Через пару сотен ярдов он остановил машину на въезде в поле. Не то чтобы спрятал, но и не прямо на виду.
— Так, — сказал он Реджи. — Ты и собака — обе сидите здесь. Я серьезно, ты поняла меня? Я знаю, что ты ровно из тех, кто вылезет из машины, едва я скроюсь с глаз, но я прошу тебя торжественно мне пообещать, что ты останешься здесь. Обещаешь?
— Обещаю, — послушно ответила она.
В бардачке у Джоанны Траппер он нашел тяжеленный «Мэглайт». В крайнем случае фонарь — прекрасное оружие, Джексону он бы тоже не помешал, но он отдал фонарь Реджи и распорядился:
— Если кто подойдет, ударишь его вот этим.
Он вышел из «приуса» и прислушался. Мотор «ниссана» урчал, потом смолк. Джексон зашагал вперед.
«Ниссан» стоял перед домом возле малозаметной «тойоты», и из него выбирались люди — одеревенелые, словно всю ночь не спали. Джексон смотрел, как один постучал в дверь, потом оба зашли, не дожидаясь ответа. Спустя несколько секунд он услышал, как они возбужденно орут друг на друга, будто обнаружили что-то неожиданное — или не нашли то, чего ожидали (а может, и то и другое), а потом они выбежали из дома — один на бегу звонил по телефону, — забрались в «ниссан» и промчались мимо к основной дороге — Джексон едва успел броситься в сухую канаву на обочине. К счастью, они проехали мимо «приуса» и не остановились.
Он направился к дому — интересно, что их так перепугало. Будем надеяться, не мертвец. На текущую неделю мертвецов вполне достаточно.
В густых кустах у дома что-то шевельнулось, и Джексон подпрыгнул. Лиса? Барсук? Но на тропинку выступил не зверь, а человек. Света из окон хватало разглядеть, что это женщина, а потом ее, точно мотылька, залило светом фонаря, который нетвердо держала (типично непослушная) Реджи, и тогда Джексон увидел, что это не просто женщина — это женщина с ребенком. Она вся была в крови, а в руке сжимала нож. Не мадонна, но исполинский и угрожающий ангел мщения.
Собака в восторге гавкнула и ринулась к ней.
— Доктор Траппер? — спросил Джексон, опасливо приближаясь.
— Помогите мне? — сказала она.
Скорее повеление, чем просьба, словно богиня внезапно очутилась на земле и теперь ей срочно требовался аколит. А Джексон никогда не говорил «нет» — ни богиням, ни тем, кто просит о помощи.
Маргрит, оттого ль грустна ты, что пустеют рощ палаты,[155] вот и приходит лето, зозуля поет «ку-ку»,[156] одна бабуся проглотила муху, лежал Адам, окован, в кандалы закован, и далеко еще до сна,[157] пять синих птичек на моем крыльце. Беги, беги, Джоанна, беги. Да только не убежишь, она на поводке, как животное. Она вспомнила, что животные отгрызают себе лапу, чтоб сбежать из капкана, и попыталась зубами разодрать веревку, но веревка из полипропилена, ей хоть бы хны.
Она понимала: вот оно, то темное место, которое ей суждено было найти вновь. Если с тобой один раз случилось ужасное, это не значит, что оно не случится опять.
Эти люди обращались к ней лишь по необходимости, но их, похоже, не беспокоило, что она видит их лица. Выправка у них военная — может, особое подразделение. Наемники. Лучше с ними говорить, решила она, даже если они не отвечают. Один был пониже, и она называла его Питер (Простите, я не знаю, как вас зовут, можно я буду звать вас Питером?). Того, что повыше, она звала Джоном (Может, Джон? Хорошее имя). Она говорила: «Спасибо, Джон», когда он приносил ей воды, и «Очень мило с вашей стороны, Питер», когда они уносили горшок.
Она догадывалась, что они убьют ее в итоге, когда она выполнит свою функцию, какова бы эта функция ни была, но планировала усложнить им задачу: они запомнят, что она была с ними дружелюбна, звала их по именам, хоть и ненастоящим, показала им, что она человек. И они тоже люди.
Вместе с водой они приносили еду, полуфабрикаты из микроволновки, к которым в нормальных обстоятельствах она бы и не прикоснулась, но сейчас ждала их с нетерпением — есть хотелось ужасно. Они таскали ей банки детского питания и коровье молоко в чашке, но детку она этим не кормила — съедала сама, а ему давала грудь. Еще они принесли ей упаковку одноразовых подгузников — не того размера — и пластиковый мешок для использованных, но мешок этот ни разу не вынесли.
