- Да. Я журналист - работаю в аэрофлотской многотиражке.
- О... Почти летчик, - заметил Сосновский.
Олег не среагировал на насмешку. Он был гораздо разговорчивее, чем вчера, и чувствовалась в его словах какая-то цель, задача.
- Иногда в форме принимают за летчика. Однажды сидел я в Батуми, в ресторане...
"Породистый парень, - думал Мазин, слушая Олега. - Ему должны идти форма: синий китель, фуражка... Но где я слышал его голос? Неужели? Сам подсказывает? Батуми, ресторан. Парень в ладном кителе и седой пожилой грузин". А он, Мазин, пьет цинандали и с удовольствием закусывает вкусной, острой зеленью. Зелень лежит на тарелке длинными пучками, и он берет ароматные стебли пальцами и откусывает маленькими кусочками, заедая кислое, холодное, веселящее вино. А рядом говорят громко, потому что выпили, слова доносятся резко, мешают спокойно сидеть и пить спокойно мешают. Громкие, отрывистые слова раздражают, не задерживаясь в мозгу. Не думал он тогда, что слова эти придется вспоминать.
"В прошлом году? Коньяк пили?"
"Армянский. Пьешь - и все становится ясно".
Но говорил он сумбурно. Говорил о самолете. Сбитом самолете!..
- Вы надеетесь, что это тот самый самолет?
- Какой самолет?.. - удивился Олег не очень убедительно.
Мазин не собирался выдавать себя за Вольфа Мессинга.
- О котором шла речь в ресторане. Я сидел за соседним столиком.
- Ну и совпадение! Вы все слышали?
- Бывает и похлестче, - ушел от вопроса Мазин, потому что запомнил из разговора немногое. - Кажется, вы затеяли поиск вроде Сани Григорьева из "Двух капитанов"?
Он повторял тогда: "Понимаете, я уверен, уверен!" А грузин поддерживал: "Правильно, дорогой, правильно". Больше Мазин ничего не помнил. Да и стоило ли вспоминать? Зачем ему этот самолет в горах?
- Пойду умоюсь, - сказал Олег, не распространяясь о Сане Григорьеве. Он повернулся и заметил нож, лежавший на краю стола. Рукоятка выглядывала из-под платка.
- Откуда здесь мой нож?
- Ваш?
- А то чей же? Мне подарил его парень из венгерской делегации.
- Этим ножом пытались убить Калугина.
- Почему ножом? Говорили же про ружье. Про несчастный случай.
- Из ружья Калугин был застрелен. А ножом его пытались убить вторично. Тот, кто думал, что Михаил Михайлович не умер. Вам придется объяснить, как попал нож в руки убийцы.
- Что за компот! Калугина убили? И меня запутываете? Я вам ничего не обязан объяснять. Вы здесь такой же посторонний, как и я.
- Не горячитесь, Олег! - прервал Мазин. - Я полагаю, в ваших собственных интересах объяснить, кто мог воспользоваться ножом?
Олег кусал губы.
- Вы не разыгрываете меня? Неужели убит? Нож я никому не давал.
- Ножом открывал бутылки Валерий, - напомнил Мазин.
- Это ерунда. Открыл и отдал.
- Хорошо помните?
- Разумеется. Я положил нож в карман.
- А дальше?
- Не помню. Увидел его у вас на столе.
- Постарайтесь вспомнить до приезда милиции.
- Компот, - повторил Олег.
Мазин встал со скамеечки и задул свечу. Комнату наполнил неохотный свет дождливого утра.
- Пойду погляжу погоду, - сказал он Борису.
Туман
Мазин отворил дверь и удивился неожиданной картине. Гор не было. То есть они никуда не делись, конечно, но тучи, плотно укутавшие ущелье, оставляли для просмотра не больше двух сотен метров, и в этом ограниченном непроницаемым туманом пространстве часть Дагезана, видимая с порога калугинского дома, казалась не заоблачным экзотическим поселком, а простенькой подмосковной деревушкой с соснами на косогоре, серыми избами и меланхоличным мычаньем проснувшегося теленка. Игорь Николаевич уловил в сыром воздухе сладковатый запах парного молока.
Телячий голос доносился справа, а впереди тропка вела к домику Демьяныча, старому, покосившемуся, купленному пасечником у давно покинувших поселок хозяев. Мазин пошел по тропинке, наступая на прошлогоднее сено, разбросанное в особенно вытоптанных местах. Мокрая трава чавкала под ногами. Клочья тумана плавали так низко, что хотелось раздвигать их руками, как занавески.
Демьяныч стоял у забора в соломенной не по погоде шляпе. Спросил заинтересованно, но без излишнего любопытства:
- Как ночь прошла, Игорь Николаевич?
- Скажу, все скажу, - пообещал Мазин, понимая, что старику не терпится узнать, что же произошло на даче. - Устал я...
- Зайдите, Игорь Николаевич. Живу я, правда, запущенно. Так сказать, жилище человека одинокого.
В тесноватой избе пасечника в самом деле не чувствовалось заботы об уюте. Даже большая печь не была побелена и выделялась густыми коричневыми пятнами глины, как загрунтованная малолитражка, покалеченная в дорожной катастрофе.
- Ежели пожелаете, угощу чайком с такой травкой отменной, что усталость как рукой снимет.
- Не откажусь. - Мазин присел к столу, покрытому голубенькой, в цветочках клеенкой.
- Сию секунду.
Демьяныч отворил дверцу настенного шкафчика, на которой была приклеена вырезанная из журнала фотография улыбающегося космонавта Поповича, достал две пачки с чаем, ловко смешал в заварном чайнике и поставил его на раскаленную плиту.
- Настояться требуется, - пояснил он. - Раздевайтесь пока. У меня не замерзнете. Сам стынуть не люблю.
Теплая крестьянская изба и основательный старик, такой далекий от невероятной реальности щегольской дачи с гаражом и мансардой, где лежал труп человека, прожившего жизнь в столичной суете, действовали успокаивающе. Не хотелось уходить, разыскивать подозрительного невропата Валерия, выуживать по крохам детали истины, восстанавливая мрачные обстоятельства человеческой смерти. Хотелось спокойно прихлебывать вкусный чай и толковать о повадках пчел.
Однако Демьяныча интересовало другое.
- Борис Михалыч - человек проницательный и ловушку расставил умело.
- Нас перехитрили. Кто-то пробрался в мастерскую, когда мы звонили с почты, ударил Калугина ножом и скрылся.
- Скрылся? Удивительно, как и многое в жизни.
Простой этот и даже риторический вопрос поставил Мазина в тупик. При всем желании он не мог ответить на него утвердительно, потому что здравый смысл, логика доказывали, что скрыться невозможно и преступник по-прежнему здесь, рядом. Между тем никто из тех, кого видел до сих пор Мазин, не казался ему убийцей.
- Вы, Демьяныч, философ, оказывается.
- Стараюсь смысл понять...
- Жизни? Трудное дело. Или постигли?
- Много беспощадного вижу.
- Опечалены?
- Не скажу. В этом мудрость.
- В жестокости?
- Нет, в беспощадности. Это разное. Волка убить мудро. А зачем? Чтобы овцу не тронул. Так природа распорядилась. Овцу нам. А мы многое сделать можем. Даже на Луну слетать. Поэтому овцу нам, а не глупому волку.
- Волк не заслужил, выходит?
Ставший было серьезным и даже утративший от этого что-то свое, добродушное, пасечник снова заулыбался.
- Не заслужил, Игорь Николаевич, не заслужил. Сер больно.
Он налил ароматный чай в граненый стакан и поставил на стол блюдечко с медом.
- Вам, наверное, немало пришлось повидать в жизни?
- Что положено, повидал.
- Вы верующий, Демьяныч?
- В бога не верю. Верю в диалектический закон, он нашу участь определяет.
- И участь Калугина?
- И его тоже, - ответил пасечник твердо. - Значит, суждено ему было.
- Закон законом, а на курок-то пальцем нажали.
- Ну, если по-житейски, то человек убил, конечно. Как полагаете, найдет его Борис Михайлович?
- Ему есть над чем подумать. Убийца оставил нож.
- Нож бросил? Спугнули, значит? Улику потерял.
- Или решил бросить тень. Хозяин-то ножа известен.
- Кто ж именно?
- Олег.
- Олег? - Лицо пасечника вытянулось. - Уж больно не похож.
- Не похож. Скорее, ножом кто-то воспользовался. Брал его Валерий, но вернул. Мог и другой взять.
- Скажите какая история! - Демьяныч покачал головой. - Любопытно, почему смерти его домогались? Не месть ли?
- Мне трудно судить.
- Мудреное дело, мудреное. В Москве небось некролог дадут...
Пасечник поднял свое блюдце и пил, держа его в растопыренных пальцах. Вдруг он наклонился через стол.
- А что вы насчет ревности думаете?
- Вам что-нибудь известно, Демьяныч?
- Неопределенно, Игорь Николаевич. Борис Михалычу я бы говорить не стал, потому законник он, в строгих фактах нуждается. Ну, а вы человек вольный, доктор, если не запамятовал... - поглядел пасечник будто с сомнением, и Мазину, в который уже раз испытывая неприятнейшее чувство, пришлось подтвердить, что он доктор.
- Вот, вот... Живые люди мы с вами, сидим, размышляем между собой, и разговор у нас частный, для души, а не для закона. Люблю я, грешный человек, полюбопытствовать, как другие люди на земле существуют. Не все живут одинаково, Игорь Николаевич. Даже у нас, не говоря уж про буржуазный мир. Судъба-то, фортуна свое дело знает, не всем сестрицам одинаковые серьги достаются. Кому и ожерелье перепадет, а другому колечка обручального, глядишь, не хватило. Вот Михаил Михалыч, покойник... Широко судьба вела его, веточки над головой раздвигала, чтоб не поцарапался. Но достоин, ничего не скажешь. Народный талант.
