– Объясню тебе по дороге, – сказал Свистун. Он подошел к Боско, а Тиллмэн в те же минуты направился к Шиле.
– Все понял? Боско кивнул.
– А что барышня?
Свистун поглядел на Тиллмэна. Тот держал Шилу за руки, делал вид, будто он ей отец родной и защитник и ему страшно не хочется с ней расставаться, – одним словом, играл очередную роль.
Шила снизу вверх глядела на актера сияющими глазами. На губах у нее играла улыбка.
Свистун обратил внимание на то, что Шила в глубине души подтрунивает над актером. Обратил он внимание и на другое: она прекрасно поняла, что ей сдали довольно хитрую карту.
– Пожарю-ка я для него картошки, – сказал Боско.
– Что?
Свистуну показалось, будто он ослышался.
– Хорошо нейтрализует анализатор дыхания.
– Откуда ты это знаешь?
– Узнал, когда был в Англии.
– И что, срабатывает?
– Откуда мне знать? Но когда человек верит, что это сработало, он куда лучше держится на допросе.
Свистун вывел Шилу через кухню на маленькую стоянку на заднем дворе, на которой он держал свой "шевроле".
Монсиньор Теренс Алоисий Мойнихен, советник его преосвященства кардинала Юстаса, председатель совета директоров экспериментально-инвестиционной компании, распорядитель и казначей богатейшей епархии, сопоставимой в этом отношении только с нью-йоркской и чикагской, был, как положено ему по сану, облачен во все алое.
Черноволосый, белокожий, краснощекий и синеглазый, монсиньор был величайшим лицемером, появившимся на земле с тех пор, как Понтий Пилат умыл руки и передал вопрос о выборе между Христом и Варравой на усмотрение черни.
Порой говорят, что большинство полицейских, не имей они разрешения пускать в ход оружие на законных основаниях, оказались бы по другую сторону баррикады с тем, чтобы пускать его в ход незаконно. О Мойнихене же говорили, что не выбери он карьеру священника, то непременно стал бы ростовщиком, голливудским агентом или же сутенером.
Доллар католического окраса, попав в карман к Мойнихену, редко покидал его. Мойнихен придерживался на сей счет старых правил. Похотливый по природе, он сублимировал это чувство, стремясь к богатству и могуществу. Иногда даже кардиналу Юстасу начинало казаться, что его советник чересчур часто бывает на всевозможных приемах и задерживается там слишком уж допоздна.
На сегодняшнем приеме молодой монсиньор чуть ли не весь вечер в задумчивости простоял у камина, позволяя вихрям веселья обтекать себя со всех сторон. Его изящные руки весь вечер сжимали старинный бокал с двойной порцией виски так, словно это и впрямь была священная реликвия. На протяжении долгих часов монсиньор принимал поздравления по поводу своего последнего назначения – членом наблюдательного совета округа (общественной организации, занимающейся генеральными планами архитектурного развития), и череда этих поздравлений еще не иссякла.
Скоро ему предстоит стать посредником между заказчиками и исполнителями работ. Находить в проектах специально заложенные или случайно обнаруженные лакомые кусочки, срезать и наращивать ассигнования, раскапывать кое-что скверно пахнущее, состригая с чужих грехов золотое руно на нужды епархии, типа приходских школ, строительство которых не влечет за собой увеличения сметных расходов. Да и людям стоило иметь дело с монсиньором Мойнихеном – это сулило выгоду, а в здешней толпе популярность того или иного человека строго пропорционально зависела от барышей, которые сулило знакомство с ним.
Фрэнк Менифе подошел к монсиньору, дождавшись, когда тот окажется в полном одиночестве. Смокинг сидел на Менифе так, словно был изготовлен из грифельной доски. О галстуке могло создаться впечатление, будто он пришпилен булавкой прямо к шее. Стоило адвокату повернуть голову, как вместе с нею поворачивался и галстук. Мойнихен нашел это зрелище столь завораживающим, что буквально не сводил с галстука глаз.
– Мои поздравления, монсиньор, – сказал Менифе с натужной улыбкой.
– Спасибо, Фрэнк.
– А это правда?
– Что именно?
– Что вас сделают в наблюдательном совете главой?
– Есть такое мнение.
– Я бы на вашем месте воздержался.
– Почему же?
– Потому что это не сулит вам выгоды.
– Я не ищу выгоды лично для себя, Фрэнк. И вам это прекрасно известно.
