- Но вы хотите, чтобы мы для вас что-то сделали? - предположила Чарли.
- Откуда ты знаешь, что у меня на уме? - удивилась Нерисса.
- Ну… вы просили приехать срочно, а вы ведь, должно быть, знаете о своей болезни уже не первую неделю…
- Эдвард, какая умница твоя Шарлотта! - сказала Нерисса. - Да, я хочу… я хотела попросить Эдварда, чтобы он сделал для меня одну вещь.
- Пожалуйста! - сказал я.
Нерисса сухо улыбнулась:
- Погоди соглашаться, сперва выслушай.
- Ладно.
- Это имеет отношение к моим лошадям. - Она помолчала, склонив голову набок. - Они показывают очень плохие результаты.
- Но ведь в этом сезоне они еще не участвовали в скачках! - изумился я.
У Нериссы было два стиплера, стоявших на конюшне, в которой я вырос. После смерти отца я не поддерживал отношений с тамошними владельцами, но знал, что в прошлом сезоне каждый из них - из стиплеров, разумеется, - выиграл по паре скачек.
Нерисса покачала головой:
- Нет, Эдвард, не стиплеры. Другие мои лошади. Пять жеребчиков и шесть кобылок, участвующих в обычных скачках, а не в стипль-чезах.
- О, извините. Я и не знал, что у вас есть такие лошади.
- В ЮАР.
- А-а! - Я посмотрел на нее немного растерянно. - Я плохо разбираюсь в южноафриканских скачках. Извините, пожалуйста… Я хотел бы быть вам полезен, но я знаю слишком мало, чтобы хотя бы предположить, отчего ваши лошади плохо выступают.
- Эдвард, как ты мил! Сразу видно, ты очень огорчен, что не можешь мне помочь. Не печалься, можешь - если захочешь, конечно.
- Скажите ему, что надо делать, и он сделает, - ответила за меня Чарли. - Для вас, Нерисса, он готов на все.
Это была правда. Тогда и при тех обстоятельствах. То, что Нерисса явно при смерти, заставило меня осознать, скольким я ей обязан. Не столько за что-то конкретное, сколько за постоянную заботу обо мне, сознание того, что я ей небезразличен. Для подростка, росшего без матери, это было очень много.
Нерисса вздохнула:
- Я писала своему тамошнему тренеру на этот счет, и он, похоже, очень озадачен. Он не знает, почему мои лошади проигрывают. Все прочие его лошади выступают нормально. Но письма идут так долго… В наше время почта работает из рук вон плохо, что тут, что там. И я подумала, дорогой Эдвард, что если бы ты мог… то есть я понимаю, что прошу очень много… но если бы ты мог уделить мне неделю своего времени, чтобы съездить туда и выяснить, что происходит, я была бы тебе очень признательна.
Возникла небольшая пауза. Даже Чарли не поспешила сказать, что я, конечно, поеду, хотя было уже ясно, что я поеду, осталось только выяснить, когда и куда именно.
- Понимаешь, Эдвард, - продолжала Нерисса, - ты ведь так хорошо разбираешься в скачках! Ты знаешь, как ведутся дела на конюшнях и все такое прочее. Если с ними что-то не так, ты ведь сразу это заметишь, верно? А потом, ты умеешь расследовать всякие тайны…
- Чего? - удивился я. - В жизни ничего не расследовал!
Нерисса только отмахнулась.
- Ты умеешь разгадывать загадки. От тебя ничто не укроется.
- Нерисса, - с подозрением сказал я, - вы что, насмотрелись моих фильмов?
- Да, конечно! Я их видела почти все.
- Нерисса! Но ведь это же не я. Все эти детективы-супермены - это всего лишь роли!
- Эдвард, дорогой, не валяй дурака! Ты не мог бы делать все то, что ты делаешь в фильмах, не будучи отважным, решительным и проницательным.
Убиться можно! Конечно, очень многие путают актера с его ролями, но она-то…
- Нерисса, вы меня знаете с восьмилетнего возраста! - воскликнул я. - Вы прекрасно знаете, что я вовсе не отважен и не особенно решителен. Я самый обычный человек. Я - это я. Я тот самый мальчик, которому вы давали конфетки, когда он плакал, упав с пони, и говорили: «Перемелется - мука будет», когда оказалось, что у него не хватает куража, чтобы сделаться жокеем…
Нерисса снисходительно улыбнулась:
- Ничего, с тех пор ты научился драться. А в твоем последнем фильме, когда ты висел на одной руке над пропастью в тысячу футов…
- Нерисса, дорогая Нерисса! - перебил я. - Я, конечно, поеду в Южную Африку. Правда поеду. Но все эти драки в фильмах… По большей части это не я, это человек моего роста и веса, который действительно знает дзюдо. А я не знаю дзюдо. Я совсем не умею драться. То, что вы видите в фильмах, - это просто мое лицо в крупных планах. А эти утесы, на которых я висел… Конечно, скала была настоящая, но никакой опасности не было. Я пролетел бы не тысячу футов, а всего десять и плюхнулся бы в сетку вроде той, что натягивают в цирке для воздушных гимнастов. Я и падал, раза три. И вообще, там нигде не было тысячи футов - во всяком случае, скала была не отвесная. Мы снимали в Долине скал в Северном Девоне. Там уйма маленьких площадок, на которых можно установить камеры…
Нерисса слушала, и по лицу ее было видно, что она не верит ни одному моему слову. Я понял, что бесполезно объяснять дальше: что я вовсе не первоклассный стрелок, что я не умею водить самолет и прыгать на лыжах с трамплина, не говорю по-русски, не знаю, как устроен радиопередатчик, и не смогу обезвредить бомбу, что я расколюсь, стоит кому-нибудь пригрозить мне пыткой… Она знала, что это неправда. Она это видела своими глазами. Это было написано у нее на лице.
