— Знакомьтесь, Грэг, это Фердинанд.
— Так это у вас есть Ван Гог? — спросил Роуз, насмешливо смотря на Фердинанда.
— Да, Йорк, у меня! — и Фердинанд захлопнул наручники на руках ошеломленного Роуза. В голове у него разорвалась бомба.
«Конец, это конец! — билась тревожная мысль, — но откуда узнал об этом Троп? Боже, как я глупо влип».
— Садитесь, Йорк, и расскажите, как вы убили Грэга Роуза, — властно сказал Троп, — Фердинанд, включите магнитофон.
— Я не понимаю тебя, Эдвард, — вдруг возмущенно закричал Йорк, — ты что, с ума сошел? Что за дикие шутки, ты совсем взбесился на этой ферме. Немедленно сними наручники.
— Карта бита, Йорк. Отпечатки пальцев. Против этого не пойдешь. Будьте благоразумны. — Йорк снова обмяк и тяжело опустился в кресло.
— Я проиграл, но ничего говорить не буду. Мне нечего сказать. А может все к лучшему. Я порядком устал от жизни в шкуре этого проклятого Роуза.
Тем временем Фердинанд обыскивал Йорка и выложил на стол пистолет, найденный на ремешке подмышкой.
— Хорошо, Йорк, можете не говорить, но с Максом или Ричардом Хоупом вам придется связаться. Я жду от вас помощи.
Йорк молчал, безучастно уставясь в одну точку, потом произнес:
— Знаете, Троп, а я ведь, пожалуй, соглашусь это сделать. Он мне более отвратителен, чем вам. Этот человек — исчадие ада. Он сломал меня, сделал меня убийцей. Я перестал уважать себя, я презираю себя. Троп, верите? Мне хотелось умереть, — бормотал Йорк. Лицо его побледнело, он как-то неловко дернулся и сполз с кресла на пол. Троп и Фердинанд бросились к нему. Йорк был недвижим, и тело его быстро холодело.
— Сердце, — беспристрастно констатировал Фердинанд, расстегивая рубаху Йорка и приложив к груди ухо, — повезло, он избежал электрического стула.
Троп смотрел на Йорка с сожалением: игрушка в руках Ландера. Он срочно позвонил Джилсу.
— Йорк умер у меня дома, — сообщил он прокурору. — Мы выезжаем с Фердинандом в город и заберем тело. Предупредите полицию. Оцепите дом Ландера. Мы выезжаем.
— Хорошо, — ответил Джилс. — Я дам команду. Дом Ландера и Крока окружен. Осаду вашей фермы я снимаю.
Через час Троп привез в полицию тело Йорка и, оставив там Фердинанда, бросился к месту основного сражения. Там уже все было кончено. Полиция захватила несколько человек из окружения Ландера, сам Ландер застрелился. Он лежал у окна и лицо его не изменило выражения, оставаясь таким же мертвым и брезгливым, каким было при жизни. Кроку удалось скрыться.
В полиции Троп узнал, что в Сан-Мартинесе на вилле ничего подозрительного не нашли. Хозяин объяснил, что сдавал виллу на три года респектабельному джентельмену, и все.
Троп тепло попрощался с Фердинандом, который собирался вернуться к своим обязанностям, выслушал поздравления Джилса и пошел к своей машине. «Это сенсация! — слышал он за спиной, — событие года. Старый черт обскакал всех!»
— Ландер убит, часть его группы обезврежена. Остальные крысы разбежались, — рассуждал Троп, ведя машину по ночному шоссе, — и каждый из тех, кто исчез, возродится где-нибудь в новом обличий и будет вновь проповедовать свои идеи. Хорошо, что я связался с Дугласом Бернардом. Тот постарается дать глубокий анализ. Для других газет это будет просто сенсацией. Читатели будут смаковать это событие в разделе полицейской хроники, не особенно вдаваясь в политику.
И вообще, как несправедливо устроен мир. Назавтра Рой проснется обладателем миллиардов. Что будет с ним, что будет с его миллиардами в этом обществе благоденствия и равноправия? Члены Совета Управления перегрызутся при разделе пирога, пока новый Ландер не захватит концерн для достижения своих целей. Жаль, упустил Крока. Он, конечно, не Ландер, но тоже опасен. Как ему удалось скрыться? И тем из «Храма двенадцати апостолов». Название-то какое — Храм апостолов.
Троп представил, как из этого логова протянулись в разные города и страны невидимые нити, как они опутывают людей липкими, кровавыми путами угроз, шантажа, насилия и, подобно проказе, разлагают общество, подталкивая его ко всеобщей катастрофе в угоду интересов кучки безумных диктаторов, и ему стало душно. Храм апостолов! Скорее «Храм прокаженных»!
