— Я обдумываю предложение,— назидательно выговорила она. И добавила довольно равнодушно:
— Не уверена, что это особо удачная сделка.
— Я готов признать, что деньги не так уж велики, но я мог бы…
— Нет, нет! — она поспешно прервала его.— Я вовсе не о деньгах. Это, конечно, целая куча денег. Но меня страшит привычка. Говорят же, что все мужчины стоят друг друга, все они бегут от любовной рутины, как от огня. Если ты будешь видеть меня ежедневно — утром, днем, вечером, на работе, в постели, я быстро наскучу тебе, и ты не сможешь устоять перед соблазном, чтобы не завести себе другую. Я уже объясняла тебе, что именно по этой причине я никогда не выйду замуж. Поскольку все женатые мужчины обманывают жен с другими женщинами, я предпочитаю быть среди «других».
— Но, родная моя, речь же не идет о замужестве!
— В каком-то смысле это будет очень похоже, не так ли?
— Вот уж нет. Каждый сохраняет свободу. У нас просто будет одним общим делом — работой — больше. А все в один голос твердят, что совместный труд не может не сблизить образ мыслей женщины и мужчины.
— Легко сказать! Где доказательства, что место, которое ты мне сулишь, окажется мне по плечу? В конце концов, я даже не знаю, чем ты занимаешься.
— Не тревожься, я не теряю головы из-за любви. Если я наметил взять тебя к себе в секретари, то это значит, что я рассчитываю, что ты окажешься на высоте вменяемых тебе обязанностей. У тебя живой ум, ты говоришь на четырех языках, печатаешь на машинке и обладаешь природным изяществом. Что же до моих занятий, то я позабочусь о том, чтобы постепенно ввести тебя в курс дела.
— Что же у тебя за профессия?
— Скажем для простоты, что я специализируюсь в области международных экономическим проблем. Меня интересуют две разные группы вопросов. Первая — изучение возможностей маркетинга и капиталовложений.
— А что такое маркетинг?
— Изучение рынков сбыта. Но хочу тут же успокоить тебя: все эти сложности не должны тебя страшить. Я выполняю эту работу для крупной фирмы СИДЕМС, а у нее — и филиалы, и сотрудники… Вторая сфера моих интересов куда более важная — это сбыт и приобретение сырьевых материалов. Здесь я выполняю функции советника и посредника и распоряжаюсь собой самостоятельно.
— Так, понятно… Мне придется сопровождать тебя в поездках и печатать твои бумаги?
— Делать записи, уточнения и тому подобное. Не так уж обременительно.
— Все-таки, прежде чем решиться, мне хотелось бы поразмыслить.
— Естественно,— согласился он.
— Решения, принимаемые под влиянием момента, немногого стоят.
— Ты совершенно права. Через неделю, то есть 28-го, мне предстоит поездка в Рим. Ты дашь мне ответ не позднее 27-го. Согласна?
— Хорошо, месье Кониатис,— сказала она.
Он расхохотался.
— Не могу же я называть тебя «дорогой», раз ты мой шеф,— проворчала она.
— До чего же ты очаровательна! Стоит тебе надуться — и я готов проглотить тебя целиком.
Он заключил ее в железные объятия, но она решила поиграть с ним. Просторная, мягкая, как пух, кровать превратилась в поле сражения недорослей, дождавшихся каникул. Простыни и одеяла перекочевали на ковер. Совершенно не стесняясь своей наготы, они резвились, как парочка бесшабашных детей природы, задирающих друг друга на полянке, тискающих и кусающих друга друга, чтобы, почувствовав легкую боль, еще острее осознать радость жизни.
Завтрак был проглочен в постели, в комнате Кониатиса. Этому предшествовал традиционный тактичный ход Кониатиса:
— Может быть, ты предпочитаешь позавтракать у себя?
— Нет, почему же? Я отвечаю за себя сама. Если ты не боишься за свою репутацию, я останусь у тебя.
— Как раз наоборот,— беззаботно рассмеялся он.— Твое присутствие у меня в постели пойдет моей репутации на пользу.
— Не притворяйся! Как будто отыщется хоть одна женщина, которой не польстило бы демонстрировать любовную связь с тобой!
— Если ты и дальше будешь льстить мне,— отозвался он,— я превращусь в еще большего притворщика.
Он надавил на кнопку вызова коридорного. Моник вскочила, облачилась в свою не слишком целомудренную ночную рубашку, чтобы не выставлять напоказ лишнего, и снова спряталась под одеяло.
Ближе к 11 часам Моник упорхнула к себе. Немного погодя, снежая после принятого душа, она объявила о желании прогуляться по берегу моря. Ввиду ветреной, пасмурной погоды из шкафов была извлечена вся теплая одежда.
