Мария Дубинина - Джон Найтингейл. Истории о потустороннем.

— Знаю, знаю, зачем искал меня. Только толку от того мало. Ты и до меня проклят был, почище теперешнего. Не стану я порчу снимать, так и знай. Она пошла прочь, а я стоял, словно околдованный. Когда ступор прошел, ведьмы и след простыл. А вместе с ней умерла и надежда на спасение. Домой я вернулся. Напился как свинья, ночь провел в сарае, зарывшись в солому. Снились мне собственные похороны. Утром я раскаялся в своем малодушии. Кое-как привел одежду в порядок, но пальто и брюки были безбожно измяты, а трость и вовсе потерялась. Несчастный и пристыженный, я шел домой, глядя под ноги и избегая смотреть на людей. Голова раскалывалась на части, зато боль не давала мне скатиться в бездну отчаяния. Местность была мне не знакома, но, приглядевшись, я понял, что ночью забрел довольно далеко от дома и что скоро, если никуда не сворачивать, выйду прямиком к берегу Темзы. Впереди послышались взволнованные голоса. Я подошел ближе и увидел толпу зевак, обступивших людей в форме стражей порядка.

— Труп, труп нашли!

— Бедная женщина…

— А что, сама ли утопла?

— Да глядите же, цыганка это была! Ведьмино племя! Я кинулся расталкивать людей локтями, пробиваясь в первые ряды.

— Дальше нельзя! — полисмен преградил мне дорогу.

— Но я врач, я могу помочь.

— Все равно нельзя. Таково правило. Я посмотрел за его плечо. На земле лежала утопленница. Старая женщина, ведьма в серых обносках. Я ее сразу узнал. Молодой парень, осматривающий тело, вдруг воскликнул:

— Сэр, смотрите! У нее во рту водоросли! Кажется, морские. Я вгляделся в зеленый комок и отвернулся.

С тех пор прошла неделя. Генри вернулся, а я в скором времени должен был уехать в свой собственный дом. Мне перестали сниться кошмары, но я не был уверен, что стоит радоваться чудесному избавлению. При мысли о клубке водорослей во рту несчастной меня пробирает дрожь. Догадки, что рождаются в моей голове, пугают.

Вместо того, чтобы думать о плохом, я лучше начну то, что давно хотел сделать. Буду описывать на бумаге все, что происходило или будет происходить со мной, доктором Джоном Фредериком Найтингейлом. С чего бы начать? Может, так: «Я никогда не любил море…»

Зима в этом году выдалась на редкость холодной. От пациентов отбоя не было, так что я всерьез опасался, что проведу Рождественскую ночь у постели очередного больного. Но дни шли, я привык к новому темпу работы и даже сумел выделить себе пару часов в неделю на прогулки по зимнему Лондону. Право, тот, кто не видел этот город в украшении из чистого, свежевыпавшего снега, действительно много потерял. Я как раз возвращался домой от пациентки, пожилой жизнерадостной женщины, подхватившей тяжелейшую простуду, что грозила вот-вот перейти в воспаление легких, как услышал звонкий мальчишеский голос, предлагавший купить свежую прессу.

— Свежий «Дейли Телеграф», покупайте свежий выпуск «Дейли Телеграф»! — бодро выкрикивал конопатый мальчонка с охапкой газет в безразмерной сумке, — Вампир в городе! Мне показалось, я ослышался. Протянув мальчишке пару монет, я взял у него пахнущую типографией газету. На первой полосе крупные жирные буквы гласили: «Вампир в Лондоне». Я с любопытством пробежался глазами по строчкам, и удивлению моему не было предела. Никак не ожидал я увидеть на страницах такого серьезного издания подобный бред. Сунув «Дейли Телеграф» подмышку, я неспешно зашагал дальше и думать забыл о всякого рода «вампирах». Вспомнить об этом незначительном инциденте мне пришлось довольно скоро и не при самых приятных обстоятельствах. Именно они побудили меня вновь взяться перо и сделать четвертую, но никак не по значимости, запись в своем дневнике. Над названием долго думать не пришлось, ибо оно прочно засело в моей голове и ни днем ни ночью ее не покидало. Я раскрыл тетрадь на чистой странице и врачебным, отнюдь не каллиграфическим, почерком вывел «Парижский вампир». Вниз сорвалась капля чернил и отвратительной кляксой расплылась по бумаге. Я вздрогнул. Темное пятно слишком напомнило мне кровь…

Чарльз Сеттон был моим университетским товарищем. Спустя годы он все так же походил на костыль невероятной худобой и внушительным ростом, а его орлиный профиль как нельзя более напоминал набалдашник трости. Так его и дразнили — Чарли-Костыль. Он никогда не обижался, хотя, возможно, только делал такой вид. Чарльз пригласил меня отобедать вместе, что было более чем удивительно, ведь мы не поддерживали связь весьма долгое время.

