Вот он, деревенский район городской окраины, как называет такие места один мой знакомый.
Всполошенно кудахча и хлопая крыльями, из-под колес выскочила курица, и я ругнула себя за невнимательность. К этому присоединилась облезлая, худосочная собачонка. Она зашлась в брехливом лае, пробежав рядом с машиной с десяток метров. Когда я уже заворачивала в нужный мне переулок, ханыжного вида малый, маявшийся на обочине, вглядевшись, что-то мне крикнул. Только вписавшись в поворот, я расслышала, каким именем он меня окликнул: «Лозовая!» Без колебаний я остановила машину.
— Лозовая! — повторил он, торопясь ко мне трусцой.
Видно, друзья-рокеры здесь весьма популярны, если их принцессу каждый ханыга знает. Только отчего же он меня за нее принял?
— Лозовая! — упорствовал парень в своем заблуждении.
— Откуда ты меня знаешь?
— Видел, — он едва перевел дух, — как ты вчера от Семиродовых выходила, с Иваном, а там до тебя отродясь молодых баб не бывало.
Вот так, оказывается, все просто. Я открыла дверцу, чтобы нам было удобней разговаривать.
Молод, но пропит до предела. Парню недолго оставалось до того состояния, про которое говорят, что человек опустился ниже уровня городской канализации. Опухшее, но выбритое лицо. Относительно чистая, но мятая одежда. Наверное, спит он не раздеваясь. Короче говоря, не из таких, ради кого я запросто могу остановить машину.
И не остановила бы, не крикни он так удачно.
— А на мотоцикле ты лучше смотришься.
Тоже мне комплимент! Знал бы, как сам смотрится!
— Чего тебе?
— Дай тридцатку, а? Для тебя же это мелочь, а мне поправиться поможешь.
— Ты для этого меня остановил? — Я захлопнула дверцу перед самым его носом. — Хоть и мелочь, а алкашам, вроде тебя, я не подаю из принципа.
— Погоди, Катерина, — он вцепился в дверцу обеими руками — благо окно открыто — и приблизился настолько, что я почувствовала запах перегара, — я тебе про Ивана сказать хочу, не уезжай, ну! — выкрикнул он почти в отчаянье, видя, как я дернула рычаг переключения передач.
Пришлось задержаться.
— Про какого Ивана? — спросила я на всякий случай, мало ли на свете Иванов.
— Про Семиродова, про какого! Не ходи больше к ним, слышишь? Не ходи. Ванька тебя убить хочет. Я его давно знаю, с самого моего детства, он всерьез говорил, правда. Дай тридцатку, а?
Дверцу снова пришлось открыть, чтобы только не дышал в мою сторону и не заставлял мучиться.
— Как тебя звать-то?
— Аладушкин, — осклабился он, отчего его отечные глаза совсем закрылись.
— Врешь ты, Аладушкин. С чего это Иван будет с тобой своими планами делиться? Да еще такими серьезными?
— Он вчера здорово пьяный был. Ну, такой, что мне его до дому на себе пришлось тащить, вот и болтали по дороге.
— Во хмелю любой подонок становится героем, а то сам не знаешь. Ты мне лучше вот что скажи, мое имя ты от него тоже вчера узнал?
— Не-ет! — Аладушкин опять расплылся в отвратительной улыбке. — Раньше еще, я не знаю, может, дня три назад. Он мне деньги за тебя предлагал. Помоги, говорит, с ней разделаться, а когда — потом, мол, скажу. А мне на фиг…
Он осекся при виде извлеченного мной из «бардачка» бумажника и быстро облизнул потрескавшиеся губы. Но я не торопилась расплачиваться.
— Что-то в толк не возьму, за что он меня так наказать хочет?
— Да ла-адно тебе! — не поверил Аладушкин моему недоумению. — Ты же дом его дядьки сжечь грозишься.
Пришлось рассмеяться ему в лицо. Получилось очень натурально и невесело.
— Я что, сумасшедшая? Зачем мне свой дом жечь? Семиродовы за него деньги дать готовы.
— Ага, готовы! Нашла дураков! Они его сами сожгут, лишь бы не платить ничего. А потом, он ведь у них застрахован.
— Слушай, откуда ты все знаешь! — удивилась я. — Ты им что, близкий родственник? Даже о страховке и то тебе известно.
— Да от Ваньки же и слыхал! — Он возмутился, отстаивая свою правдивость. Даже о деньгах в запале забыл. — Как встретит меня, так и рассказывает. Вот и сегодня тоже. После обеда, говорит, приходи, поможешь с Катькой, — он осекся, виновато оглянулся, — с Катериной разобраться. Отблагодарю, говорит, за мной не заржавеет.
— И ты пойдешь? — спросила я равнодушно и открыла бумажник.
— А чего? — пожал он плечами. — Схожу из интереса. Любопытно ведь. А помогать — на фиг!
