– Так смени профессию! – воскликнула Рита. – Но даже если ты станешь сапожником или учителем математики, ты все равно не сможешь не думать о том, что мир вокруг нас далеко не идеален. Что он кишит преступниками – убийцами, насильниками, ворами, бандитами. А что с тобой будет, когда родится, например, девочка? Ты не позволишь ей гулять на улице? Ходить в школу? Да разве возможно оградить ее от всего того зла, которое окружает нас?
– Да я только об этом и думаю, Рита. Хоть девочка, хоть мальчик… У меня такая опасная профессия! Те, для которых я являюсь источником опасности, могут взять вас в заложники. Я не знаю, что мне делать.
– Тебе надо успокоиться. Взять себя в руки. А если чувствуешь, что тебе совсем плохо, обратись к психиатру. К профессионалу. Невозможно ведь жить в постоянном страхе за свою семью! Посмотри, как живут твои коллеги.
– А я так думаю, что и они тоже постоянно переживают, звонят своим женам, следят за тем, чтобы их детей встречали из школы. Ты пойми, Рита, прежде я не испытывал ничего такого потому, что жил один. А теперь…
Она закрыла ему рот ладонью. Обняла, поцеловала в макушку.
– Марк, все нормально. Мы с тобой живем в таком же мире, что и все остальные. В одном аквариуме. Скажи просто: Рита, будь поосторожнее. И все. Я пойму.
– Сколько раз ты рисковала, пытаясь что-то выяснить, что-то доказать. Вот и сейчас: я рассказал тебе о Прусакове и подумал – а что, если мысленно она уже встречается с подругой его жены, под видом художницы просит ее попозировать ей? Ведь это самый твой излюбленный способ входить в доверие к людям.
– Да, ну и что? Это совсем не опасно. Зато я смогу выяснить, что представлял собой ваш Прусаков. В каких отношениях он был с подругой жены. Как, кстати, ее зовут?
– Не скажу.
– Пойми, Марк, я только закончила работу над своим натюрмортом с лимонами…
– Как, ты уже его закончила?
– Еще два дня назад. Я говорила тебе, просто ты тогда пришел усталый, поужинал и сразу лег спать. Даже не посмотрел, между прочим!
– Извини.
– Так вот. У меня сейчас пауза. Можно сказать, творческая пауза. Мне нужны новые впечатления, какая-то эмоциональная встряска. Я не могу целыми днями, пока не работаю, стоять у плиты. Это любому надоест.
– И что?
– Скажи мне, где живет Прусакова, жена убитого, и назови имя ее подруги. Может, я что-то узнаю, а потом тебе расскажу. Это совершенно неопасно, и ты это прекрасно знаешь. А я развлекусь, не больше. Ну же, Марк!
– Рита, я только что признался, что смертельно боюсь за тебя, и ты мне тут же говоришь, что тебе непременно надо вмешаться в это дело. Ты считаешь, что все мои признания ничего не стоят? Что все это несерьезно?
– Напротив. Я хочу доказать тебе, что мир вокруг нас – нормальный, и в нем живут все остальные люди. И что, выходя из дома, они не слишком рискуют быть убитыми или ограбленными. Ну невозможно жить в постоянном страхе, это ненормально!
– Значит, я ненормальный.
Он после этого выматывающего разговора почувствовал себя уставшим и каким-то больным.
– Подожди, еще будет чай. Марк, ну не злись, прошу тебя. Расскажи мне лучше еще об этом убийстве. Может, там не все так просто? Его что, отравили прямо возле его собственного дома? Вот так подошли и дали выпить яд? Каким образом он оказался в кустах?
– Да, – оживился Марк, – ты права! История непростая, и никто ему не давал яд прямо на улице. И знаешь почему?
– Пока не знаю.
– Да потому, что он умер в другом месте! Дело в том, что у него переломаны ноги. Как говорит эксперт, эти переломы характерны для того случая, когда тело сбрасывают с высоты. Он предположил, что жертву сначала отравили и выбросили откуда-то, возможно, даже из окна или с горы (хотя откуда здесь взяться горам?) уже после его смерти. К тому же на голове трупа был полиэтиленовый пакет, стянутый скотчем возле горла.
– Не поняла, его что же – удушили? Или все же отравили?
– Нет, его не удушили. Но пакет зачем-то на голову надели.