— Этот безумный, безумный, безумный мир! — повторил он название известного фильма Стэнли Крамера.
Приближалась ферма Тропа. Он представил, как сядет сейчас в кресло и будет курить до утра, вспоминая поединок с Ландером, восстанавливать детали и недостающие звенья в цепи логических рассуждений. «Это мое последнее дело, — почему-то грустно подумал Троп. — Останется одно — стареть и вспоминать молодость. Это, наверное, удел всех стариков».
Троп свернул к дому и увидел, что его быстро нагоняет большая черная машина.
— Собака не могла укусить Роуза? — вдруг совсем неожиданно подумал Троп, сам изумляясь этой нелепой мысли.
И это было последнее, что мелькнуло в разорвавшемся сознании бывшего комиссара полиции Эдварда Тропа…
Я устроился в кресле-качалке на веранде загородной дачи и следил за пауком, который рассчетливо подбирался к мухе, завязнувшей в его сети. Он ткал свою западню несколько дней, ткал тщательно и в то же время легко и виртуозно, как мастер, который, несмотря на трудности своего ремесла, знает наперед, что в силах преодолеть эти трудности и создать произведение. Словом, этот огромный золотистый паук с черным крестом на спине, напоминающий известных рыцарей-крестоносцев в своих плащах, меченых таким же крестом, был творцом и создавал удивительную узорчатую сеть с таким же вдохновением, как и знаменитые художники свои полотна. Все эти дни я наблюдал его работу и не увидел в ней ничего механического — одно лишь вдохновение и титанический труд. Случалось, он замирал, раздумывая, за что укрепить следующую нить, чтобы вышло не только изящно и надежно, но и незаметно, прозрачно и притягательно, потому что его произведение, помимо эстетики, должно было служить определенной цели, в которой, в самом прямом смысле, заключалась жизнь этого, с позволения сказать, художника и творца. Он трудился, а я все это время валялся в кресле и размышлял.
Мысль была тяжелой, расплывчатой и поначалу неконкретной, так, следствие одной информации, потом уже, в ходе развития и анализа, она приобретала форму, в которой можно было предположить разветвленное продолжение этой мысли, тревожной и почему-то опасной. Впрочем, опасность тоже сначала была неконкретной, можно даже сказать никакой, скорее всего она являлась отголоском другой мысли, которая возникла как бы параллельно первой и, дополняя се, возбуждала эту тревогу. Но она явно жила во мне, возвращая снова и снова к информации, послужившей причиной моего теперешнего настроения.
Все это случилось не ко времени: в первые дни моего отпуска, и вот, вместо того, чтобы жариться на ялтинском пляже, я сдал свой аэрофлотовский билет и застрял на даче. Наискосок от меня, метрах в пяти-десяти находилась дача соседа, полярного летчика Сухова. Тот в майке и сапогах, несмотря на тягучую летнюю жару, изо всех сил трудился на участке, втыкая в землю какую-то рассаду, постоянно жуя зелень, компенсируя ее недостаточное потребление в северных широтах. Он неодобрительно смотрел в мою сторону, не принимая моего безделья и инертности. В первый день мне было неуютно от его осуждающих взглядов, я понимал, что выгляжу в его глазах самым нелепым образом, потом привык: в конце концов, у меня тоже был нелегкий год, а сейчас отпуск и никому не должно быть дела, как я его провожу. Может, я весь месяц просижу на этой веранде…
Паук, тем временем, окончательно приблизился к мухе и стал похож на боксера, пытающегося молниеносными выпадами нащупать слабое место в обороне противника. Несмотря на то, что они были в разных весовых категориях, — муха раза в три тяжелее, он своей хитростью и ловкостью сумел сбалансировать их силы и теперь изредка делал точные выпады своей быстрой мохнатой лапой, стараясь спеленать свою жертву паутиной и завершить дело. Муха в отчаянии включала в работу мощные крылья и временами, казалось, вырывается из сетей, но паук набрасывал на нее все новые и новые петли, лишая последней надежды. Крылья мухи, вибрируя вхолостую, издавали жужжание, похожее на подготовку к полету тяжелой летной машины, и развязка близилась к своему логическому завершению. Я мог бы встать и одним движением руки разрушить всю хитроумную систему моего дачного «квартиранта», но решил не вмешиваться в обостренную борьбу малых форм земного бытия, чтобы ке внести дисгармонию в их естественное существование. Кто знает, может и я сейчас нахожусь под пристальным изучением неведомых нам проявлений разумной жизни во Вселенной и мне совсем не хотелось, чтобы кому-то из них явилось желание помочь мне: поди знай, во что обойдется эта помощь и какие формы она примет.
