стал делать вид, что они незнакомы.
— А-а-а! — гортанно выкрикнул шедший первым Мурад. — Стаять! Какой удачный сигодня вэчер!
Мария Васильевна посмотрела на мужчин с недоумением, а затем повернулась к Саньке с весьма логичным вопросом.
— Внученька, это кто? Только не говори мне, что ты с ними знакома!
— К сожалению, знакома, — пожала плечами Санька, прикидывая, как бы побыстрее отделаться от встреченных ими парней. При виде них у неё опять возникли беспокойство и неосознанное раздражение.
Латунин так и не перезвонил, и девушка до сих пор не решила, как поступить. То ли начинать беспокоиться, то ли готовить гневный монолог в адрес нерадивого подчиненного.
Ну в самом деле? Он же в детективное агентство устроился работать! Почему Латунин не берёт трубку или не перезванивает? Совершил подвиг и исчез в кустах? Санька уже битых два часа пыталась ему дозвониться, чтобы поручить осмотреть заправку, где потерял сознание её брат. Зачем? Она и сама не знала, но это же не повод не отвечать на звонки работодательницы.
— Эй ты! — Охранник Билалова радостно осклабился, а затем поманил девушку пальцем. — Иды сюда, дэвачка! Я так саскучылся!
— Ты их правда знаешь? — изумилась Мария Васильевна. — Александра, признаться честно, ты меня сейчас неприятно удивила. Подобных знакомых надо прятать от людских глаз, чтобы потом не краснеть, выходя на улицу за хлебом.
— Ти старая, а потому глюпая! — погрозил ведьме пальцем спутник охранника Билалова. — Будь ты мужчыной, я бы вырвал твой паганый язык и задушил собственными руками.
— Закрой рот, бабка, и, может быть, ты астанэшься жива! — Мурад смотрел на Саньку, как удав, видимо считая, что вполне может загипнотизировать девушку. — И ты заткнись!
— Я? — Больше всего Саньку возмутила именно постановка вопроса. Она, вообще-то, молчала. Страха не было как такового, да и причин особых для него тоже не наблюдалось. Как бы парадоксально это ни звучало, но переживать за жизнь и здоровье сейчас стоило именно этой парочке. Другой вопрос, что парни об этом ещё не подозревали.
— Да! Ты! — Мурад протянул руку себе за спину, а затем показал девушке большой черный пистолет. — Женщина должна молчать и слюшать, что говорит мужчина! Если женщина глюпая и не панимает этого, то её наказывают!
— Ага! — непроизвольно фыркнула Санька. — Я помню, как тебя наказали сегодня утром. Всё хорошо? Нос не сильно болит? Или он теперь навсегда останется таким фиолетовым?
— Ты-ы-ы-ы! — задохнулся от возмущения мужчина. — Я уже наказал того грязного шакала! Он лизал мои ботинки, умоляя пощадить его! Он просил сделать его женщиной, только не убивать! Поверь мне, дэвачка, он очень горько пожалел за свою подлость! И теперь я накажу тебя, а потом мы пойдем к моему хозяину, и ты на коленях будешь умолять этого достойного человека разрешить тебе помочь ему!
— Молодой человек, — в голосе Марии Васильевны отчетливо сквозили досада и недовольство, — вы бы убрали пистолет! А то так ненароком можно выстрелить!
— Тебе же сказали, заткнись! — Друг охранника сделал шаг в направлении старой ведьмы и вроде как даже начал замахиваться, но тут, видимо, бабуле просто надоело происходящее.
— Тихо ли в лесочке, ходят тут дружочки...
Старая ведьма не говорила, а пела, причем от звуков её голоса начинали вибрировать все органы где-то внутри тела. Санька понимала, что происходит, но даже для неё движения кавказцев внезапно стали медленными и неуверенными. Так муха, попав в сладкий сироп, отчаянно пытается взмахнуть крыльями, ещё не понимая, что минуты её жизни, собственно, подходят к финальной точке.
Ничего не понимали и кавказцы. Мурад ещё что-то пытался говорить, а его друг продолжал замахиваться, но песня обволакивала их, делая бессмысленными любые попытки сопротивления.
Соловей сидел на ветке,
Не хотел сидеть он в клетке,
Петь на воле — благодать,
Легче воздухом дышать!
Мария Васильевна выводила слова песни негромким, но удивительно чистым голосом, двигаясь в такт словам, пританцовывая, прихлопывая в ладоши. Полшажочка, полшажочка...
Непроизвольно Санька зажмурилась. Длинный коготь чиркнул по шее кавказца, и фонтан темно-красной крови, хлынувший из разрезанного горла, был не самым аппетитным зрелищем.
Мурад же как будто и не видел, что происходит с его другом. Он продолжал размахивать пистолетом, не понимая, что давно находится под властью песни старой ведьмы.
Не томи меня сомненьем,
Насладись моим ты пеньем,
Всё пройдет, растает дым,
Будешь только ты моим.
Воздух вокруг потрескивал от силы бабкиного заклятья. Санька почувствовала, что и по её телу начинает ползти предательская слабость. Девушку накрывало безразличие к происходящему, а бабуля, наоборот, всё ускоряла и ускоряла свои движения.
Ходит месяц между звёзд,
Чувствуешь, как ты замёрз?
Подойди ко мне поближе,
Я тебя почти не вижу...
Ещё один фонтан крови из рассеченного горла, а затем всё закончилось. Ощущение, что кто-то повернул невидимый рубильник, и время снова потекло с привычной скоростью.
— О-ох. — Мария Васильевна обессиленно села прямо на землю, не обращая внимания на то, что её элегантный костюм может полностью утратить свой шик и привлекательный образ. — Однако старость — это вам не шутки. Буквально чуть-чуть ускорилась, а тело уже отказывать начинает.
Чуть-чуть — это Мария Васильевна себе, конечно, польстила. Наверняка Мурад со своим приятелем даже не поняли, что именно произошло и в какой момент оборвался их земной путь. Но у бабули всегда был свой особенный взгляд на происходящее.
— Санька, ну что ты стоишь?! — Слабый голос ведьмы оставался таким же строгим и деловитым, как раньше. — Их надо оттащить с тропинки подальше. Споткнется ещё кто-нибудь об эту падаль...
Мария Васильевна от души хлопнула сама себя ладонью по щеке и, кряхтя, поднялась на ноги.
— Давай, за ноги берем, а то запачкаемся, — приказала она внучке и первая ухватилась за ногу Мурада.
Всё то время, пока они оттаскивали подальше в лес тела кавказцев, а затем закидывали их ветками и листьями, Санька пыталась уловить хоть какие-нибудь эмоции бабули. Ну не может же быть, что у неё нет никаких переживаний.
Только что на её глазах она убила двух людей, но ведёт себя так, как будто убирает с тропинки камень или ствол упавшего дерева. Самой девушке было нехорошо. К горлу то и дело подкатывала тошнота, особенно