Я отдала ему три мятые бумажки, чтобы он мои слова накрепко запомнил, чтобы засели они в его похмельной голове. Жалко мне его стало.
— Не ходи. И вообще, думай, что делаешь.
Но он, обрадовавшись, похоже, не внял моему предупреждению.
— Жги их, Катерина, не жалей! Они переживут, у них денег много и страховка есть! — заорал обалдевший от счастья алкаш на всю улицу и почти бегом поспешил прочь.
Пришлось уезжать отсюда как можно скорее, от любопытных глаз и ушей, нацеленных на меня, казалось, из-за каждого забора.
Я двинула машину окружным путем, чтобы в нескольких километрах отсюда выбраться на то самое, ведущее к аэропорту шоссе и по нему, не привлекая ничьего внимания, добраться до цели.
О поджоге я слышу уже во второй раз. Похоже, обстановка здесь накалена до предела — события назрели, как нарыв, и мне повезло вклиниться в них в самый подходящий для этого момент. Стоит ли вмешиваться, вот в чем вопрос! Может, их хижина Малышеву нужна? Вряд ли. Если не будет дома, сделка ему дешевле обойдется, а я свое получу в любом случае. Правда, Кириллу тогда жить негде будет? Но, во-первых, черт бы с ним, с Кириллом, — благодеяний я от него не видела, во-вторых, Ганс ему квартиру устроит за подпись на бумагах о купле-продаже пожарища. Да будет ли оно еще, пожарище-то? Нормальные люди заявили бы на рокеров в милицию, но Семиродовых нормальными никак не назовешь.
А ханыга Аладушкин? Я зациклилась на этом человеке до легкого мозгового ступора, потому что не знала, как пристегнуть его к происходящему. Роль, которую предлагал ему Иван, пригласив помочь обороняться от рокеров, подходила ему не более чем мне — автомат Калашникова.
«Меняй, Танечка, планы в соответствии с переменами, происходящими вокруг», — повторила я свой сегодняшний девиз, проезжая по шоссе мимо дома Кирилла Федоровича.
Сюда я вернусь позже, когда потолкую с дамой, за которую меня уже приняли дважды. Когда правдами и неправдами — половичком расстелюсь, топором над головой повисну — добьюсь от Лозовой ответа на вопрос о причинах конфликта. А когда мне ясно станет, почему Семиродовы решились на убийство, тогда наступит время для моей с ними беседы. И говорить в таком случае я буду, опираясь не только на одну интуицию. Если же за это время дом сгорит, что ж, на все, как говорится, воля божья.
А рокеры, по словам Ивана, как раз по этой дороге гоняют, бензин жгут.
Люблю я устраивать засады! Хотя какая там засада. Остановлю машину на обочине в удобном месте и спокойно буду дожидаться встречи.
Место я выбрала хорошее — ровную травяную площадку между двумя раскидистыми тополями. И глазу приятно, и от дороги недалеко. Сиди себе, любуйся природой и слушай пение жаворонков. Ради одного этого стоило сюда приехать!
Очень кстати оказался болтавшийся в багажнике со времени последнего выезда на природу складной шезлонг.
Прикрыв глаза очками, закурив сигарету и откинувшись в отрегулированном на нижнее положение шезлонге, я решила подремать. Шум мотоциклов меня наверняка разбудит.
Хороша засада!
Проснулась я, как и предполагала, от шума моторов и восхищенного присвиста. Повернула голову — вот она, вся честная компания, в полном составе. Поставив «коней» в ряд вдоль обочины, на меня смотрели четыре пары глаз. Признаюсь, такое внимание явилось для меня неожиданностью. Чем я их так заинтересовала? Белым спортивным костюмом, что ли? Едва не воскликнув: что, мол, вам надо, ковбои, я сообразила (ох, как это непросто спросонок!): не им, а мне от них надо… Я уже открыла было рот, чтобы пригласить их к себе на полянку (тоже спросонок и тоже глупо, согласна), как рокерша, вторая в ряду, оттолкнувшись ногами, послала назад свою никелированную, зеркально блестящую «Хонду», вывернула руль, дала по газам и резко рванула с места. Остальные с шумом и треском двинули за ней следом. Кричать в спины не имело смысла.
А что, собственно говоря, произошло? На большее я и не рассчитывала с самого начала. Самое главное — не проспала их. Дорога-то одна, так что встреча наша неминуема. А удалились они как раз в сторону семиродовского дома.
Не торопясь, я ехала по их горячим следам, в полном соответствии с ролью нейтрального зрителя, не собираясь ни во что вмешиваться, если там, впереди, вдруг развернутся какие-то боевые действия. Вскоре я была на месте. Рощица, загораживающая от меня город с левой стороны, кончилась, и глазам предстало зрелище. Ристалище. Почти родео. Ах, какая это была картина! И декорации подходящие — неяркое солнце в окружении облаков, окрашенных желто-алым пламенем.
