– Знаю. Муму. А где второй ребеночек Маруси? Если было молоко, значит, был и ребеночек. Мне пять с половиной. Девять минус пять с половиной, получится три с половиной. Этот ребеночек родился через три с половиной года после вашей дружбы. Я правильно посчитала?
Позавчера папа Валя показывал дочке на экране компьютера деление целого яблока на доли. Половинка, четвертинка, осьмушка…
Он встал, потянулся было к розовой лейке с длинным изогнутым клювиком, но потом наступил в лужу под подоконником и передумал.
Не дождавшись ответа, Лера осторожно поинтересовалась:
– Это мы тоже обцензурим?
– Это… Нет. Это я тебе скажу. Ее второй ребеночек умер. Как только родился.
– Ты сплетничаешь, – заметила Лера.
– Да нет, это факт всем известный. А теперь мы пойдем спать. По крайней мере, некоторые, – пробормотал папа Валя себе под нос и вышел из кухни. – Кстати! – сказал он из коридора. – Если подъедет Элиза, я тебя с нею оставлю. А сам поеду в роддом. Что-то у меня на душе муторно…
– Все мужчины нервничают, когда жены рожают! – объявила Элиза с порога. – Детка, иди обними бабулю!
Расставив руки в стороны, она становится на одно колено, отчего ее весьма рискованная юбка поднимается, обнажив кружевную резинку чулка.
Лера подходит, некоторое время рассматривает вблизи лицо Элизы, потом неуверенно трется о ее щеку своей. Вблизи на лице Элизы заметен тональный крем, и блестки на веках, и тонкая ниточка карандаша по линии губ, но сильнее всего взгляд Леры притягивают огромные серьги. Они висят почти до плеч, звонкие и заманчивые, как елочные игрушки.
– Элиза, ты сколько раз рожала? – спрашивает Лера.
От неожиданности Элиза садится на пол у полки с обувью, расставив колени, грозит пальцем и строго заявляет:
– Сколько раз я просила тебя называть меня бабулей!
Через час, оставшись одни, они ложатся рядышком на ковер с медицинской энциклопедией. Элиза одета в махровый халат мамы, ее мокрые волосы стянуты полотенцем, а на лице маска из овсянки с медом и лимоном, поэтому разговаривает она медленно, чтобы не нарушить стягивающее действие маски у губ.
– Вот, видишь? Ребенок зреет в матке женщины…
– Это матка? – показывает пальцем Лера на отдельный рисунок. – Похожая на козу?
– Не отвлекайся. Ребенок зреет сорок недель. Он просто плавает себе в жидкости, питается через пуповину.
– Через эту кишку? – показывает Лера.
– Правильно, эта кишка и есть пуповина. Он не дышит и ничего не ест ртом. А потом сам начинает проситься наружу. Это и есть роды. А вот на этом рисунке, видишь, какой сложный путь проходит зародыш с первых своих дней. Здесь нарисована почти вся эволюция млекопитающего. И жабры, и хвостик…
– А можно… – задумывается Лера, – не родить ребенка?
– Конечно, можно. Это называется аборт, – Элиза ложится на спину, задрав подбородок. – В аборте важен срок. Нужно успеть.
– Как это? – ложится с нею рядом на спину Лера.
– До двенадцати недель. Пока еще у зародыша нет души. Вернее, пока в его развивающемся с жабрами и хвостиком теле бродят души вымерших млекопитающих и рыб. Некоторые женщины делают аборт и позже, но я считаю это уже грехом.
– Элиза, а когда я буду все это изучать в школе? – спросила Лера.
– Не помню. Классе в восьмом, наверное.
– А почему ты тогда мне это сейчас рассказываешь?
– Потому что ты у нас редкая умница и благоразумница! – Элиза на ощупь находит ладошку девочки и сжимает ее.
– То есть я сейчас узнала о размножении млекопитающих? – уточняет Лера.
– Точно, – с трудом сдерживает зевок Элиза. – Сперматозоиды, яйцеклетки… Здесь все нарисовано. Странно, что твои родители не подготовили тебя соответствующим образом к рождению братика. Надеюсь, они не обещали найти малыша на капустном поле, потом подложить в гнездо к аисту, чтобы тот принес его под вашу дверь в корзинке?
– Нет. Послушай, ты тоже считаешь возрастную цензуру необходимой?
– Детка, я же тебе не порножурнал показываю! – приподнялась Элиза. – К чему подобные вопросы?
– Это чтобы не быть сплетницей, – честно ответила Лера.
– Ой, как я люблю посплетничать! – потерла ладошки Элиза. – Ой, как я это обожаю! Кому будем перемывать косточки? Дай-ка я угадаю! Ты влюблена в какого-то певца, да?
– Что значит – перемывать… косточки? – нахмурила лоб Лера. – От чего?
Элиза, не ответив, легла.
