Не отрывая от меня своего дотошного, натружено победительного тучнеющего ока-взгляда, приговоренный вдруг взялся пухнуть, отягчаясь карминными прожилками, - и забагровел окончательно, точно в его голову сейчас впрыснули литровым шприцем свекольного перебродившего соку, отчего его зрачки увеличились, очернясь до окоема радужки, полагая забрать в эту предмогильную черноту часть моей живой сути...
И уже ощущая подпотелым смертно ершащимся затылком, придвигающийся хладно тупой стальной монолит я почти снисходительно усмехнулся этим затягивающим избездно чарующим червленым чарам-крапинам, и даже удосужился подмигнуть им, - их зазывному меркнущему тускнеющему колеру...
- Шутить изволите, мистер ликвидатор... Я ведь, как русский дурень-колобок, все равно и от вас уйду...
Именно на этой чрезвычайно русской вольнолюбивой (и отнюдь не бахвальной) волшебной фразе мое сумасшедшее высочество соизволило, наконец, неспешно покинуть неуютные некошмарные несказочные неосновидческие чертоги родимого батюшки-самодержца Морфея...
3. Женское спасительное и гибельно прельстительное
Никогда нельзя зарекаться, что сумеешь избежать сумасшедшего скверного соблазна, - и не влюбишься до фаталистической потери собственного мироощущения...
Всерьез, - в первую встречную обыкновенную диву...
Как же я умел страдать в младости постстуденческой!
С каким неподражаемым бульварно-декадентским вкусом!
А уж чувствительных сугубо мужественных соплей бывало, столько на кулак обидчивый намотаешь!..
Как же это было чудно и смешно.
Впрочем, нет, я не совсем правдив.
Лицезрение в зеркале собственного влюбленного глуповатого изображения - зрелище, отнюдь, не мелодраматическое. Скорее унылое, и, если не трагическое, то уж во всяком случае - глумливое.
Одним словом, - влюбленность - это особая - вечно фальшивая драматургическая реальность, - реализация абсурда в живой действительности...
Это все равно, что подслушивать шепот нынешнего вешнего дождя, который вот-вот прекратит свое майское рокочущее шебуршание...
И, слава Богу, что я сумел вовремя, почти по-английски ретировался из сегодняшнего странноватого тягомотного сновидения...
В этом милом, несколько затянутом, по-лондонски пунктуальном сне я занимался престранной автодорожной деятельностью: служил в качестве начинающего (точнее сказать, одноразового) палача-давильщика...
И в качестве нежданного презента за мою, все-таки, не продолжительную некровожадную любознательность у моих ног сейчас притаилось, - а можно сказать: притулилось, - вполне осязаемо земное, прельстительно зазывное, и явно младовозрастное...
Юную мадемуазель, скорее всего, еще не осчастливили личным аусвайсом - книжицей с двуглавым имперским символом...
Или вновь мое воображение нагло врет мне, и предо мною не очаровательное русопепельное гимназическое существо, облаченное в хрустально призрачный медсестринский мини-хитон, а профессиональная травести-чародейница, имеющая в возрастном активе полновесную циничную четверть века...
Описывать смазливый фасад малолеток, - не весьма-то благодарное занятие. Потому как, - имея ценз взрослого дяди-мерина, - для меня нежные особы, имеющие стаж жизненный не выше двадцати, почти все на одно лицо. Разве что масть шевелюры, форма носопырки и обширность очей могут, слегка разнится...
Именно - слегка, в каких-то незначительных - конституционных, косметических, - деталях.
И лично для моего несведущего восхищенного глаза все эти прелестницы, - аккурат с подиума, на котором, изящно гарцуя, бьются за единственную позолоченную тиару очередной местной или вселенской принцессы, - все они на одну модельную колодку.
То есть, по моему дилетантскому холостяцкому заблуждению, любая гарцующая телетелочка (разумеется, не только в телевизоре), достойна покрасоваться в сем малокалиберном хрупком эксклюзивном кокошнике...
В ногах у меня восседала именно подобное эфемерное (или - эфирное) создание - с отвратительно пленительным двуствольным воздыхательным аппаратом, еще детскими губешками, профессионально отрихтованными и окольчужными слоями чужеземной лакированной помады...
Как я догадывался, - милая юная леди была приставлена к моей болезненной особе для исполнения маловразумительных капризов, которые могли заинтриговать мое нездоровое воображение в любую выздоравливающую минуту...
Впрочем, провоцировать всякого рода малозначительные интрижки, - это особая вековая привилегия подобных маловозрастных (и переваливших через оный рубеж) полубогинь...