Пляж был почти безлюден. Лишь немногие энтузиасты, до глаз закутанные в свитера и плащи, осмеливались противостоять зимнему ветру, налетавшему со стороны моря. На растревоженной сине-зеленой воде то и дело вскипали белые гребни.
Они доплелись до конца набережной, затем развернулись и двинулись в обратном направлении. Кое-где громадные валуны были полузасыпаны нанесенным непогодой песком.
— В пять часов,— объявил Кониатис,— мы зайдем выпить к моему приятелю, живущему здесь, в Туржевилле. Предстоит деловая встреча с одним субъектом. Если ты не расположена встречаться с незнакомыми людьми, можешь подождать меня в отеле.
— Об этом не может быть и речи! Ты будешь до такой степени бояться потерять меня, что это может повредить делу. Если меня ждет место твоей секретарши, то я должна следить, чтобы деньги текли к тебе рекой. Интересы моего патрона — мои интересы, ведь так?
Она засмеялась. Холодный ветер горячил ей щеки и трепал пряди белокурых волос. Она с изумлением почувствовала, что счастлива.
В понедельник в 2 часа пополудни «ягуар» Кониатиса затормозил у дома 172-бис на улице Рейнуар. Моник с чемоданчиком в руках вышла из машины и послала воздушный поцелуй Кониатису, оставшемуся за рулем. «Ягуар» с ревом сорвался с места и исчез за углом.
Коплана не оказалось дома. Но спустя три четверти часа он уже стоял перед дверью Моник.
— Кто там? — послышался ее голос.
— Франсис.
Дверь отворилась, и она появилась перед ним босая, облаченная лишь в черные трусики и лифчик.
— Входите,— посторонилась она.
— Я не помешаю?
— Нисколько. Я просто переодевалась. Еще минута — и я в вашем распоряжении.
Нимало не смущаясь, она надела светло-голубое платьице, чулки и туфельки на высоченных каблуках. Коплан молча наблюдал за ней. Она изменилась. Взгляд ее обрел еще большую ясность, кожа — еще большую свежесть, движения — небывалую легкость. Она посмотрела на него, и ее разобрал смех.
— Можете сесть! — воскликнула она.— Виски?
— Нет, спасибо.
Он развалился в кресле и закурил «Житан». Она устроилась напротив него на диване.
— Прекрасный уик-энд, не так ли? — проговорил Коплан.— Вы в отличной форме.
— Выше всяких похвал,— подтвердила она, спокойно закуривая свой «Кент».— Казино, прогулки, бесподобная еда, «Ягуар» и небольшой подарок. Словом, роскошная жизнь!
Она встала, чтобы похвастаться жемчужным колье.
— Кониатис привез его мне из Цюриха!
— Браво! Могу себе представить, что уик-энд доставил несколько приятных минут и ему.
— Ему больше, чем мне, так как ему удалось совместить приятное с полезным. В Довилле у него были дела. Кроме того, мне предложено стать его личным секретарем.
— Минуточку, минуточку, не все сразу. Прошу подробного отчета о событиях в хронологическом порядке.
Она втянула в легкие порядочную порцию дыма.
— Мы выехали из Парижа в шесть вечера…— начала она. Затем, демонстрируя удивительную память и безупречное чутье относительно того, чем можно и чем нельзя пренебречь, она рассказала о событиях всех трех дней, проведенных с Кониатисом в Довилле.
Коплан выслушал ее, не шелохнувшись. Дождавшись конца повествования, он вынул из кармана блокнот:
— Повторите все имена.
Она подчинилась, сопроводив перечисление ценными ремарками. Коплан захлопнул блокнот и задумчиво покачал головой.
— Остается поздравить вас,— резюмировал он.— У меня нет слов.
— Я говорила только о конкретном,— сказала она.— Имена, факты. Вас интересует именно это?
— Именно это.
— Теперь, может быть, кое-какие личные впечатления?
— Разумеется! Это не менее важно.
— Заранее предупреждаю, что это субъективные оценки, не более. Если хотите, просто пришедшие в голову мысли.
— Я весь внимание.
— После посещения немца, занимающего в Туржевилле белую виллу, Кониатис стал сам не свой: напряженный, вспыльчивый, насмешливый…
Я не присутствовала при беседе с Хельмутом Хекером, Борисом Гошником и Гансом Гермелингом, но уверена, что дело пахло ссорой. Позже Кониатис сказал мне: «Бизнес — все равно что покер. Когда на руках хорошая карта, можно идти на риск. А со всякой мелочью тем более не грех кинуться вперед сломя голову». Я не поняла его, и он пояснил: «Понимаешь, дорогая моя. люди, боящиеся рисковать, ждут, чтобы вместо них на риск шли другие. Стоит их раскусить — и ими можно манипулировать. Мои милейшие приятели сейчас в панике от моих притязаний. Дней восемь — десять они помашут руками, а затем капитулируют. Я им нужен».
