Марина Серова - Спелое яблоко раздора

— Отлично, не так ли? — заметил критик, когда я замолчала.

— Теперь смотрите сюда. — И он, как заправский фокусник, выудил из папки какую-то газетку. — Вот, а теперь прочтите это, — показал он на последнюю страницу. — Что вам это напоминает?

— Вслух? — спросила я.

— Лучше вслух, у вас хорошо получается, — похвалил меня Иван Иванович.

Я, благодарно улыбнувшись, посмотрела на страницу и, скрыв удивление, прочла:

— Что скажете на этот раз? — хитро поинтересовался Григорьев.

— Но ведь это то же самое стихотворение, — я посмотрела на критика выжидательно, — хотя здесь и стоит имя какого-то Антона Бондаренко.

— Вы правы, стихотворение то же самое, — удовлетворенно кивнул Иван Иванович. — И что вы думаете по этому поводу? — пытал он меня, решив, видимо, разыгрывать из себя этакого Пинкертона или Шерлока Холмса, отведя мне почетную роль доктора Ватсона.

— Полагаю, что кто-то из этих двоих вор, — просто ответила я и едва удержалась, чтобы не добавить слово: «Холмс».

— И кто же? — с самым заговорщическим видом поинтересовался Григорьев. — Кто, по-вашему?

— Полагаю, что Высотин, — сказала я, с интересом глядя на него, и объяснила свою догадку: — Иначе вы не говорили бы о поруганной чести.

— Браво! — воскликнул Григорьев. — Вы совершенно правы: Алекс стянул этот стишок у молодого поэта.

— Но зачем, Иван Иванович? — задала я своевременный вопрос. — Зачем известному поэту воровать стих у поэта неизвестного? Не вижу в этом логики. Вот если бы наоборот… Кстати, — я посмотрела на выходные данные газетки, — вы не знаете, когда Высотин написал свое стихотворение?

— Я знаю другое, Танечка, — самодовольно ухмыльнувшись, ответил Иван Иванович. — Я знаю, что сборник вышел позже, чем газета.

— Вы правы, — вздохнула я, сверив даты выхода в свет книги и газеты. — Но можете ли вы доказать свою правоту?

— Полагаю, что да, — заверил меня критик. — Я нашел этого паренька и на днях собираюсь его посетить. Он живет, кстати говоря, в пригороде.

— И что же? Вы думаете, он предоставит вам доказательства? — Я пытливо прищурилась.

— Уверен. Больше того, хочу пригласить вас с собой. — Я подняла брови. — Если, конечно, вас заинтересовала вся эта история, — тут же добавил Иван Иванович.

— Заинтересовала! — хмыкнула я. — Я даже готова поспорить с вами, что вором окажется не Алекс, а мальчишка! — Мне нужно было подстегнуть этого борзописца.

— Согласен! — принял пари Иван Иванович. — Проигравший должен будет выполнить одно желание победителя, — нагло заявил он, поблескивая глазами.

— Отлично!

Мы заключили вполне циничное пари, так сказать, в духе времени. После этого договорились насчет поездки, и я распрощалась с господином критиком. Мне уже было о чем подумать.

Конечно, я могла бы сразу спросить его, не был ли он накануне смерти у Высотина, выполняя таким образом порученное мне задание, но подумала, что об этом я спросить могу всегда, а сейчас мне было куда интереснее совершить поездку с критиком, назначенную на послезавтра. К тому же я полагала, что обвинения в плагиате если и не главная причина, подтолкнувшая Высотина к самоубийству, то, скажем, одна из многих. Вполне может быть, что человек просто не выдержал прессинга. Иногда в жизни складываются такие ситуации, когда, за что ты ни берешься и что ни делаешь, ничего не получается, ничего не выходит и, кажется, ничего и никогда впредь уже не поправится. Нужно обладать порядочным мужеством, чтобы пережить такие вот периоды, и далеко не всем это под силу.

Кстати, надо бы узнать о Высотине побольше. Может, тут действительно целый букет. Мало того, что критические статьи-обвинения, так еще и измена, например, любимой жены, какие-нибудь неприятности в фонде. И надо еще узнать о том, сообщил ли Григорьев самому Высотину о своей находке. Я поставила себе «галочку» для памяти. Поставила и продолжала размышлять уже по дороге домой.