– Что ж, монсиньор, если вы сами такого мнения. Но ведь и выгода бывает разной. Вы уже заседаете в достаточном количестве советов и комитетов, чтобы наложить лапу на каждый доллар, который вам приглянется. Только не следует чересчур усердствовать в плане общественного внимания. Если ваша деятельность привлечет к себе интерес, это не принесет пользы ни вам, ни кардиналу, ни епархии, ни католической церкви как таковой.
– Не сомневаюсь, Фрэнк, что его преосвященство учтет ваши замечания и предостережения.
Мойнихен извлек из складок сутаны маленькие, размером с полдоллара, золотые часы и сверился с ними.
– Слишком уж я здесь замешкался. Надо поискать хозяина, чтобы проститься с ним.
– Мы только что беседовали у него в кабинете.
– Вот как? У вас с ним дела, Фрэнк? Ваши люди примут участие в новом проекте Уолтера? – с интересом спросил Мойнихен. – А сначала мне показалось, будто вся эта затея не больно-то вас вдохновляет.
– Я ведь вроде вас, монсиньор. Хозяев у меня много.
– И, тем не менее, Фрэнк, вы добрый католик. И никогда не забываете об этом.
– Кесарю кесарево…
– Это выражение всегда к месту.
– Я передал предложение по инстанции. Оно понравилось. Они усматривают за домашними развлечениями большое будущее. А вы?
– Святая Церковь имеет об этих развлечениях лишь самое смутное представление.
– Ну, а он, по-вашему, сколько этого добра пересмотрел? – с кривой усмешкой поинтересовался Менифе.
– Не уверен, что хотя бы одну кассету. Совершенно необязательно совать руку в пламя, чтобы убедиться в том, что оно обжигает.
– Но чтобы понять, вкусно ли яблоко, его следует надкусить.
– Не поддразнивайте меня, Фрэнк. Жестоко поддразнивать человека, взявшего на себя обет безбрачия.
– Если вы когда-нибудь решите нарушить этот обет, я подыщу для вас курочку что надо.
– Если когда-нибудь решу, то вы, Фрэнк, узнаете об этом первым.
– А что говорит по этому поводу Святая Церковь? – просил Менифе.
– Я не в силах дословно вспомнить последнюю энциклику против порнографии, но можете не сомневаться, она достаточно категорична.
– Выходит, в собственных силах папа уверен?
– Он непогрешим.
– И грозит отлучением?
– О ком вы спрашиваете, Фрэнк? Об изготовителях или о потребителях?
– И о тех, и о других.
– Не лучше ли было бы как следует присмотреться к душам преуспевающих капиталистов?
– Я не знал, монсиньор, что на деньгах как на таковых лежит печать греха. Насколько мне известно, ваши иезуиты рассматривают вопрос о нейтральности денег.
– Я часто размышляю над этим, Фрэнк.
– Я хочу сказать, мне почему-то вспомнились жилые дома, принадлежащие церкви. Дома в Санта-Монике и в Западном округе. Мне почему-то подумалось, будто вам ничего не известно о том, что в одном из этих домов расположена небольшая мастерская по производству ошейников, плеток и прочих предметов для издевательства над животными. А еще один жилец выпускает журнал "Откуда взять мальчиков" – краткий путеводитель для педофила. И, насколько мне известно, в том же самом доме, на третьем этаже, практикуют три профессиональные проститутки.
– Да, Фрэнк, мне ничего не известно об этом, – равнодушно сказал Мойнихен. – Но я проверю.
– И поднимете им квартплату?
– Полагаю, если ваши сведения подтвердятся, мы расторгнем с ними контракт.
– И у вас будут простаивать жилые помещения.
– Эту сторону дела необходимо принять во внимание.
– И вам не захочется, чтобы они пустовали слишком долго.
– Да, не захочется. А теперь мне, пожалуй, и впрямь пора попрощаться с Уолтером и поблагодарить его за радушный прием.
"И подписать с ним контракт, лицемерный ты сукин сын", – подумал Менифе.
Шила устало откинулась на спинку изношенного сиденья в старом «шевроле» Уистлера.
Свистун глядел прямо перед собой, держа обе руки на баранке. Вел себя как шофер. Играл по всем правилам.
Время от времени она посматривала в его сторону, и Свистун это чувствовал. Конечно, именно так она пялится на каждого мужика. Прикидывает, много ли весят его яйца. Оценивает способности и умения.
– Мне хотелось бы отблагодарить вас, – сказала она.
– Ну, и за что, по-твоему, тебе надо отблагодарить меня?
– За то, что вы увезли меня с места преступления.
– Не преступления, а несчастного случая. Аварии.
– Мертвое тело было обезглавлено, – сказала Шила. – Мне показалось, что меня сейчас вырвет.
– Значит, ты это заметила?
