— Мы понимаем, — Олег перешел от возвышенной поэзии к приземленной прозе. — Вы — бизнесмен, у вас — множество обязанностей по руководству огромной компанией, для увеселений нет времени… И все же, умоляем посетить наше скромное заведение. Вас ожидает множество приятных сюрпризов. Приходите, не пожалеете!… Вот только постричься не мешает. Не зря в народе говорят: встречают по одежке…
— Постараюсь, — солидно пообещал Иван, пропустив мимо ушей обидный намек на свою внешность. — Сейчас не могу — занят.
Посещать ресторан, в котором он познакомился со странным господином, который представился другом его отца, Кирсанов не собирался. В памяти засело посещение дома Евгения Николаевича, откуда ему пришлось уносить ноги.
И вот — новое приглашение…
Собеседник вежливо поблагодарил и перешел к заключительному этапу разговора. Соответственно изменился тон — от возвышенного к деловому. Будто Иван своим согласием подписал обязательство о сотрудничестве и превратился в платного агента.
Посыпались вопросы. Чем сегодня занимался в офисе, о чем говорили в президентском кабинете, почему господин Хомченко вышел из него в сопровождении охранника? Какие планы на ближайшее будущее у госпожи Кирсановой?
В лавине вопросов нет ничего опасного. Любопытство присуще не только женщинам, им страдают и мужчины, особенно, стоящие на нижних ступенях иерархической лестницы, не допущенные в высшие круги. Поэтому Иван не стал таиться — рассказал обо всем.
Олег внимательно выслушал исповедь мальца, мысленно выстроил очередное донесение владельцу ресторана, у которого он подрабатывал в качестве информатора. Он ни словом, ни намеком не обмолвился об изменениях, которые произошли в питейном заведении. Захочет хозяин — скажет, а он кто — обычная подневольная шестерка с множеством обязанностей и с минимумом прав.
Азиатский «кабак» покойного, мир его праху, Ессентуки купил Юраш. Со всем содержимым: обстановкой, кухонными машинами и принадлежностями, с многочисленной челядью. Новый хозяин оставил все без изменений. Важный швейцар по прежнему сортировал посетителей: богатых с поклоном провожал в Большой зал, всякую шелупень презрительным кивком направлял в Малый. Метрдотель, по совместительству, торговал героином и опиумом. Кокетливые официанточки умело соблазняли нужных мужиков, для чего в таинственной глубине ресторана отведены две комнаты с постелями, зеркалами, душами и всем необходимым для приятного время провождения. Повара и их помощники ловко работали кухонными ножами и поварешками, при необходимости, с такой же лёгкостью и сноровкой, могли обращаться со стволами.
Всего этого мальчишка не знал и по хитроумному замыслу Юраша знать не должен…
Так и получилось, что Иван задержался в офисе.
Не глядя по сторонам, высоко подняв «облитую сладкой патокой» голову, он с достоинством прошел к своей машине. Усевшись на заднее сидение, захлопнул дверцу. С такой силой — машина задрожала. Раздражение вызвано Федечкой, который с насмешкой глядел на недавнего друга.
— Полегче можно шарашить? — сердито спросил Женька. Он относился к легковушке по-матерински бережно и нежно, любая царапина выводила его из себя. — Если не в настроении — бейся головой о стену.
— Машина, между прочим — моя. Разобью — куплю новую.
Женька не без ехидства покосился на новоявленного олигарха, презрительно сплюнул в открытое окошко. Но от более резкой реакции все же воздержался.
— Тогда понятно… Куда изволите, господин хороший?
Иван показал — вперед, но потом снизошел до немногословного объяснения этого жеста. Вспомнился обидный намек Олега на растрепанную шевелюру. Навещать «салон красоты», расположенный рядом с азиатским рестораном почему-то не хотелось. Увидят официанты или повара — подумают: не терпится почетному гостю отведать престижные блюда, доложат хозяину, посмеются, поехидничают.
— Рули в парикмахерский салон. В самый дорогой и элитный.
— Зачем? Поволочиться за маникюрщицами? Так девок нынче всюду — пруд пруди, недорогих, безотказных. Кинешь пару сотен баксов и балдей на всю катушку. Если «катушка» еще работает…
Ехидный намек на мужскую несостоятельность Иван привычно не услышал. Затевать разборку, указывать водиле его место не хотелось. Женьку все равно не переделаешь — ехидство заложено в него сверх всякой меры, рассчитано на дюжину человек, досталось одному.
— Пора приводить себя в порядок. Надоело ходить лохматым шкетом.
Женька удержался от комментариев — врубил скорость. Ему-то какая разница куда ехать — в бордель, на природу или в парикмахерскую. Лишь бы платили погуще.