Безусловно, обвинение в плагиате меня не только удивило, но и порадовало. Я мало знала о душевных качествах покойного, но неумолимая логика подсказывала, что если кто и мог быть вором, то, скорее всего, все-таки Бондаренко. Глупо как-то было подозревать в этом Высотина. Только такому литературному агрессору, как Григорьев, могло подобное прийти в голову. Впрочем, я решила, что на эту тему нужно поговорить с Сергеем Белостоковым и другими друзьями поэта.

Но это было не главное, что меня волновало в данный момент. Конечно, я не могла не заметить некоторых совпадений в участи своих «подопечных», я имею в виду Александра Колесникова и Алекса Высотина. Совпадение первое — время смерти. Совпадение второе — очень похожие имена. Согласна, это ничего не значит, но меня это смущало. Совпадение третье и, на мой взгляд, самое серьезное — орудие и способ убийства. Оба были задушены электрическим шнуром. Правда, одному из них явно помогли, о чем свидетельствовали синяки на шее покойного; а насчет другого никаких сомнений вроде бы не возникало. Словом, невозможно было удержаться от сравнительного анализа. Чтобы успокоить себя, я позвонила все-таки в милицию и узнала, кто там занимается делом Высотина. Следователем оказался капитан Васечкин, который был наслышан о моих «заслугах перед отечеством» и вступил со мной в контакт. Разговор не занял и десяти минут.

Капитан заверил меня, что никаких подозрительных следов на теле покойного обнаружено не было, и в том, что это самоубийство, сомневаться не приходится. Что же касается морального давления на Высотина, то в его предсмертном письме, которое было обнаружено милицией, он черным по белому написал: «В моей смерти прошу никого не винить».

— А что он еще написал? — полюбопытствовала я.

— Сейчас, — сказал на это Васечкин, пошуршал бумажками и прочитал: — «Причины, по которым я ухожу из жизни, касаются только меня одного. В моей смерти прошу никого не винить. И, пожалуйста, не сплетничайте, покойник этого не любил. Лада, прости за то, что семейная лодка разбилась о быт. Алекс Высотин». Число и подпись.

— А Лада — это кто? — спросила я, борясь с назойливым ощущением, что нечто подобное мне где-то уже встречалось.

— Его жена, — ответил мне Васечкин.

— Слушайте, капитан, а вам не кажется, что письмо это какое-то странное? Ну, мне оно что-то напоминает, но что…

— Напоминает письмо Маяковского, — твердо выдал Васечкин.

— Да, — согласилась я, думая, как же я могла забыть про «лодку и быт» и про то, что «покойник не любил сплетен». — Что ж, спасибо за информацию, — поблагодарила я следователя. — А не подскажете, капитан, вы случайно не знаете, кто занимается расследованием смерти Александра Колесникова?

— Вот чего не знаю, того не знаю. А кто это?

— Этого я тоже пока не знаю, — призналась я. — Но он умер от удушения в то же утро, что и Высотин, тоже электрическим шнуром. Хотя ему, похоже, помогли.

— Нет, тут ничем не могу помочь. Попробуйте позвонить завтра.

— Хорошо. Спасибо, капитан, — еще раз поблагодарила я.

— Всего хорошего, — отозвался Васечкин и положил трубку.

Я остановила машину у киоска и вышла купить сигарет. Теперь у меня появилась еще кое-какая информация к размышлению — предсмертное письмо. Может, это какой-нибудь намек? Вокруг смерти Маяковского в свое время ходило немало слухов. Может, Высотин хотел что-то таким образом сообщить или намекнуть на что-то? Что за странный посыл? Не думаю, что у поэта просто не хватило фантазии на сочинение оригинальной предсмертной записки. Тогда почему именно Маяковский? Может быть, Владимир Владимирович был просто любимым поэтом Высотина? Тогда его письмо можно было бы как-то истолковать. А если все-таки это намек, то не на причины ли, побудившие в свое время покончить с жизнью и первого, и второго? Тогда логичнее было бы и способ такой же избрать — пистолет вместо удавки.

Словом, появление письма повлекло за собой кучу разных вопросов, и я даже забыла на время о Колесникове, чувствуя неслучайность фраз в этой записке и горя желанием разгадать головоломку. Вернувшись в машину, я закурила и позвонила Сергею.

— Слушаю, — ответил он мне через мгновение.

— Сережа, здравствуй, это Таня. У тебя есть немного времени? Мне нужно задать тебе кое-какие вопросы.

— Мне приехать?

— Нет, необязательно. Достаточно телефонного разговора, — успокоила я.

— Тогда я могу перезвонить тебе минут через десять? — поинтересовался Сергей.