– Тогда поедем, – он жарко поцеловал ее в губы. – С тобой куда угодно…
Лена ответила на его поцелуй. Его губы были солеными от ее слез, ее все еще подрагивали, но это не мешало им наслаждаться мгновением. Когда Алекс, наконец, оторвался от Лениного рта, она поняла, что этот спонтанный дрожаще-соленый поцелуй примирил их навсегда. Она забудет Сергея! И станет верной женой своему милому, нежному Алексу, самому лучшему на свете!
Петр сидел за рабочим столом, пил кофе. Это была уже шестая чашка за сегодняшний день, но, несмотря на гигантское (по его меркам) количество выпитого самого бодрящего напитка, чувствовал он себя отнюдь не бодро. Спать хотелось безумно. Полночи они с Сергеем носились по Москве в поисках Ани, «Фольксваген», как старую лошадь, загнали – в третьем часу утра у него сгорели тормоза и отлетело колесо. Но все метания ни к чему не привели: ни в коммуналке, ни на одном из вокзалов, ни в «Склифе» девушки не было. Совсем отчаявшись найти ее живой, Петр позвонил майору Головину, чтобы тот связался со своими дежурившими ночью коллегами, и узнал у них, не находили ли труп женщины, похожей на Аню. Оказалось, не находили, но это никого не успокоило…
Отрадов и Моисеев еще колесили по Москве, когда им позвонил Головин и сообщил, что нашел Аню. А заодно и убийцу старух, и сокровища. Пнул отбитую голову какого-то керамического пса, она треснула, из нее вывалился матерчатый сверток, а уж из него драгоценности: колье, серьги, кольца, браслеты. Их было немного, но, по словам самого Головина, эти немногочисленные украшения так переливались, что он на мгновение ослеп.
Петр пока этого великолепия не видел, но в ближайшие десять минут должен был сподобиться, так как майор Головин обещал прибыть в его контору не позже половины третьего и непременно с драгоценностями.
Стоило подумать об этом, как дверь кабинета отворилась и в образовавшуюся щель всунулась усатая физиономия Головина.
– Никого? – спросил Стас, зорко осматривая помещение.
– Рано еще… – Петр жестом пригласил майора войти. – Прошу…
Головин вошел. Стянул с головы вязаную шапочку, сунул ее в карман своей старенькой дубленки. Под мышкой у него был зажат яркий полиэтиленовый пакет.
– Это вы фамильные сокровища князей Шаховских так непочтительно таскаете? – с улыбкой спросил Петр.
– А мне в ларце, что ли, их везти? И так я с ними намучился: всю ночь не спал – боялся, что их из моего сейфа сопрут…
– Кофе не желаете?
– Не… Я воду дуть не люблю, больше пиво… – Майор уселся в кожаное кресло, крутанулся. – Клево… А в моем кабинете трехногий стул с жесткой спинкой, ладно хоть редко на нем сижу, все больше бегаю…
– Как Аня? – спросил Петр после небольшой, но напряженной паузы.
– Так себе… – Стас поморщился. – Чувствует себя нормально, но выглядит хреново…
– Сильно он ее побил?
– Нет… Больше грозился… Но она всю ночь не спала: читала и рыдала… Вот и выглядит, как зомби… – Он недовольно нахмурился. – Жена моя ей в гостиной постелила, как путной, а она даже не прилегла, все в старухиных бумагах рылась…
– Что за бумаги?
– Дневники, письма, детские рисунки, кое-какие документы – завещание как раз в одной из тетрадок было обнаружено, там же и перечень предметов коллекции, их ровно тринадцать. Элеонора Георгиевна оставила для потомков все самое дорогое: драгоценности и воспоминания. В собачьей голове спрятала фамильные сокровища, в пузе семейный архив. И все это она завещала Ане… Странно…
– Кстати, где она? Я думал, вы вместе приедете?
– Она в приемной сидит, ждет, когда ее позовут…
Петр выскочил из-за стола, бросился к двери, распахнул ее. Аня и вправду сидела и ждала и выглядела, как было сказано, хреново. И виной тому были не сизая шишка на лбу и не багровый синяк на шее, а донельзя изможденный вид: усталые глаза, сухой рот, ввалившиеся щеки. Она была такая измученная и несчастная, будто за эту ночь прожила несколько очень трудных жизней…
– Входите, Анечка, – тихо, чтобы не испугать задумавшуюся девушку, сказал Петр.
Аня все же вздрогнула, но, подняв глаза и увидев перед собой Петра, радостно улыбнулась. Улыбка преобразила ее, как преображала всегда, и теперь она не казалась отталкивающе некрасивой, просто уставшей.
– Уже пора? – спросила она, вставая с кресла и убирая тетради (они лежали у нее на коленях) в кожаную сумку.
– Без четверти, скоро все появятся… А мы пока разложим украшения.