- Ну ладно, ладно, - сдался я наконец. - По крайней мере, я знаю, что должно и чего не должно происходить в конюшне. По крайней мере в Англии.
- Вот именно, - улыбнулась Нерисса. - Ты еще скажи, что это не ты проделывал все эти каскадерские трюки на лошадях в первых фильмах, где ты снимался!
Этого я сказать не мог. Трюки на лошадях проделывал я. Ну и что из этого?
- Я поеду, посмотрю на ваших лошадей и послушаю, что скажет ваш тренер, - пообещал я. И подумал, что, если тренер не знает или не пожелает объяснить мне, в чем дело, сам я вряд ли до чего-то докопаюсь.
- Милый Эдвард, ты так добр!…
Нерисса внезапно сникла в кресле, точно истратила на уговоры последние силы. Но, увидев тревогу, отразившуюся на лице Чарли - да, вероятно, и на моем, - она заставила себя улыбнуться.
- Нет еще, дорогие мои. У меня, наверно, еще месяца два… Самое меньшее два месяца.
Чарли протестующе замотала головой, но Нерисса похлопала ее по руке.
- Все в порядке, дорогая. Я привыкла к этой мысли. Но мне хотелось бы устроить все свои дела. Вот почему я попросила Эдварда разобраться с лошадьми. На самом деле, видимо, надо объяснить…
- Вам не стоит утомляться, - перебил я.
- Я… не устала… - возразила она, хотя это явно была неправда. - И мне хочется вам рассказать. Эти лошади принадлежали моей сестре Портии, которая тридцать лет тому назад вышла замуж и уехала в Южную Африку. Овдовев, она осталась там, потому что там у нее были друзья. Я несколько раз ездила к ней в гости. Да я вам про нее рассказывала.
Мы кивнули.
- Она умерла прошлой зимой, - заметил я.
- Да… это большое горе.
Похоже, смерть сестры печалила Нериссу куда больше, чем своя собственная.
- Близких родственников, кроме меня, у нее не было, и она оставила мне почти все, что унаследовала от мужа. И лошадей тоже.
Она умолкла, собираясь не столько с мыслями, сколько с силами.
- Это все были годовички. Очень дорогие. Тренер мне написал и спросил, не желаю ли я их продать, потому что из-за африканских правил карантина перевезти их в Англию было нельзя. Но я подумала, что будет забавно… то есть интересно… иметь лошадей в Южной Африке. Выставить их на скачки, а потом продать на племя. Но теперь… понимаете, к тому времени, как они достаточно подрастут, чтобы продать их на племя, меня уже не будет в живых, а цена их катастрофически упала.
- Нерисса, дорогая! - сказала Чарли. - Но разве это так уж важно?
- О да, - твердо ответила Нерисса. - Да, дорогая, это очень важно. Потому что я оставлю их своему племяннику, Данило, и мне не хочется оставлять ему что-то бесполезное.
Она посмотрела на нас:
- Я не помню, вы встречались с Данило?
Чарли ответила:
- Нет.
- Пару раз, - сказал я. - Когда он был еще маленьким. Вы привозили его на конюшню.
- Да-да, было такое. А потом мой деверь развелся с этой ужасной женщиной, матерью Данило, и забрал его с собой в Калифорнию. Так вот… Недавно Данило вернулся в Англию. Он оказался таким славным молодым человеком! Очень удачно, не правда ли, мои дорогие? У меня ведь так мало родственников. На самом деле Данило вообще единственный мой родственник. Не кровный, правда, - он сын младшего брата моего дорогого Джона, понимаете?
Да, конечно. Джон Кейвси, скончавшийся лет шестнадцать тому назад, был деревенский джентльмен, державший четырех охотничьих лошадей и обладавший неплохим чувством юмора. Еще у него была Нерисса, брат и племянник. Он владел пятью квадратными милями Веселой Англии.
После паузы Нерисса сказала:
- Я отправлю мистеру Аркнольду - это мой тренер - телеграмму, что ты приедешь, чтобы во всем разобраться. Пусть он закажет тебе номер в гостинице.
