— То, чем он занимался, было не вполне законно?
Я вздохнул. Ромка-то вряд ли проговорился, но умом и женской интуицией Барбара явно обделена не была.
— Как вам сказать? Законно, но только для одной страны.
— Я так и думала. Я еще в Ганновере поняла, что с ним не чисто. И здесь, в Индии, если бы все, что он мне рассказал, было правдой, Роман не стал бы прятать меня в этой деревне. Он бы тут же отправил меня домой, а до первого рейса поместил бы под охрану полиции, — Барбара подняла на меня взгляд. — Тогда вы должны догадываться, кто на самом деле за ним охотился?
— Боюсь, я действительно сказал вам уже слишком много.
Что было чистейшей правдой. Эсквайр вряд ли одобрил бы этот мой способ сбора информации.
— Вам придется мне сказать.
Это была не просьба, но и не приказ. Просто констатация.
— Это почему?
— Потому что сейчас я как раз раздумываю, могу ли я отдать вам то, что оставил Роман.
Вот так!
— Тогда, боюсь, вы мне это не отдадите, — вздохнул я. — Потому что я действительно не знаю! Я приехал сюда, чтобы узнать, но пока еще топчусь на месте. Но, наверное, то, что он вам оставил, могло бы мне помочь.
А что, я должен был сказать ей про сикха-ювелира, выстрелы в Амбере, погоню на дороге?
— А как мне быть уверенной, что я отдаю это в правильные руки? — спросила Барбара.
Я пожал плечами.
— Как я могу вам в этом помочь?
Барбара задумалась.
— Как зовут его жену?
— Лина.
Барбара кивнула.
— А его самых близких друзей?
Та-ак! А если эта Барбара — совсем не случайная птица?
— Я не знаком с его друзьями в Германии, — осторожно сказал я.
— Его самые близкие друзья остались в Москве, — уточнила Барбара.
Ну, была — не была! Хотя Ромка ведь эмигрировал официально, так что его друзья там и могли оставаться.
— Одного звали Алексей…
— Лешка. Он говорил: Лешка, — поправила меня Барбара. — А второго?
— А второго — Пако, — рискнул я.
Ромка, как и Лешка, ведь не знал моего настоящего имени. На Балашихинской даче мы уже жили под новыми именами. Я был Пако, а Рита — Розой.
Барбара кивнула.
— Вы Лешка или Пако? Пако — да ведь?
— Да. Только пусть это будет нашей тайной.
Барбара кивнула. Не много ли тайн на одну женщину?
— Мне кажется, будет лучше, если кто-то из нас — моя жена или я — проводит вас до аэропорта, — предложил я.
— Нет, что вы!
— Мне действительно так было бы спокойнее!
— Пако, — сказала Барбара, и я вздрогнул: так меня в этой поездке еще никто не называл, — Пако, подумайте сами! Если бы те люди меня обнаружили, они бы давно уже проделали все здесь! А в Дели? — Она вздохнула. — Мой муж прилетел туда вчера вечером. Он встретит меня на автовокзале.
Мы поднялись на ноги.
— У вас вот здесь тушь потекла, — показал я.
Барбара достала платочек и, послюнив, размазала пятно. Я взял платочек у нее из руки и аккуратно стер черные разводы. Барбара послушно стояла, пока я не закончил.
Мы медленно дошли до отеля. Барбара, в сущности, не знала больше того, что уже успела мне рассказать. Она была замужем, потом у нее начался роман с коллегой. Она хотела развестись, чтобы Ляхов мог приходить к ней, когда сможет, но тот ее образумил. Потом он уехал в Израиль, и потом вот — через столько лет — позвал повидаться с ним в Индии. Барбара наплела мужу, что ей нужно сменить обстановку, и уехала на неделю. Теперь уже прошло три, ганноверский муж стоял на рогах от беспокойства и, не выдержав, прилетел.
— Уже сегодня вечером я буду дома, — разговаривая скорее сама с собой, сказала Барбара. — Этот мир — мир иллюзии! Это все мне приснилось.
Мы дошли до нашего гостевого дома. Жизнь здесь шла полным ходом. Один из неизбежных мальчиков мокрой шваброй тер напольные плиты. У парапета террасы завтракало — судя по майке мужчины со скачущим кенгуру — австралийское семейство с детьми.
Я устроился за соседним столиком и попросил двойной виски, безо льда. И мальчик-официант, и австралийское семейство удивленно посмотрели на меня.
Барбара вышла из своего номера, оставила у дверей сумку и подошла ко мне. В руке у нее был брелок для ключей — маленькая бронзовая фигурка танцующего Шивы.
— Это вам подарок от вашего друга! — Она протянула брелок мне. — Надеюсь, это стоило жизни человека.