— Знаешь ли, Джон, я хотел просить твоего совета. Как врач врача, — наконец, перешел он к сути. Нетрудно было догадаться, что мужчина нервничал. Я видел, как его длинные чуткие пальцы теребят край салфетки, постепенно сминая ее в бесформенный комок. От этого и я начал чувствовать себя не в своей тарелке.

— Я к твоим услугам. Что произошло? И Чарльз поведал мне историю болезни своего пациента, которую, согласно врачебной этике, не должен был разглашать. Но случай действительно был особый. Пациент был мертв, и не в результате врачебной ошибки Чарльза, а при обстоятельствах куда более трагичных. Я выслушал товарища внимательно, подмечая все детали и симптомы погибшего. Именно погибшего, потому как несчастный покончил с собой.

— Мне не знакомо это заболевание, — признался Чарльз, скорбно качая головой на тонкой длинной шее, — Но оно ужасно, Джон, просто ужасно! Больные словно сходят с ума. Не будь я врачом, сказал бы, что в них будто бес вселился. Эти слова меня насторожили.

— Подожди, ты сказал «больные», но я думал, что больной был лишь один?

— Один из, мой дорогой друг. Разве ты не читаешь газет? Он положил передо мной тот самый злополучный выпуск «Дейли Телеграф» со статьей о «вампире». Я еще раз пробежался по строчкам и отодвинул газету в сторону:

— Бред. Только не говори, что веришь в вампиров. Произнося это, я внутренне обмирал от ужаса. Эта история могла оказаться правдой с той же вероятностью, что и вымыслом газетчиков.

— Ты не понимаешь. Я видел это своими глазами. Джон, я прошу, подумай над моими словами. Может, твоя помощь спасет чью-то жизнь. Я весь оставшийся день думал, что имел в виду Чарльз, ведь я не Господь Бог и не Асклепий, чтобы знать ответы на все вопросы.

В университете моя успеваемость мало отличалась от успеваемости Сеттона, а врожденного таланта к медицине в нем, по моему мнению, было даже больше. К вечеру я все же решил, что взглянуть на странный случай все же стоит, тем более что в череде простуженных образовалось «окно». Планам моим однако не суждено было сбыться. Под утро меня разбудил требовательный стук в дверь. Мадам Деларош, жизнерадостная очаровательная француженка и, по совместительству, моя экономка, на несколько дней уехала погостить у племянницы, и я, пошатываясь со сна, спустился в прихожую, открыть дверь.

— Доктор Найтингейл?

— Да, это я. Проходите же, миссис, на улице холодно. Женщина прошла в дом, обдав меня запахом крепкого мороза и, как ни странно, свежей выпечки.

— Меня зовут Амалия Браун. Вы моя последняя надежда! Насколько я понял из сбивчивых объяснений посетительницы, единственная ее дочь, Элис, внезапно заболела, и ни одни из приглашенных миссис Браун врачей не смог опознать симптомы болезни. Я отнюдь не был уверен, что обладаю какими-то особенными познаниями, могущими помочь в этой беде, но в помощи не отказал.

В конце концов, в этом заключался мой врачебный долг.

— У меня есть, чем заплатить, — прибегла миссис Браун, по ее мнению, к самому важному аргументу, — После смерти мужа я владею маленькой пекарней и неплохо зарабатываю.

— Давайте поговорим об этом позже, а пока я бы хотел осмотреть Элис. Наскоро одевшись, я вместе с Амалией Браун без приключений добрался до ее дома. С первого взгляда бросалось в глаза отсутствие мужской руки. Безусловно, хозяйка старалась поддерживать жилище в относительном порядке, но даже я, далекий от бытовых вопросов человек, видел, что дому просто необходим ремонт. Впрочем, в окнах я разглядел милые занавески, заборчик стоял ровно и не далее как минувшей осенью был покрашен светло-зеленой краской. Скорее всего, женщина не преувеличивала, говоря о своих доходах. Неожиданно из глубины дома донесся душераздирающий крик.

— О Боже мой! Это Элис! Я следом за перепуганной женщиной вбежал в дом. Снаружи он казался гораздо меньше, но Амалия уверенно привела меня в спальню дочери. Девушка сидела на постели и хватала ртом воздух.

Я отстранил миссис Браун и присел на край кровати:

— Здравствуй, Элис. Я доктор Найтингейл, я буду тебя лечить.

— Она не понимает Вас. Я и сам заметил, что девушка смотрит прямо перед собой, никак не реагируя на мое присутствие.

— Видите ли, доктор, болезнь затронула не только ее тело, но и затмила разум. Ей постоянно сняться кошмары, и после них бедняжка словно сама не своя. Я по-новому взглянул на Элис. Она по-прежнему сидела без движения, уставившись в никуда застывшим взглядом.