Федечка посмеялся над причудами «родственника» и тоже уехал. Предстоит нанести еще один визит, более приятный, чем предыдущие. В деревню, к Санчо и Клавдии…
Санчо был твердо уверен в том, что все свалившиеся на их с Лавром неприятности так или иначе следствие отказа от депутатской неприкосновенности. Поднявшийся из могилы давно похороненный Дюбель? Узнал «мертвец» о незащищенности Лавра — вот и решил отыграться. Слежка, организованная бывшим начальником охраны депутата? Разве раньше Ессентуки решился бы пасти депутата и его окружение? Ни за что! Обмочился бы от страха.
Во время очередного посещения супермаркета «оруженосец» обратил внимание на пристальный, изучающий взгляд парня в проходной. В другое время не обратил бы внимания, пусть изучает, если приспичило. Но на этот раз Санчо пришел не за покупками — ими занимается Клавдия — для проверки одного из своих многочисленных «вариантов», по ментовски — версий. Вдруг существует цепочка между вонючим Хомченко, хитрым Ессентуки и, вполне возможно, с ожившим трупом.
Соответственно, вошел в магазин не с парадного входа — через черный. Там, где располагается проходная и помещение для охранников. Кого он станет раскалывать, у кого копаться во внутренностях — полный туман, Санчо рассчитывал на вдохновение, интуицию.
И вдруг — непонятный парняга! В нем что-то от пастуха, того же Хорька…
Неужели — смена декораций? Раскрытые Хорек с дружаном убраны со сцены, вместо них — новый персонаж. Подумав, Санчо решил не гнать волну, подождать — авось, парень приоткроется, покажет свое нутро.
Что же делать? Навестить азиатское заведение и по-свойски побеседовать с его владельцем? Если нужно, с применением силы? Ничего не получится, хитрец возмущенно забормочет о вечном мире, уважении, своей непричастности. Что до силы — неизвестно у кого ее больше…
Размышляя, прикидывая и отвергая различные варианты, Санчо пощипывал гитарные струны. В голове — хоровод: пляшет родной гопак Хомченко, манерно помахивая платочком, плывет Ессентуки, ползает по пластунски Дюбель.
Хватит! Так недолго рехнуться, поедет крыша! Хреновый Холмс, блин, вонючий Мегре московского изготовления!
Взяв несколько звучных аккордов, Санчо неожиданно запел. Исполнил не арию из оперы — недавно услышанный романс.
Поседело небо над любимым парком,
Отшумели ливни теплых летних гроз,
Только ели держат на зеленых лапах
Листья золотые молодых берез.
Не грусти, не надо, по листве зеленой
А мгновенья эти с жадностью лови —
Ведь весна и лето — время для влюбленных,
Осень золотая — для большой любви…
Заключительный аккорд. Исполнитель вопросительно посмотрел на Клавдию — понравилось или осталась равнодушной? Как и любому барду, ему хотелось аплодисментов, радостных восклицаний — браво, бис!
— Умница, Санчик, — проворковала женщина, вытирая слезы. — Как же ты понимаешь женскую душу!
Санчо выразительно поглядел на пустой стол. Похвала, конечно, вещь приятная, но имеются более приятные вещи: накрытый стол с множеством разносолов. Не помогло. Хозяйка занята своими переживаниями. Пришлось высказаться более определенно.
— Слышь, Клав, любое творчество, особо — пение, вредно сказывается на организм. Витамины разные, белки, ну, и все прочее… Понимаешь?
Очнувшись от нелегких раздумий о женской доле, Клавдия подскочила.
— Оголодал, мужичок? Сейчас подкормлю! Яишенку сготовить? Или — пельмешки? Может быть, вчерашнего борща похлебаешь?
Санчо предпочел отмолчаться, В переводе — что есть в печи, на стол мечи. Чем больше, тем лучше.
Чмокнув певца в макушку, женщина метнулась в кухню, Задребезжала посуда, зашипело на сковороде сало, потянуло вкусными запахами. Не прошло и десяти минут, как стол уставлен тарелками и блюдами.
Мгновенно «варианты» будто вымело из головы. Санчо включил приемник, потер руки и принялся за еду. Эх, ухнем, посоветовал-приказал знаменитый бас. Он и без советов убрал яичницу на добрый десяток яиц, переключился на пельмени, потом похлебал наваристого борща.
Клавдия сидела напротив него, подперев щеки кулачками, и удовлетворенно улыбалась.
— Что-то хочешь сказать? — вытирая мокрые губы кухонным полотенцем и ощупывая выпирающий животик, спросил Санчо. — Витаминами пропитался — могу ответить.
