Он не стал пересаживаться на следующей станции, а благополучно доехал до областного центра, попил пивка, пошатался по городу несколько часов, от чего отвык, поискал в вокзальном ларьке «Уездные новости» — они всегда там продавались — и не нашел. Значит, разобрали. Жаль.
Желнин возвращается в уездный город
Прогуливаться вот так по вокзалу, однако, не следовало. Ненароком можно встретить знакомого. Как и соблазн позвонить по одному из телефонов следовало преодолеть. Желнин и здание вокзала вскоре покинул. Славен вокзал этот тем, что когда-то колчаковские соколы обороняли его от красных орлов три дня и три ночи, но не оборонили. Потом, уже во времена нынешней смуты, террорист взорвал здесь пакет с пластидом, и он, Серега Желнин, сам сюда ездил и материал писал. Героина как-то килограмма три взяли оперативники. Для всего цивилизованного сообщества экстраординарное событие. Для нас — бытовуха. Могли и пульмановский вагон наркоты взять, могли и пропустить на просторы объединенной Европы. Нехай травятся. А нам главное — отследить связи, цепочки, явки. Обо всем этом думал Желнин, переливая из пустого в порожнее, и при этом перебирал варианты скрытого возвращения в город. У него в голове не укладывалось, как это так, взять и уйти в подполье какое-то. У него ведь квартира там, в уездном. Он там живет, и помереть хочет со временем, и лечь на свое родное кудряшевское кладбище лет, скажем, через пятьдесят. И никак не ранее.
Будто и не произошло ничего. Ни в этом году, ни в предыдущих, и произойти больше не может ничего в принципе. Беги, бегун, беглец.
Желнин два километра без помех одолел, лицо в воротник пряча, когда слышал скрип этот лыжный, проносящийся мимо. Мощеный, как выяснилось, жил в частном доме недалеко от трассы этой. Маленькая, но удача.
Улица Урицкого, не переименованная, дом четырнадцать. Частное владение. Развалюшка, огород, забор покосившийся. Не хозяин Мощеный. Впрочем, Желнин обстоятельств его жизни не знал. И как оказалось, зря.
На стук вышла женщина, которой наименование «баба» подходит как нельзя более кстати.
— Мишу можно ли?
— Нет его! — И дверь захлопнулась. Но шагов за ней не слыхать. Стоит с той стороны «мощеная» половина, прислушивается. Желнин осторожно и интеллигентно стучит, и дверь тут же распахивается вновь. Женщина маленькая, круглая, в валенках и платке.
— А когда будет?
— Никогда. — И опять дверь захлопнулась.
Желнин уже настойчиво просится внутрь. Костяшками пальцев громко постукивает.
— Что нужно?
— Я вообще-то проездом. Из другого города. Ждать мне его или нет?
— Дружок армейский? Леха или Степаха? Видала я вас. На работе его ищи. — И опять дверь норовит захлопнуться.
— Вот же вредная баба! — И Желнин понимает, что попал в точку. Лицо женщины теплеет, что-то в ней меняется внутри. Заветное слово сказано.
— Не ночует он здесь. У папаши, на Столбовой. Дом три, квартира шесть. Все. — И опять закрываться.
— Да подожди ты! Мне уезжать через час. Где он работает?
— Нигде. Колымит. После аппендицита шов беречь надо.
— Да где колымит? Как?
— А вот этого уж я не знаю, — торжествующе объявляет она и захлопывает дверь окончательно.
Столбовая — это не окраина. Это самый центр. Но теперь есть адрес. Желнин осторожно обходит улицу, находит телефонную будку и… тщетно. Трубка оборвана. Но он вспоминает, что там, где трасса, есть телефонная будка. И чудесным образом он обнаруживает годный для переговоров аппарат. Связь у них в городе бесплатная. В свое время подсчитали, что содержать штат и выпускать жетоны дороже легкой профилактики. На весь город телефоны-автоматы наперечет, но шесть-семь наберется.
— Алло. Пожалуйста, Столбовая, дом три, квартира шесть. Мощеный.
— Услуга платная. Назовите ваш номер телефона и фамилию.
Желнин называет номер Шурца. Отдел спорта и информации. Адрес его и все, что еще нужно. Через некоторое время, после заминки и выяснения, получает пять вожделенных цифр. 24–53–1. Теперь можно отдохнуть и расслабиться. Времени семь часов пополудни. Темно. Прохладно. Опять снегопад. Одолели снегопады в этом году. Март уже, а так и сыплет.
Часу в десятом, там, на улице Столбовой, Миша, друган больничный, наконец берет трубку.
— Привет.
— Кто это?
— Ты друг надежный?
— Не помню я такого друга.
— А как пайку больничную хавал, помнишь?
— Ну и?
— Ты только не удивляйся. Жив я. И не кричи громко. В комнате есть кто?
