Он неудобно, с краешка, сел в кресло и уставился на Омельяна, будто впервые увидел его: грушевидная голова с узким лбом, утиный нос, бледные губы, усеянные веснушками щеки и большие глаза, цвет которых словно то и дело менялся.
Да, красотой Иваницкий не мог похвалиться. Зато хватка - куда Климунде.
Климунда хорошо знал Омельяна - как-никак вместе учились в школе, хотя Иваницкий пришел в их десятый класс в середине учебного года. До того жил и учился в каком-то районном городке. Сначала Иваницкого в классе не замечали. Не замечал его и Климунда, хотя новичка посадили за его парту. Да и нечего было замечать: слишком невзрачен, бледен, раз ударишь - и готов... И все же новичок скоро заставил уважать себя. Через какой-нибудь месяц его авторитет признал даже первый ученик класса Борис Сойченко, попросив посмотреть, правильно ли он решил задачу по алгебре. Домашняя работа была действительно сложной, и только Иваницкий справился с ней...
И Спиридону стало немножко легче учиться. Поскольку он сидел с Иваницким за одной партой, то получил право первым списывать домашнее задание, не говоря уж о контрольных.
Как-то, возвращаясь вместе с Иваницким домой, Климунда начал расспрашивать Омельяна о его районном городке, но тот отвечал неохотно и перевел разговор на другое. Иваницкий не любил открываться посторонним.
Омельян и теперь, через много лет, даже в мыслях неохотно возвращался к своему детству. Родители его жили незаметно, немилосердно экономили на всем, держали в черном теле и своего единственного сына.
Потом Омельян понял почему: как-то ночью он подслушал их разговор. Из соседней комнаты доносился возбужденный шепот:
- Думаешь, все забыто? А дудки! Крота когда взяли? Через пять лет. Фраер был, фраером и остался. Пошиковать захотелось, два камушка спустил, а на третьем и погорел.
- А если умненько? Уехать куда-нибудь, найти перекупщика...
- И не думай... Пять лет еще сиди тихо. Они дело в архив спишут, а мы и развернемся.
Мать вдруг всхлипнула:
- Надоело прибедняться, считать копейки, делать вид, что едва дотягиваем от получки до получки. Иметь камешки, золото - а как нищие...
- Замолчи! - В голосе отца послышалась неприкрытая угроза. Забудь... Только разочек взять, оно и потянется... А от людских глаз ничего не спрячешь, новые туфли - и те заметят...
Мать зашлась сухим кашлем. Отдышавшись, тоскливо сказала:
- Помру я скоро, так хоть напоследок хотелось пошиковать.
- Сдурела! - разозлился отец. - И не думай!..
- Где прячешь золото? - вдруг спросила мать.
- А тебе зачем? Где прячу, там и лежит.
- Хотела бы знать, надежно ли?
- Не волнуйся! Сам черт средь бела дня не найдет.
- Эх, - вздохнула мать, - обидно. Кто вас тогда с Кротом на ювелирку навел? Я навела. Ты мне мою долю отдай...
- У-у, сука!.. - прошипел отец. - Завалить хочешь? Тебе что - вышку не дадут, а меня шлепнут. Крота шлепнули, и меня... За мной мокрое дело, понимаешь, мокрое, они нам сторожа ни в жисть не простят.
- Не простят, - согласилась мать.
- Так сиди и не рыпайся.
Подслушанный разговор поразил Омельяна. Ему уже шел тогда пятнадцатый год, и не понять того, о чем разговаривали родители, он не мог. Значит, он сын бандита... Вот почему они живут как бы в стороне от всех, вот почему у них нет ни друзей, ни хороших знакомых.
Омельян не сомкнул глаз до утра. Лежал неподвижно, уставившись в потолок, который наискось пересекала широкая щель. Отец уже несколько раз говорил, что надо отремонтировать дом, однако все время отговаривался тем, что нет денег. И обещанного пальто так и не купил ему, Омельян бегает в школу в старом, потрепанном. А от отца только и слышал - много ешь, быстро ботинки изнашиваешь, даже на тетрадки и учебники приходится выклянчивать.
Да и сам отец три года ходит в одних сапогах - мол, ему, скромному счетоводу "Межколхозстроя", только и хватает получки, чтоб прокормить семью... Правда, есть у них одна действительно ценная вещь: лучший приемник из тех, что когда-то завезли в район. Отец по вечерам слушает передачи из-за границы, ловит всякие "голоса" и очень радуется, когда передают что-нибудь обидное про советскую власть.
Омельян с детства привык не любить эту власть. И мать, и отец не раз говорили, как хорошо им жилось бы, если б не революция. У деда Омельяна было имение где-то под Могилевом, и отец радостно встретил фашистов, надеясь, что ему вернут усадьбу, в которой до войны был открыт дом отдыха. Но немцы устроили там госпиталь.