Детка был притихший — видимо, потому, что ей что-то вкололи, в первый день в голове была вата, раствор бензодиазепина, наверное, или валиум, внутривенно. Она сама подготовила вену, когда они приставили нож к деткиному горлу.
Они принесли игрушек — мячик, пластиковую коробку, у которой в боку дырки разной формы. Если правильную фигуру вставить в правильную дырку, включается лампочка и звенит звонок. И мяч, и коробка подержанные, с маленькими наклейками, на них от руки написана цена — видимо, из благотворительной лавки. Игрушки им обоим вскоре наскучили. В основном она играла с деткой в ладушки и в «ку-ку», пела ему, читала стишки и подбрасывала детку в воздух, чтобы ему было весело, а заодно тепло, потому что отопления в доме не было. Переохлаждение сейчас опаснее скуки. Ей дали пару одеял, совсем старых, но их не хватало. Жалко, что она не захватила ингалятор (она старалась сохранять спокойствие изо всех сил), жалко, что не взяла деткино одеяло, что оба они так легко одеты.
Они вошли в спальню, когда она переодевалась. Она услышала, как бешено залаяла Сейди внизу, а потом раздался грохот — сначала она не поняла, потом сообразила, что собака пытается прорваться к ней сквозь дверь. Она схватила детку, кинулась на лестничную площадку — и увидела их.
Веревка слишком короткая, до окна не дотянешься, но можно встать на кровати — тогда видно. Поля, сплошные зимние поля, бурые и пустые, залитые яркой холодной луной. И ни одного дома в окрестностях.
На второй день Питер принес ей бумагу и ручку и велел написать записку «вашему мужу». Что ей написать? Что оба они умрут, если он не сделает, как ему скажут, ответил Питер. Что натворил Нил, чем навлек на них все это и что он делает сейчас? Как он это прекратит?
Она стала врачом, потому что хотела помогать людям. Чудовищное клише, зато правда (хотя касается не всех врачей). Она хотела помочь всем, кто болен, кому больно от кори и рака, от тоски и депрессии. Если нельзя исцелиться самой, можно хотя бы исцелить кого-нибудь другого. Вот почему ей понравился Нил — его не нужно было исцелять, он цельный, его не мучили боль и грусть этого мира, он просто жил себе и жил. Она была как чаша, хранила все внутри, а он был Марс, что швыряет копье наружу. За ним не надо ухаживать, не надо беспокоиться за него. Отсюда следовало, что в жизни с ним неизбежны свои минусы, но кто совершенен? Только детка.
Тридцать лет, прошедшие с убийств, она творила жизнь. Не настоящую жизнь, иллюзию, но иллюзия была жизнеспособна. Настоящая жизнь осталась в другом, золотом поле. А потом родился детка, любовь к нему вдохнула в иллюзию жизнь — и иллюзия стала подлинной. Ее любовь к детке была всеобъемлюща, больше вселенной. Яростна.
— Человек, на которого мы работаем, — сказал Питер, — хочет, чтобы ваш муж переписал на него свой бизнес. Цена — вы. Все бумаги готовы, все будет чисто и легально.
Это же абсурд, подумала она и сказала:
— Но это принуждение, в суде ни за что не признают. — А он засмеялся:
— Вы, доктор, уже не в своем мире. — Она понадеялась, что разговор продолжится, но Питер потерял интерес, кивнул на бумагу и сказал: — Так что пишите хорошо.
Знал ли Нил, с какими людьми связался? Вероятно, знал, решила она.
— А если он не согласится? Если не перепишет все на вашего начальника, что будет с нами?
Но он смотрел так, будто ее здесь и не было.
Поэтому она написала: «Они нас убьют, если ты не сделаешь, что они говорят».
В субботу спозаранку Джон разбудил ее, снова дал бумагу и ручку и велел написать что-нибудь.
— Что угодно. Ваше время на исходе. — И ушел.
Шариковой ручкой она написала: «Пожалуйста, помоги нам. Мы не хотим умирать». Вопреки тому, что говорят про врачей, почерк у нее всегда был четкий. Она поставила галку над «й», расставила все точки, подчеркнула «Пожалуйста», а когда Джон вернулся за запиской, изо всех сил вогнала ручку ему в глазницу. Надо же, как глубоко вошла.
Пощупала ему пульс. Пульса не было. Детка спал. Она запаниковала — скоро придет Питер. Надо подготовиться. Она обыскала Джона, но оружия не обнаружила. У Питера на лодыжке был нож в ножнах, она видела, когда он наклонялся, ставя еду на пол.
Открылась дверь.
— Что за херня? — сказал Питер, увидев, как она сидит на полу и держит Джона на коленях, точно мадонна скорбящая. Она не успела выдернуть ручку, поэтому повернула Джона лицом к себе, а глаз ему прикрыла руками.
