По второму каналу шла какая-то музыкальная программа, и Ксюха увлеклась слушанием новой жалостливой песни Тани Булановой – она всегда любила такую музыку…
Примерно минут через пятнадцать послышалось звяканье ключа.
Ну наконец-то! Ксюха вскочила и бегом побежала в прихожую.
– Ну что? – накинулась она на Катьку.
– Фух, погоди, ботинки сниму, – отдуваясь, проговорила Катька, и прошла в зал, сразу же плюхаясь на диван.
– Короче, – залезая на него с ногами, сказала она, – скажи Лорке, пусть фигней не страдает – все там нормально. Мужик, скорее всего, умер своей смертью, – все слышали, что менты так и сказали. Просто перетрахался, и сердце не выдержало. Так что пусть домой возвращается, а то совсем загонится. А за сумкой своей в ментовку сходит и все объяснит – так мол и так, получилось случайно, я не при делах. Дела-то никакого нет!
– Ох, ну слава богу! – подскочила Ксюха на диване и быстро пошла в коридор. – Прямо от сердца отлегло…
– Погоди, погоди, ты куда? – идя за Ксюхой по пятам, говорила Катька. – Ты что, вот так прямо и уходишь? Мы и не поговорили даже!
– Катя, некогда мне разговаривать! – простонала Ксюха. – У меня Андрейка там с Ларисой, и она вся на нервах сидит, а тебе лишь бы потрепаться!
Увидев, как обиженно надулись Катькины пухлые губки, Ксюха тут же спохватилась:
– Ой, прости, пожалуйста, Катюша, я не хотела тебя обидеть. Спасибо большое, Лариска-то как рада будет.
– Ну ты скажи ей, чтобы она ко мне зашла! – крикнула Катька уже в дверь, когда Ксюха бегом сбегала по лестнице.
Она только рукой махнула и помчалась дальше.
«Только бы троллейбус не пришлось ждать! – вертелось у нее в голове, – а то совсем околею!»
У Ксюхи были зимние сапоги, но почти совсем новые, и она очень их берегла. Вдруг в них лет пять придется проходить?
«Ладно, – решила она, – еще месяц как-нибудь пробегаю в этих, а потом придется доставать и носить. Что-то осень в этом году круто началась!»
Приехав домой, она с порога сообщила совсем потерявшей терпение и разум Ларисе, что все в порядке, обратив внимание на то, что пепельница полна окурков от «Явы», а Лариска дымит очередной сигаретой.
– Господи! – Лариса аж зажмурилась, – нет, все-таки ты есть на свете! Ну ладно, я побегу.
И она, одеваясь, пошла к двери.
– Катька просила тебя зайти к ней, – немного обиженно проговорила Ксюха.
– Перебьется, – отозвалась Лариса.
Вот в этом вся Лариса! Когда надо, так «Ксюха, миленькая, сделай, пожалуйста», а как сделаешь – так «Я побегу»!
В этот момент Лариса стукнула в окно, уже проходя по двору, и крикнула:
– Ксюха, спасибо!
«Нет, все-таки она хорошая», – расплылась в улыбке Оксанка, беря на руки Андрюшку, который радостно залопотал при виде матери…
* * *
Придя домой, Лариса первым делом направилась в ванную. Погрузившись в теплую воду, она с наслаждением расслабилась, выбрасывая из головы все тревожные мысли, которые загружали ее сегодня.
«Все, пора об этом забыть, – внушала она сама себе. – Завтра же заберу сумку и поставлю жирную точку в этом деле. И надо же было вести себя так глупо! Слава богу, все кончилось…»
Наутро Лариса как ни в чем не бывало ушла на работу, а когда вернулась, то сразу поняла, что точку в этом деле ставить рано.
– Лора! – пока Лариса разувалась в прихожей, ей навстречу метнулась перепуганная Аделаида Александровна. – А к тебе тут пришли…
Словно камень ухнул откуда-то из центра груди к кончикам пальцев на ногах. Лариса сразу же поняла, что пришел кто-то явно не с дружескими намерениями.
– Лариса Николаевна? – из зала выходил высокий мужчина в милицейской форме.
– Да… – немного растерянно подтвердила Лариса.
– Капитан милиции Корнеев, попрошу вас проехать с нами, – отчеканил мужчина без всяких эмоций.
Лариса невольно повернулась в сторону матери. Та стояла совершенно потерянная и ничего не понимала.
– Я арестована? – медленно спросила Лариса.
– Не волнуйтесь, вы просто задержаны до выяснения обстоятельств.
Лариса молча кивнула, спокойно надела снова ботинки и встала в ожидании капитана. Тот открыл дверь и пропустил Ларису вперед.
– Лора! – побледневшая Ада кинулась к дочери.
– Все будет нормально, мама, – безжизненным голосом сказала Лариса. – Все будет нормально. Ты только к Сашке зайди.
