Из мешка раздался негромкий сдавленный звук, потом оттуда вырвались две тугие струи жидкости, которая залила стену, где находилась дверь. Через секунду что-то щелкнуло, и часть комнаты охватило ревущее пламя. Хаберман конвульсивным движением поднял руку, чтобы защитить лицо, а другой продолжал нажимать на кнопку. Меллиш почувствовал, как стало жарко лицу, и понял, что надо действовать, иначе он поджарится. Один из телохранителей повернулся к Хаберману, заслоняя его, и потянулся к ручке, открывающей окно.
— Пойдемте, герр доктор! — крикнул он. — Нам надо выйти, отсюда, нельзя терять время!
Море пламени с ревом разлилось по комнате, усиленное потоком воздуха из открытого окна. Опираясь ногами об пол, Меллиш тяжело опрокинулся на спину, увлекая за собой стул, к которому был привязан, и почувствовал, как стул затрещал от такого нелюбезного обращения. Раздался треск, и стул распался. Меллиш лихорадочно перекатился на живот, поднялся и ударился спиной об стол, волоча за собой остатки стула. Он изо всей силы натянул веревки и освободил обе руки, задыхаясь от удушливого запаха горящего ковра. Переступив через обломки стула и веревки, он подбежал к окну, где Хаберман боролся, как зверь, попавший в капкан, со своими телохранителями, пытавшимися помочь ему выбраться наружу. Они тащили его, а он изо всех сил упирался. У Меллиша не было времени для дальнейшего наблюдения. Улучив момент, он протиснулся мимо них к узкой пожарной лестнице. Общая опасность заставила полностью забыть об оружии и угрозах. Хаберман кричал и боролся с телохранителями. Они с проклятиями пытались вытащить его из окна. Меллиш быстро спустился по первому пролету металлическом лестницы, дрожа от холодного ветра, остановился на минуту и крикнул:
— Пожар! Пожар!
И тогда он впервые ясно увидел открывшуюся под ним бездну: земля была где-то далеко, очень далеко, внизу. Желудок его конвульсивно сжался. Он ухватился за железные перила пожарной лестницы и немного постоял, крепко закрыв глаза и пытаясь как можно глубже вдохнуть холодный воздух. Через некоторое время головокружение прошло, и Меллиш смог продолжить спуск. Позади он слышал голоса телохранителей, то отчаянно умолявших Хабермана, то осыпавших его проклятиями.
Внизу раздавалась разнообразная смесь звуков: шум собравшейся толпы и проходящих машин, скрип тормозов, приближающийся вой сирен. К тому времени, как Меллиш достиг благословенной земли, зевак было уже так много и они были так поглощены созерцанием того, что происходило наверху, что никто не заметил его и не поинтересовался, зачем он забрался на пожарную лестницу. Не представляло никакого труда затеряться в этой толпе. Намного труднее было найти хороший наблюдательный пункт, но и тут ему сопутствовала удача. Меллиш увидел, что один человек выбрался из окна на пожарную лестницу и старался отойти подальше от оконного проема, откуда кипящими клубами выходил густой черновато-серый дым. Двое оставались в окне, борясь друг с другом. Но вот сквозь дым пробился острый, словно наконечник копья, язык ярко-красного пламени. Меллиш услышал, как его сосед, наблюдавший эту сцену с полуоткрытым ртом, сердито спросил:
— Что они делают там, наверху? Почему не спускаются?
— Мне кажется, — ответил Меллиш, найдя взглядом того, кто задал этот вопрос, — что один из них боится высоты и поэтому не может спуститься.
— Даже если за спиной огонь?
— Даже тогда. Боязнь высоты — ужасная вещь.
— Значит, он непременно сгорит?
— Боюсь, что да.
Пожарные машины заняли свои места. Вытянулись лестницы. Черные фигурки пожарных поднялись по ним на помощь пострадавшим. Толпа, затаив дыхание, следила за тем, как один из борющихся вырвался и поспешил вниз, оставив в окне второго, который был еле виден среди клубящегося дыма и беснующегося огня. Вдруг квадрат оконного проема озарился яркой вспышкой, и толпа загудела. Меллиш вздохнул, покидая свой наблюдательный пункт.
Мисс Сантесси нашла его в том же уличном кафе, где впервые заговорила с ним. Когда девушка села за столик, Меллиш улыбнулся и попросил официанта принести кофе.
— Хорошие получились снимки?
— Очень хорошие. Уже проданы. Но я опять сохранила несколько штук.
— Сувениры? Немного мрачно все, не правда ли?
— Достаточно для того, чтобы обвинить вас в поджоге, может быть, даже в убийстве!
— Да ну, оставьте, — улыбнулся Меллиш. — Вы сами знаете, что это неправда. Вы видели, каким образом я спасся. И те двое тоже спасались. Хаберман мог бы сделать то же самое без всякого труда. Я сказал ему, что будет пожар. Не пытайтесь блефовать, мисс Сантесси, не стоит.
— Вы правы. Куда мне тягаться с вами! Вы, наверное, сам дьявол. Почему он не мог спастись?
— Знаете, — Меллиш задумчиво разметал сахар в чашке, — каждый чего-нибудь боится, имеет какой-то невроз или фобию, хотя причины не осознаются нами, и мы пытаемся противостоять нашим страхам. Это как ноющий зуб — больно, но все время трогаешь его языком; так и человек, который боится огня, любит играть со спичками. Или, например, вы… Вы сделали своей профессией вмешательство в чужую жизнь. Давайте подумаем — наверное, в вашей жизни было какое-то обстоятельство, что-то, что вы очень хотели бы скрыть.
Она привстала со стула, но Меллиш остановил ее.
— Это догадка, дорогая моя, на вас я не собирал сведений. Пожалуйста, садитесь и примите мои извинения. У меня просто скверная привычка — целиться прямо в пятку.
— Как это? — неуверенно спросила девушка.
— Я уже говорил вам — у каждого есть свои страхи, свое слабое место. Вот куда я целюсь каждый раз. Например, у Хабермана была боязнь высоты и открытого пространства. Он знал свою слабость и пытался бороться с ней. Очевидно, именно поэтому его апартаменты и контора помещались на верхнем этаже самого высокого здания в городе. Странно, правда? Фрейдисты назвали бы это стремлением к смерти.
— А вы сами? В чем ваша слабость?
— О да, — серьезно кивнул Меллиш. — У меня есть слабость, но в данном случае это профессиональное качество. Говоря по правде, именно поэтому я и выбрал такую работу. Я испытываю острое отвращение к насилию в любой форме. Подумайте над этим.
Меллиш встал, церемонно поклонился на прощание и растворился в толпе. Она долго сидела, обдумывая его слова. В конце концов до нее дошло, что он абсолютно прав.