Они втроем вернулись в кабинет. Аня села в уголке, Петр устроился на своем привычном месте, Стас встал рядом, достал из-под руки пакет, схватил его за дно и легонько тряхнул. На черную лакированную поверхность стола высыпались сплетенные в змеиный клубок украшения и тут же заиграли, подставляя под лампу дневного света отшлифованные бока камней. Петр не разбирался в драгоценностях и всегда считал, что бриллиант от, скажем, фианита отличается лишь ценой, но, глядя на эти камни, понял, как глубоко заблуждался… Бриллианты, в отличие от своих дешевых двойников, живые! В них живут огонь и солнце! А не лед, как думают некоторые… Они не холодные и не надменные, а веселые, озорные и немного лукавые… А еще безумно, завораживающе красивые…
Некоторые, правда, не разделяли его точку зрения.
– И что в них такого? – брезгливо спросила Аня, не купившись на бриллиантовое подмигивание. – Почему люди теряют из-за них голову? По мне деревянные бусы в сто раз красивее…
– Дело не в красоте, – усмехнулся Стас. – А в цене… Ты теперь, Анька, богатая невеста… Коллекция на пару лимонов баксов тянет… Конечно, наследнички сейчас часть оттяпают, и государство своего не упустит, но тебе оставшегося до конца дней хватит…
Аня вскинула на него совершенно ошалевшие глаза – наверняка она даже не предполагала, что горсть старинных украшений может стоить таких сумасшедших денег. Стас ободряюще ей подмигнул и отделил от общей кучи самое скромное из четырех имеющихся колье: три каплевидных бриллианта на витой золотой цепочке.
– Вот оно! Сокровище клана Шаховских, – торжественно изрек он. – Фамильная реликвия…
– Сколько в камнях карат? – заинтересованно спросил Петр.
– Много! Конкретнее сказать не могу… Но одно знаю точно – именно колье самое ценное, что есть в коллекции… Во-первых, редкая оправа. Во-вторых, камни удивительной чистоты… Таких в мире не так уж много…
Только он закончил эту фразу, как дверь кабинета открылась и в комнату впорхнула секретарша Катюша.
– Петр Алексеевич, – почему-то шепотом заговорила она, – все собрались…
– А чего шепчем?
– Там такие подозрительные личности… – Она приложила ладошку ко рту и практически беззвучно прошелестела: – Может, охрану вызвать…
– С нами родная милиция, – Петр кивнул головой на Стаса, – и она нас бережет…
– Вульф, что ли, со своими мальчиками притащился? – скривился Головин.
Ответа на вопрос не последовало, да и не было в нем нужды, так как Новицкий уже материализовался на пороге кабинета вместе со своими телохранителями.
– Три часа, – вместо приветствия произнес он. – Не пора ли нам начать?!
– Проходите, Эдуард Петрович, – радушно пригласил Петр и указал Новицкому на самое просторное кресло. – Присаживайтесь.
Вульф сел, его мальчики встали по обе стороны от двери и застыли в позе футболистов, ожидающих пенальти.
– Эти атланты так и будут тут стоять? – нахмурился Петр.
– Да, и я на этом настаиваю, – прищурившись, отчеканил Вульф.
Спорить с ним было некогда, потому что в кабинет вошел Отрадов, а за ним Ева. Сергей сразу подошел к Ане, обнял ее, чмокнул в лоб и сел поблизости. Ева же ни на кого не прореагировала, даже на адвоката Моисеева, просто опустилась на кушетку, закинула ногу на ногу (на сей раз без нарочитой развязности) и исподлобья глянула на рассыпанные по столу драгоценности.
Когда вся эта братия расселась, в кабинет вошли супруги Бергман: седовласая стильная Елена и импозантный Алекс. Они удивительно гармонично вместе смотрелись и, судя по всему, прекрасно ладили: Петр видел как-то передачу, посвященную этой чете, и был в восторге от их уважительно-трепетного отношения друг к другу.
Вслед за Бергманами в помещение просочилась Катя, в одной руке она держала ноутбук, в другой цифровую видеокамеру: протоколировать и снимать должна была именно она.
Когда Катя расположилась за столом, Петр начал.
Аня не очень внимательно слушала речь Моисеева, все, о чем он говорил (о драгоценностях, о завещании, о правах наследования), ее мало волновало. Как и дележка украшений. С большим удовольствием она сейчас уединилась бы в каком-нибудь укромном уголке, чтобы дочитать дневник Новицкой. Судьба Элеоноры ей была интереснее ее драгоценностей…
Однако других (в частности, Еву) больше заботили как раз разложенные на столе украшения – она просто не сводила с них глаз. Остальные на них не смотрели, но и Петра слушали вполуха. Особенно отстраненным выглядел Эдуард Петрович, он явно о чем-то напряженно размышлял и даже бормотал что-то себе под нос.