- Я тут не очень, это... Наверное стонал, да? Сон такой, понимаешь, дурацкий... Я вроде как палач... То есть исполняю обязанности, что ли. Очень профессионально казнил профессионального палача. В клумбу, цветочную вдавливал до смерти, этим... Ну, им дороги ремонтируют... А на щитке управления небольшой такой уютный дисплей, чтоб я - палач, - подглядывал за мучениями этого, которого приговорили к высшей мере... перевоспитания. Малосимпатичный сон, и главное все никак не проснусь!
- Это был не сон. А сейчас вам нужно спать. Нервы хорошо восстанавливаются сном.
Мои глаза с нормальной неприкрыто платонической мужской удовлетворенностью исследовали смазливо сконструированную мордаху юной сиделицы. Однако, смысл ее односложных предложений, все-таки добрался до моего истерзанного эмпирическими нервотрепками сознания...
- Как ты говоришь? Мы не спали, оказывается... Мы, стало быть, в настоящем виде служили... Мы, выходит, убили этого... Я задавил живьем живого человека! Барышня, ну зачем же так врать? Я что, по-вашему, сумасшедший? Я не могу отличить сон от яви?
- А здесь нет сна. Здесь всегда настоящая жизнь. Сон есть - жизнь. И наоборот. И потом, я никогда не лгу. Лгать запрещено параграфом №3. Вы переутомились, и поэтому обижаетесь. Вам следует поспать крепко. Часа три-четыре.
- Ага, вы мадемуазель, меня очень успокоили. Значит, я все еще здесь, в гостях у него, у родственничка, у хозяина... Предлагаете, все-таки мирно прикемарить... Чтоб проснуться в новом сне. В котором меня непременно уговорят заняться какими-нибудь полезными мертвецкими делишками! Успокоила, дяденьку, мерси боку!
- Вы не должны сердиться. Вам вредно сердиться. Захотите, и я исполню ваш каприз. Я хорошо его исполню. И вы хорошо успокоитесь.
- Ну вот, значит, я не ошибся, когда представлял тебя себе будущему... Себе, который еще не родился. Но, все равно, он родиться в нужный срок. Родиться, - а тут для него сюрприз: барышня - для исполнения холостяцких капризов... Да, дружочек, и какой же будет мой первый каприз? Если не затруднит, поставьте в известность, так сказать...
- Я не должна придумывать капризы. Я должна их исполнять, согласно параграфу №7.
- Мадемуазель, вы меня не сбивайте, я знаю свои права! Она не придумывает... Значит придумай! Неужели не понятно? Пусть это подразумевает мой законный каприз. Можно в таком ракурсе поставить вопрос, а, дружочек?
Дружочек, оставаясь нагло невозмутимой живоговорящей куклой, со всей старательностью таращила свои наведенные очи of model на занудливого капризника, и похоже, не собиралась баловать его какими-либо умственными отступлениями-вопросами.
Этой тренированно пристывшей младовозрастной сиделице, видимо не позволялось думать и выражать свои какие бы то ни было хилые детские недоумения...
- Ну же, напряги свои извилинки. Задай тупому дяде вопрос. Ну придумай нормальный женский кокетливый вопросик...
- Я исполню ваше интимное мужское желание. Если качество исполнения не удовлетворит, вы имеете право требовать от меня повторения, до момента естественного завершения процесса.
- Та-ак, суду все ясно! Ты, дружочек, запрограммирована исполнять пошлые мерзкие просьбы временно гостюющих, так сказать...Так, ладно! Значит, во-первых, будьте любезны удалите все эти химические, - пардон, за прозу, - удобрения с ваших свежих младенческих уст, да-с. А во-вторых... А потом будет... потом! Ну же!
Слегка замедленным, но отнюдь, не механическим движением, невозмутимая маловозрастная барышня-рабыня, добыла из единственного нагрудного кармана-нашлепки мизерный кружевной наглаженный полотняный клок, и, с той же заученной безучастностью, вернее, бесчувственностью взялась возить им по густо навощенным рисунчатым девчачьим губам...
Послушная методическая процедура освобождения от блескучей химической мишуры-штукатурки, странным образом затрагивала мои небрежно настроенные (перетянутые!) грифным барашком нервические струны, - их сейчас с профессиональной бережностью щекотали неким невидимым заканифолеиным смычком...
Я никогда не подозревал за собой ханжеской фобии, - рефлексии подпольного моралиста и нравственника-педагога никогда не досаждали моему эгоистическому миросозерцанию...
Впрочем, мое антипарфюмное диктаторское времяпрепровождение весьма тактично вскорости же и прервали. Прервали, следует отметить, как всегда специфически скудоумно...