– Я просто обожаю Шер, боже, как я ее обожаю! – восторженно прошептала она.
– Сплетничают – это когда говорят не о себе, а о других. Задают о них вопросы посторонним людям, потом обсуждают ответы, – объяснила Лера.
– Ну-ка, ну-ка! – Элиза в азарте приподнялась на локте.
– Это касается ребенка папы и мамы Муму.
– Да, и что? – В глазах Элизы начало таять выражение веселого азарта.
– Я не знала, что можно делать эти самые… аборты. Теперь я понимаю, почему ребеночка нет. Наверное, мама Муму сделала тогда аборт.
– Когда? – уставившись перед собой остановившимися глазами, спросила Элиза.
– Девять лет назад. А ее второй ребеночек умер. Ты знала?
– Когда? – бесцветным голосом повторила Элиза.
– Когда я родилась. А вот интересно… Сейчас она тоже рожает вместе с мамой. Нет, мама Муму, наверное, успеет первой. Она хотела перед родами убить папу креслом, но не успела – воды вытекли.
– Когда?… – «заело» бабушку Элизу.
Уголок одеяла приоткрыт, личика ребенка почти не видно в кружевах чепца. Лера вглядывается, вглядывается…
– Покажи Лере его ручку, – шепчет папа.
– Потом… – шепчет мама.
– И ножку…
– Ладно…
– А почему вы шепчете? – громко спрашивает Лера.
От ее голоса родители дергаются, в их глазах появляется одинаковое выражение паники.
Ребенок открывает глаза, смешно морщится и вдруг чихает три раза.
– Вот видишь! – укоризненно замечает папа.
Лера отходит от дивана.
– А откуда вы знаете, что это ваш ребенок? – спрашивает она, уставившись в окно. – Может, его подменили, пока ты спала.
– Перестань сейчас же, – строгим голосом требует мама Валя.
А папа Валя спрашивает:
– Зачем его подменять? Кому нужен чужой ребенок?
– Мало ли, – пожимает плечами Лера. – Вы его хорошо рассмотрели перед тем, как забирать? Может, он больной. Может, у него есть какой-то брак. Вашего забрали, а подложили бракованного. А что? Кукушка, например, всегда подкладывает свои яйца в чужие гнезда. Глупые птицы потом даже не замечают, что вылупляется чужой птенец.
Теперь родители побледнели, нащупали ладони друг друга и сцепились пальцами.
Почувствовав их неприязнь даже на расстоянии, Лера покрылась мурашками и втянула голову в плечи.
– Я пойду к маме Муму, – сказала она, пробираясь к двери. – Она уже принесла своего ребеночка?
Родители расцепились и стали уговаривать Леру не ходить к Марусе. Они вели себя странно и суетливо. Мама быстренько распеленала малыша и стала показывать Лере его ручку, потом ножку. Ребенок закричал, и Лере было предложено принять участие в смене марлевой подкладки у него между ног. Но только после мытья рук. С двукратным намыливанием.
Пока Лера честно намыливала руки, смывала, потом опять намыливала, подкладку поменяли без нее. Она стояла у раковины и смотрела, как папа смывает с марли кисло пахнущую мазню желтого цвета. На его лице при этом сияла радостная улыбка.
– Сейчас мама будет кормить Антошу. Будешь смотреть?
Лера часа полтора сидела и смотрела, как мама Валя пытается наладить процесс кормления. Ребенок в первые полминуты быстро и жадно сосал, потом выплюнул сосок и начал кричать. Потом в течение часа он честно пытался покушать, принимаясь делать сосательные движения, как только Валентина исхитрялась засунуть ему в орущий рот сосок. Но через несколько секунд младенец отворачивался и начинал кричать снова. За это время родители вымотались совершенно. В разгар их небольшой перепалки – вызывать врача или развести искусственную смесь – в дверь позвонили.
Пришла Элиза. С цветами, тортом и огромной упаковкой подгузников. Она сразу же прекратила споры родителей, уверив их, что ребенок должен кричать, ему так полагается делать по статусу младенца. Маленького запеленали и отнесли в кроватку в спальню родителей, где он орал в одиночестве еще минут двадцать, потом обессилел и заснул.
– Обожаю брюнетов, – заметила Элиза, рассматривая спящего младенца.
Мама Валя посмотрела своими голубыми глазами в голубые глаза мужа. Папа Валя протянул руку, не глядя, нащупал рядом с собой желтоволосую головку дочери и погладил ее.
Маму Муму позвали на третий день. У ребеночка после приема разведенной смеси начался запор.
Маруся посмотрела на кричащего младенца издалека, взяла со стола чашку и ткнула Валентине, не глядя:
– Цедись.
– Как это – цедись? – запаниковал папа Валя. – Нам каждая капля молока дорога, а ты ей суешь нестерильную посудину.