Омельян как-то пробовал расспросить отца, чем тот занимался во время войны и сразу после нее, но убедительного ответа так и не получил А оно вон что значит - бандит: с каким-то Кротом ограбили ювелирный магазин и убили сторожа.
Омельян вспомнил, как отец учил его быть скрытным, не болтать лишнего посторонним. И главное - не выражать своих мыслей. А потом, когда Омельян пошел в школу, наставлял, как и что следует говорить учителям и товарищам, как выслуживаться перед классным руководителем, донося на учеников, не брезгуя ничем ради собственной выгоды.
"Так, сынок, - любил он повторять, - лучше дурачком прикинься, а с дурака что возьмешь, ты же в подходящий момент всяким там умникам ножку и подставишь..."
Учился Омельян легко и в классе пользовался авторитетом. Страдал лишь оттого, что не мог носить такие же костюмы и ботинки, как у товарищей.
Подслушанный ночной разговор, с одной стороны, встревожил Омельяна, но, с другой, придал некое душевное равновесие.
Встревожил, потому что Омельян хорошо сознавал, что бы случилось с ними, если бы кто-нибудь узнал о прошлом отца. Сын бандита, у которого руки в крови! В конце концов, он не отвечает за отцовские преступления, но пятно все же останется... Несколько успокаивало то, что родители, как оказалось, были весьма находчивыми людьми и переменили фамилию. Наверно, сразу после ограбления магазина купили чужие документы и ловко воспользовались ими. И совсем уж придало уверенности то, что у них было золото, драгоценности. Теперь он равнодушно проходил мимо пижонов в модных куртках, знал, что когда-нибудь он сможет приобрести все, что захочет, когда у него будет много-много денег - ведь отец непременно поделится с ним...
Летом умерла мать. Она месяц пролежала в больнице. Когда Омельян приходил, мать смотрела на него грустно, словно хотела что-то сказать. Омельян знал, что именно, но и вида не подавал, что узнал ее тайну. А мать так и не решилась открыться сыну, умерла тихо и незаметно. Так же тихо и незаметно отец и похоронил ее - на похоронах были только соседи и несколько сотрудников конторы, где мать работала уборщицей.
Через месяц после смерти матери отец предложил Омельяну пойти на заработки. "Межколхозстрою", где он работал, нужны были подсобные рабочие, и платили там неплохо.
Омельян долго смотрел прямо в глаза отцу, взвешивал, сказать или нет и что может из этого выйти, наконец все же произнес тихо, так, что сам едва слышал сказанное:
- А для чего мне подрабатывать? Денег у тебя столько, что и мне еще останется...
Они разговаривали вечером при тусклом свете маленькой электрической лампочки, и все же Омельян заметил, как побледнел отец, потом щеки его покрылись красными пятнами, он сжал кулаки и угрожающе спросил:
- Это ты о чем? О каких деньгах?
Омельян знал, что теперь не имеет права отступать.
Если отступит, проиграет: будет, как и мать, клянчить у отца каждый рубль. И он решительно сказал, будто речь шла о предмете давно обсужденном и выясненном:
- А о золоте. О том, что в тайнике.
Отец даже передернулся. Нагнулся к Омельяну близко-близко и поднял руки, будто хотел схватить за горло. Спросил хриплым чужим голосом:
- Что ты мелешь? Спятил, что ли? "Золото, деньги"...
Омельян на всякий случай чуть отодвинулся.
- Папа, - сухо заговорил он, - я знаю все о тебе. О том, как ограбили с Кротом ювелирный магазин и убили сторожа. И про золото, спрятанное вами с мамой.
- У-у, сука! - рубанул отец ладонью перед самым носом Омельяна. разболтала...
Омельян не защищал мать: пусть отец думает что хочет...
- Залежались у тебя деньги, папа... - сделал он попытку пошутить. Заплесневели.
- Не твое дело, - насупился отец. - Нет у меня ничего.
- Есть, папа, есть! - Омельяну почему-то стало весело. То ли почувствовал, что выиграл дуэль с отцом, то ли просто избавился от груза, лежавшего в последнее время на его плечах. - И вот что скажу тебе: давай все пополам!
Он не успел уклониться и получил звонкую оплеуху. Схватился за щеку, хотел заплакать, но все же преодолел боль и обиду, веско сказал:
- Я бы не советовал тебе, папа... А то если кто-нибудь узнает...
- Ты мне угрожаешь - родному отцу! - Он даже захлебнулся от ярости. Да я тебя собственными руками...
Отец потянулся к горлу сына. Омельян знал, что действительно может задушить, но у него был беспроигрышный козырь, и он швырнул его прямо в отцовское лицо:
