– Что делает? – не поняла я.
– Ну, лезгинка – танец такой, знаешь? Да еще повизгивает: «Асса! Асса!»
Я попыталась представить себе эту ситуацию, и меня невольно разобрал такой истерический хохот, что я не могла успокоиться, наверное, минуты три. Шилов смотрел на меня без улыбки.
– Вово, – кивнул он, когда я наконец вытерла глаза краем кухонного полотенца. – А мне вот не до смеха было – после четырех хирургий! Коекак самую буйную общими усилиями повязали, руки примотали к койке, но она все не унималась, крича: «Гестаповцы проклятые! Фашисты недобитые!» – и так далее. Накололи всех по самое ничего, а ординаторов я у себя в кабинете коньяком отпаивал перед тем, как на ночное дежурство благословить. Они сказали, что никогда ничего подобного не видели и считали, что такие ситуации возникают только в психиатрических больницах. Еще наивно интересовались, не нужно ли старушек перевести на СкворцоваСтепанова.
– Слушай, – подавив очередной приступ смеха, сказала я, – ты не боишься, что послезавтра своих ординаторов не увидишь? Может, они решили, что медицина не для них, а?
– Все возможно, – пожал плечами Шилов. – Если их такая ерунда напугать способна, значит, не их это дело!
– Олег, они же еще молодые – пообтешутся, попривыкнут, и вылепишь из них, что хочешь. С Павломто получилось?
Павел Бойко пользовался моим особым расположением. В бытность свою ординатором он показывал хорошие результаты, и я всегда верила в этого мальчика. Немало способствовал такому отношению и тот факт, что Паша здорово внешне походил на Дэна. Однако у него и в самом деле оказались хорошие руки, и Олег взял над ним шефство. Я нисколько не сомневалась, что со временем Павел умением сможет соперничать даже с Шиловым. Олег вовсе этого не боялся, потому что обладал одним бесспорно ценным качеством: если он видел в человеке талант, то не пытался его подавить из боязни, что затмят его самого, а культивировал, помогая ему раскрыться полностью. Благодаря этому счастливому умению Шилов заслужил уважение коллег, хотя поначалу его, человека пришлого, да еще и ставленника Москвы, приняли в штыки.
– Павел – другое дело, – ответил на мою реплику Олег. – Он – хирург, что называется, от бога, хоть и «зеленый» еще. А эти двое... Хотя, с другой стороны, я могу быть предвзятым.
– Хорошо, что ты это понимаешь, – сказала я и чмокнула его в макушку. – А теперь – кушать!
Видя, как Олег постепенно оживает после тяжелого трудового дня, поглощая пищу, приготовленную моими руками, я рассудила, что не стоит пока что делиться с ним проблемами, связанными с работой в ОМР. Он узнает об этом в свое время, когда я выясню побольше, чем сейчас. Я никогда не скрывала от Шилова, какими делами занимаюсь, и он всегда оказывал мне неоценимую моральную поддержку. Олег не одобрял моего желания стать штатным сотрудником Отдела медицинских расследований, но и не противился ему: я была его женой, а не собственностью. Наши отношения с самого начала строились на том, что мы оба – взрослые, независимые люди, которым хорошо вместе, но которые ни в коем случае не должны стать ярмом на шеях друг у друга, ограничивающим движения и требующим постоянной отчетности. И я благодарна Шилову за то, что он предоставил мне такую свободу. Он не мог привязать меня сильнее!
Но Олег удивил меня тем, что, неожиданно отложив вилку, вдруг произнес странным голосом:
– А знаешь, что во всей этой ситуации самое ужасное?
Я покачала головой, чувствуя, что шутки в данный момент неуместны.
– Все эти старухи когдато были вполне нормальными, гдето работали, пользовались уважением. Одна из них когдато занималась наукой и даже работала неонатологом, можешь себе представить? Доцент, кандидат медицинских наук, а сегодня – кто она такая? Беспомощная, не вполне адекватная старуха, не нужная даже собственным родственникам.
Я подумала, что он, разумеется, прав: такого конца жизни не пожелаешь и злейшему врагу! Нет, уж лучше умереть до того, как господь отнимет у тебя разум. Вот только кто же знает, когда наступит этот момент?
* * *
Раздавшийся ранним утром звонок буквально выбросил меня из постели, потому что я попыталась схватить трубку быстрее, чем трезвон мобильника разбудит Олега. Как выяснилось, звонил Никита.
– Агния, я еду в больницу к мальчику, – сказал он. – Нашлись родители, и Андрей Эдуардович попросил меня с ними побеседовать. Кроме того, мне нужно самому осмотреть ребенка. Мне бы хотелось, чтобы вы присутствовали. Сможете?
Я могла: сегодня у меня была всего одна пара в меде, и начиналась она в половине второго – времени вагон.
– Да, – добавил Никита, услышав мое согласие, – еще Андрей Эдуардович сказал, что с ребенком беседовал детский психолог и, похоже, узнал чтото интересное. Он тоже едет в больницу, и мы сможем поговорить.
Я оделась в рекордно короткий срок, и мне даже удалось не побеспокоить Олега, который, к счастью, так и не проснулся. До больницы не ходит прямой транспорт, хотя она располагается не так далеко от моего дома, и это каждый раз заставляет меня задуматься о том, не стоит ли последовать совету Олега и пойти учиться на курсы вождения. Так удобно – сел в собственный автомобиль и через некоторое время оказался там, где нужно, без необходимости торчать на остановках в ожидании общественного транспорта в плохую погоду или ловить переполненную в часпик маршрутку. Но ведь есть еще пробки, техосмотры, страховки...
Тем не менее до места я добралась меньше чем за сорок минут и тут же позвонила Никите. Он попросил меня подняться в хирургическое отделение. В прошлый раз я не обратила внимания на интерьер детской больницы, но сейчас, когда точно знала, что увижу, я с интересом осматривалась вокруг. В целом больница мало чем отличалась от большинства городских учреждений подобного рода: ужасающая бедность здорово бросалась в глаза. Тут и там – облупившаяся штукатурка, потеки воды на потолке и на стенах, старый, видавший виды линолеум, но по большей части всетаки бетон, по которому гулко отдавались шаги и скрип катящихся носилок или тележек с завтраком, обедом и ужином. И все же здесь чувствовалось желание руководства хоть както «прикрыть позор» при помощи подручных средств, таких как цветы в кадках, картинки, прикрывающие трещины в стенах, потертые коврики на полах, приглушающие громкие звуки, низенькие книжные полки с детскими книжками и раскрасками, выстроившиеся вдоль окон, игрушки на подоконниках. Наверное, сами маленькие пациенты оставляли здесь то, что не собирались забирать из больницы по выздоровлении, но, несомненно, персонал также принимал непосредственное участие в дополнении интерьера. Отделение хирургии, видимо, считалось здесь одним из лучших, так как, прежде чем попасть сюда, мне пришлось пробежаться по офтальмологии – там дело обстояло совершенно иначе. Видно, не зря мне понравился заведующий – сразу ясно, что хороший человек и с детьми обращаться умеет. В очередной раз мне пришлось убедиться в том, что человеческий фактор – самый важный в любом учреждении. Надо бы поинтересоваться, поддерживают ли больницу какиенибудь благотворительные организации. По роду деятельности мне приходилось сталкиваться с людьми, работающими в подобных организациях, и они всегда вызывали у меня смесь из двух четких ощущений – недоумения и безграничного восхищения. Восхищение – оно и понятно, а недоумение – потому, что эти люди, как правило, занятые на основной работе (некоторые даже занимали высокие менеджерские или директорские должности!), находили время и силы на то, чтобы в свободное время не сидеть тупо у телевизора или за компьютером, не таскаться по барам и ресторанам, а приходить туда, где их помощь понастоящему нужна. Если эта больница не работает с такими организациями, стоит дать заведующему отделением пару телефончиков: может, помогут с ремонтом?
Заведующий оказался на обходе, а Никита встретил меня в коридоре. Его сопровождала немолодая женщина весьма интеллигентного вида, в очках. Седовласая, с безупречной прической и маникюром, одетая в строгую белую блузку и черную юбкукарандаш, она выглядела нетипичным представителем своей профессии – детский психолог, Ивонна Леонидовна Корикова, как представил ее Никита. Я почемуто всегда считала, что психологи – люди не вполне адекватные, потому что, по моему мнению, невозможно оставаться в здравом уме, балансируя гдето на грани медицины и социологии. Психологи любят цветистые фразы, красивые, но давно приевшиеся штампы, не дают прямых рекомендаций, а заставляют реципиента услуг делать выводы самостоятельно, хотя именно за эти выводы психологу, между прочим, и платят. Если бы человек мог справиться с проблемой самостоятельно, он непременно обошелся бы без данного специалиста или, в конце концов, сходил бы в церковь, к батюшке! Внешний облик большинства психологов, с которыми мне приходилось сталкиваться или наблюдать на экране телевизора, также не придавал уверенности в их профессионализме. Корикова тем не менее отличалась от создавшегося у меня образа, причем кардинально. Поначалу мне показалось, что столь чопорная внешность могла напугать неподготовленного ребенка, но, стоило Кориковой протянуть мне руку для приветствия и улыбнуться, как я немедленно пала жертвой ее чар.