– Лоронька, а что же мне ей сказать? – совершенно убитая Ада шла по пятам за дочерью через общий подъездный коридор и, вытирая слезы, пыталась заглянуть ей в лицо. Пожалуй, в таком состоянии Аделаиду Александровну Драгомилову еще никто не видел. Оказавшись в критической ситуации, она вдруг абсолютно утратила способность владеть собой и контролировать эмоции. Лариса же всегда была сама по себе, и мать привыкла так воспринимать собственную дочь. Она давно считала ее взрослой, ни во что не вмешивалась, считая, что Лариса сама во всем разберется. Отчасти это было отмазкой, потому что у Ады вечно не хватало времени на дочь, и она успокаивала себя подобной формулировкой, снимая с себя ответственность и уверяя сама себя, что воспитала дочь самостоятельной.
Аделаиде никогда не приходило в голову, что с Ларисой может что-то случиться, и теперь, увидев, что дочь попала в беду, причем неизвестно какую, но явно криминального характера, она совершенно растерялась.
– Что же мне сказать-то ей, Лорочка? – повторила Ада, как-то даже заискивающе заглядывая дочери в глаза.
– Скажи, пусть к Катьке зайдет, или к Ксюхе, – быстро проговорила Лариса. – Они все знают.
– А… – начала было Ада, но Лариса вдруг резко прикрикнула на нее:
– Да прекрати ты, пожалуйста, мама! И так тошно!
И Ада послушно утерла слезы и замолчала.
– Хорошо, дочка, – тихо сказала она уже сама себе, потому что дверь коридора за Ларисой и капитаном захлопнулась, – я все сделаю.
* * *
Сашка пришла в тот день рано – потянула сухожилие на тренировке и отпросилась.
Дома, туго перебинтовывая ногу эластичным бинтом, она досадовала сама на себя.
«Угораздило же тебя так резко сигануть! Спокойнее надо быть! Теперь вот несколько дней без тренировок, а это, между прочим, потеря навыков!»
Но так как Сашка ни при каких обстоятельствах не теряла рассудительности, то она тут же успокоила себя тем, что когда нога заживет, она просто несколько дней позанимается более интенсивно, и форма будет восстановлена.
Замотав ногу, она удовлетворенно притопнула ею по полу и, сдув со лба непослушную светлую прядку, собрала волосы в хвост.
– Пап! – крикнула она в комнату. – Обедать идем!
Владимир Николаевич Вершинин, услышав голос дочери, отложил газету и прошел в кухню.
– Давай, давай, – сказал он, усаживаясь на стол. – Как нога-то?
– Нормально! – махнула рукой Сашка, строгая колбасу и сыр и делая бутерброды. – Пап, – она виновато развела руками. – Ну, сам знаешь – котлеты жарить я не умею…
– Да о чем ты говоришь, – улыбнулся отец. – Все замечательно.
Они ели бутерброды, запивали их чаем, и Сашка рассказывала о том, как прошел сегодняшний рабочий день. Работала Александра Владимировна Вершинина в фитнесс-клубе, вела женскую группу по самообороне, попутно занимаясь карате. Отец внимательно слушал увлеченный рассказ дочери.
Сашка всегда была ближе к отцу, чем к матери, они всегда отлично находили общий язык. Сашка постоянно делилась с ним своими проблемами. Сначала будучи маленькой девочкой, когда и проблемы были детсадовского уровня, она с обидой говорила отцу, ведшему ее за ручку из садика, о том, как Мишка нарочно выдернул из-под нее лошадку-качалку, и Сашка больно полетела носом об пол.
– Ты плакала? – взметал брови отец.
– Нет, – уверенно качала головой Сашка. – Я ему врезала по шее! Воспитательница ругалась, но я не стала говорить, что он первый начал.
– Молодец, – удовлетворенно отвечал отец и крепче сжимал ручку дочери. – А воспитательнице не жалуйся. Никогда никому не жалуйся, дочка. – И добавлял:
– Мне можешь.
Мать ругалась, не понимала, говорила, что отец воспитывает из Сашки какую-то пацанку, драчунью, но Сашка и не хотела быть другой. Все свои проблемы она решала сама, иногда прибегая к помощи отца, но только не матери. Попытавшись несколько раз поделиться с ней и наткнувшись на откровенное непонимание и осуждение, Сашка вдруг осознала, что мать никогда не принимает ее сторону. И отказалась раз и навсегда делиться с ней чем бы то ни было.
Мать чувствовала, что дочь замыкается, отстраняется, тянется к отцу, страдала из-за этого, ощущая даже уколы ревности, но ничего не могла изменить. Ей всегда не хватало чуткости и умения выразить свои чувства, поэтому она молчала, вела себя строго и сдержанно. И Сашка принимала этот сценарий.
Потом Сашка рассказывала отцу, какой мальчик ей нравится, и какому нравится она…
Даже когда Сашка стала девушкой, она, не поняв, что с ней происходит, жутко испугалась, молчала три дня, а когда отец на четвертый не выдержал, заметив, что с дочерью явно творится неладное, вывел ее на кухню и, плотно закрыв дверь, выспросил, в чем дело, Сашка, давясь в слезах и умирая от стыда, рассказала.