Я сказал, что думал.
— Такого, как Ромка, вряд ли!
Снова между Гвалиором и Джанси
Я предлагал Барбаре дождаться нашего водителя, чтобы подбросить ее до Гвалиора. Нам, напоминаю, послезавтра нужно было быть в Джайпуре, у почтенного ювелира по имени Баба. Барбара отказалась — автобус был прямым и должен был довезти ее сразу до Дели.
Мы условились вчера с Барат Сыркаром, что он подъедет в одиннадцать. Маша, как ни странно, проснулась только, когда я открыл дверь в наш номер. Я запер дверь и, пообещав ей рассказать все попозже, принялся обследовать брелок. Он казался цельным, но ноги фигурки начинались как бы из-под развевающихся одежд божества. Я захватил брелок посильнее и попробовал открутить ноги. Они не поддались, но я понял, что контейнер открывается именно здесь. Нужно было теперь найти рычажок, который разблокирует защелку. Им оказались нижние руки многорукого Шивы — их нужно было нажимать книзу.
Дешевый брелок был, на самом деле, довольно сложным механическим устройством — с резьбой и двумя блокирующими защелками. Я заглянул внутрь — в полости находился крошечный кусочек фотопленки в прозрачной оболочке — как пистон для детского пистолета. На такую микроточку можно скопировать десятки страниц, хотя мне до сих пор непонятно, почему международный шпионаж не перешел исключительно на Интернет. Я вернул микроточку на место и защелкнул контейнер. Куда бы его прицепить? Или бросить в сумку — кому нужен грошовый сувенир? Нет, при себе все же надежнее! Только куда?
А, придумал! Я продел ушко брелка в бретельку для пояса — я ношу джинсы без ремня — и опустил брелок в маленький карманчик для зажигалки над правым карманом. И на виду, и не оторвется! По-моему, отличное место для тайника, который ни в коем случае не должен выглядеть таковым!
Барат Сыркар приехал довольный: родственники приняли его, как подобает. «Меня слишком уважают в моей деревне!» Они с двоюродными братьями и зятем выпили на четверых две литровые бутылки рома и заснули на пару часов уже под утро. Все это было изложено нам с законной гордостью профессионала, чьей обязанностью было безопасное перемещение по стране иностранных туристов.
Я опасался, что Маша опять будет на меня дуться. Но нет — она была со мной подчеркнуто приветливой. За завтраком предлагала свою ложечку: помешать кубики льда в виски, а я заказал еще один двойной, но со льдом, чтобы запастись прохладой. Другая бы только фыркала и брезгливо косилась в сторону мужчины, начинающего день не с кофе с молоком! Тем более, зная, как это может продолжиться! Но Маша была само понимание и предупредительность. Я передал ей наш разговор с Барбарой. Ну, а про контейнер она и сама все поняла.
Мы сообщили Барат Сыркару, что решили вернуться в Джайпур. Наш отъезд оттуда был стремительным, и мы ничего толком не успели посмотреть. А вчера наши соседи за ужином рассказали нам так много интересного! Мы не могли уехать из Индии, не попытавшись попасть все же в закрытый для посещений Водный дворец и не заглянув в храм Ханумана в Галте.
— Я же говорил вам, — торжествующе воскликнул наш водитель. — Галта! Что может быть лучше? А вы не хотели задержаться!
— Маша тогда была напугана, — напомнил я. — Но ведь Хануман нас без этого не выпустит из Индии?
— Конечно, нет! Я рад, я рад, — повторял Барат Сыркар. — Сегодня воскресенье? Завтра мы там, а вторник — день Ханумана. Я по вторникам пощусь. Тогда вечером мы поедем в Галту, покормим обезьян бананами, и там я буду разговляться. Я рад!
За окном снова медленно, как из окна дилижанса, потекла Индия, надолго стискивающая нашу машину в деревнях. Что ни говори, удивительно, как мы все похожи и непохожи.
Вот в маленьком городке, где из-за буйволов и грузовиков не разъехаться, путь нам перегородил мальчик с велосипедом. Он все равно не едет, мог бы и посторониться, но он занят: ковыряет в носу.
Вот из дверей своей хибары выходит пожилая женщина. В руках у нее большая куча мусора: каких-то бумажек, палочек, просто грязи. Она прижимает мусор к себе, чтобы не рассыпать, старается. Однако, едва переступив порог, разжимает руки. Весь мусор падает прямо перед входом, хотя уже и не в доме. Молодец, справилась! Лицо безмятежное, отрешенное.
Но вот Барат Сыркар переводит нам надпись на грузовике: «Рука моей матери всегда у меня на голове», то есть хранит меня. В Америке, да и в Европе масса всяких надписей на машинах — остроумных и не очень. Но такую не встретишь!