— Папаша спит. Приняли на грудь, и спит старичина. Ты, что ли, Серега?
— Я жив, но значусь в мертвяках. И лучше бы мне в них и дальше значиться. Переночевать мне нужно. Ночи две-три.
— Так приходи.
— Не могу я прийти.
— Ты как меня нашел?
— Через адресный стол. Потом супруга спровадила.
— Плохое говорила?
— Нет. Только хорошее.
— Ты где сейчас?
— У лыжного домика. Замерз уже весь.
— Стой там, где стоишь. Буду скоро.
Тридцать три минуты шел Мощеный к Желнину. Но дошел. Обнялись товарищи по ампутированному отростку, по ночи мертвого шприца, по допросу в кабинете Малахова и, главное, по обещанию молчать.
— Я замерз совершенно. Отведи меня куда-нибудь, Мощеный. Простужусь ведь, заболею.
— Да, в родном городе спрятаться мудрено. Тем более что ты какие-то шаги предпринимать намерен. Ведь намерен?
— Знаешь что, Мишка? Я тут родился, тут и подохну.
— Это вот недолго. Очень даже просто.
— Я не про то. Я хочу в живое состояние вернуться. И если не сейчас, то в будущем. А сейчас предпосылки создать. А первое — провести разведку. Но прежде лечь в постель и чаю выпить. Я уже заболеваю. К жене-то твоей нельзя?
— Я уже думал. Лучше пойти и в ФСБ сдаться.
— А почему ты думаешь, что это наследники господина Дзержинского? Они вообще-то не склонны к ликвидациям. Это другая служба.
— Тебе видней. Ты четвертая власть.
— Сейчас ты власть. Давай соображай.
— Можно в мотель. Но там документы потребуют.
— Вся пикантность в том, что меня нет. Никакого розыска нет.
— Не будем рисковать. Деньги у тебя есть?
— Одолжился.
— Еще бы вооружиться.
— И это есть. Скромный револьвер. Но патронов много.
— Покажи.
— В другой раз.
— Если бы ты по городу не шастал, можно ко мне, с папашкой.
— А как я по Столбовой пойду?
— Я бы тебя в мешке, как будто с картошкой, допер. На такси бы довез и допер. А папашка тихий.
— Пьяница?
— Оно самое.
— А ты?
— Умеренный.
— Папашки нам не нужно. Вспоминай. Может, кто квартиру сдает.
— Это выход. Квартиры сдают многие. Денег нет. Только плата вперед.
И тут Желнин вспомнил, где ему преклонить голову. Ощупывая в кармане связку ключей, плача и рыдая мысленно о невозможности ими воспользоваться, нашел пальцами еще какой-то маленький ключик. Корпункт!
Желнин перед самой операцией подменял корреспондента областной газеты и даже информашки успел отправить. Постоянно держать человека в их городе в командировке никто не станет, а Валерка уволился недавно. Желнин оказался вовремя под рукой и контракт подписал. Корпункт в самом центре города, напротив мэрии, или уездной управы, или как там еще… Наверняка за месяц кардинально ничего не изменилось. И уж ночью-то никто туда не попрется. Скорей всего и вовсе забыли про уездный городок в столицах. В другое время он бы не решился, а сейчас какой-то тотальный снегопад. Можно рискнуть. Послать Мишку на разведку, по крайней мере на ночь там улечься на диване. Там и телефон, и факс, и сигнализация.
Дом жилой, старой постройки. Сталинской. Света в окнах нет. Пошли в подъезд, Мишка собой Желнина прикрывает. Он и выше, и шире, а тот и лицо воротником закрыл. Все на месте, все нормально. Желнин решился — открыл дверь, подошел к телефону, позвонил на пульт, назвал пароль. Фамилию не свою, а Валеркину. Того еще из списка не вывели, и право доступа в помещение он имел. Все нормально. Объект вскрыт. Предположение его подтвердилось. Никто и не заходил сюда. Потому что в газете никто и не знал, что Желнин теперь еще и на область работает. Он сам просил об этом, и с ним согласились. А когда бы узнали, было бы поздно. Закон обратной силы не имеет. Он в холодильник сунулся и нашел ту самую колбасу, которую оставлял месяц назад, и молока пакет початый. Естественно, то и другое в непригодном состоянии. Если паче чаяния кто-то позвонит в дверь, предъявим Мишку. Если милиция — покажем договор аренды и карточку аккредитации. Когда уйдут, тут же помещение покинем, без спешки и суеты.
Просто руки ни у кого не дошли до этого помещения. Наверное, когда про печальную желнинскую планиду узнали, решили что-то предпринять, но не успели. Затея эта с корпунктом совершенно неумная. Это раньше уездный город кипел событиями и страстями. И по инерции его так живым и дееспособным и воспринимают. А он уже не живой. Но еще и не мертвый. В состоянии комы.
