скверного понта, а мы хохотали и бросали цветы вслед отказавшимся. Последний цветок Марина оставила себе и сказала – вот этот будет мой, мне больше не надо…
А потом мы пошли в ресторан, где уже широко кутили мои замечательные дружки с какими-то девками, и я любил их и горевал, что все счастье обвалилось только мне, что я один сорвал сказочный джек-пот, мне было совестно перед ними, как будто я замухлевал на карточной сдаче судьбы, и за это я готов был отдать им все на свете.
Кроме Марины.
И мы жутко пили, орали, танцевали брейк-данс под «Тбилиссо», с кем-то там дрались, и я знаю точно, что если правда, будто бы утопающий в последний миг видит всю свою прошедшую жизнь, то вся моя судьба вместится в одно воспоминание об этом самом прекрасном вечере в грузинском ресторане, провонявшем шашлыками и прокисшим вином…
На лице Джины была грусть и легкое разочарование – может быть, ей было бы приятнее, если бы я сказал, что Марина наврала про ванну шампанского? Но Марина никогда не врала, мне кажется, ей было лень утруждать себя враньем.
– Джина, добрая волшебница, разве это так важно? То шампанское давно утекло в канализационный сток…
Джина покачала головой:
– Никуда оно не утекло… Это шампанское до сих пор шумит в твоей голове. – Вздохнула и с усилием сказала: – Не повезло мне в жизни с хорошими мужиками…
Я обнял ее и осторожно поцеловал, а она отпихнула меня.
– Хочешь, погадаю? Судьбу твою посмотрим, тайны угадаем…
– А чего там смотреть? Ты же сама знаешь, что я везун и счастливчик, – засмеялся я. – Все будет хорошо! А вообще в жизни есть только одна настоящая тайна…
– А именно?
– Мы, по счастью, не знаем нашего часа…
– Эту тайну знают самоубийцы, – сказала она серьезно.
– За эту разгаданную тайну они платят жизнью.
– Они не за тайну платят, Кот. Они платят за то, что их Бог разлюбил. Это единственная реальная плата за умершую любовь…
Я смотрел на нее во все глаза, пытаясь сообразить, что она имеет в виду. Не повеситься же она мне предлагает!
– Ты чего хотел от меня? – спросила Джина.
– Устрой мне встречу с Мариной. Здесь, у тебя, по-тихому. Я бы не просил, но у меня нет выхода – меня Сашка очень плотно обложил…
СЕРГЕЙ ОРДЫНЦЕВ: И.О. ПРАВИТЕЛЕЙ
Вице– премьер правительства Российской Федерации Антон Дмитриевич Завалишин поразил мое воображение.
– …А почт скоро не будет в мире вообще – прощайте, бронзовые горны Турн и Таксис, – говорил он Серебровскому, покачивая печально маленькой лысой головой с аккуратной бахромой серых волос вокруг плещи.