– Мне кажется, я знаю, зачем надели пакет. – Рита разлила чай по чашкам и снова усадила Марка за стол. – Садись и слушай. Значит, так…
– Знаешь, мой Чарли в последнее время жалуется на живот.
– Вера, я тебя прошу: ни слова о своей собаке! Тебя послушать, так Чарли для тебя – все. Он тебе и муж, и брат, и сынок, и дочка. Надоело, честное слово! У тебя, слава богу, есть сын, Виктор, вот о нем и заботься. А то ты приучила Чарли к столу, эта жирная псина сидит себе за столом наравне с людьми и жрет все подряд, как поросенок.
– Тамара, успокойся.
Женщины сидели на дачной веранде и гадали. Хозяйка, Пьянкова Вера Григорьевна, румяная, полноватая и всегда нарядно, по-дачному одетая – во все цветастое и яркое, раскладывала карты на Виктора, все надеялась узнать, когда же ее тридцатипятилетний сын наконец женится. Ее соседка и подружка, тоже пенсионерка, Тамара, маленькая, сухонькая женщина в розовой блузке и широких дачных штанах, не спускала глаз с карт. Под столом спала толстая беспородная собака с красным бантом на шее – Чарли.
– Да, у меня есть сын, а толку от него? Даже если он и здесь, на даче, со мной практически не разговаривает. То читает в своей комнате, то телевизор смотрит, то к соседям отправится в гости, то какую-нибудь девицу к себе приведет, а чтобы с матерью поговорить – нет его. Сама все видишь. А вот Чарли никогда мне не изменяет. Постоянно рядом. Он любит меня. Мы спим с ним вместе, в обнимку. Он теплый, а зимой горячий, как грелка.
– Спишь с ним, говоришь, – Тамара отмахнулась. – Вот послушал бы нас сейчас кто, подумал бы нехорошее.
– Нехорошие люди о нехорошем и думают. А Чарли – моя душа. А то, что он иногда мне пятки лижет, – какой же это грех? Да он – моя отрада! Я вообще не представляю себе, что делала бы, если бы не он. Я и разговариваю с ним, и слушаю, когда он мне жалуется на здоровье. А что, ему уже много годков-то. Но все равно он такой милый, я его обожаю!
– Еще одно слово, Верка, и я уйду! Думаешь, мне не обидно все это слышать? Да я круглый год на даче живу, рядом с тобой, и разве мы с тобой не разговариваем и не смотрим телевизор? Разве не меня ты зовешь, когда напечешь пирогов, или не я зову тебя, когда приготовлю что-нибудь вкусное? Да мы с тобой подруги, дай бог каждому! И теперь ты говоришь, что Чарли для тебя – это самое главное?
– Тома, Чарли – это собака. Со-ба-ка, понимаешь? И нечего на меня обижаться. Вот смотри, снова мой Витюша один остается, да только карты какие-то нехорошие ему выпали. Сначала была какая-то женщина, светловолосая, а потом через нее ему большая беда и сплошная чернота. Фу-ты, эти карты! Сплошное расстройство.
– Ты вот о женщине говоришь. А я тебе скажу, кто это. Я что к тебе пришла-то? Невесту я твоему Виктору подыскала! Катериной зовут. Ты не представляешь, какая красавица. Ей всего двадцать пять лет. Никогда не была замужем. Детей нет. Не уверена, что девственница, но кто на это сейчас смотрит? Так вот. Ее мать – моя соседка, она говорит, что Катерина хочет замуж. Что подружки ее все повыходили, уже с колясками по паркам гуляют. А она вот одна осталась. Ни с кем не встречается. Дома сидит. То с книжкой, как твой Виктор, то к соседке, такой же девчонке, ходит, они вышивкой, что ли, увлекаются. А Катя эта и вязать умеет, и готовит знаешь как! Вот бы их с Виктором познакомить.
– Я не против, ты же знаешь. Но Витя откажется. Если мы приведем к нему эту девушку, он сбежит к Лидке или Мишке, к соседям…
– А это правда, что Мишка в лотерею выиграл? Машину купил?
– Правда. Дуракам всегда везет. Да какие деньжищи выиграл! Миллион, что ли… Точно не знаю, врать не стану. Чарли! Ты что скулишь? Опять живот болит?
– Задница у него болит. Значит, говоришь, в лотерею выиграл? А что за лотерея, не слыхала?
– Нет, но я могу у Виктора спросить.
– А он где?
– В город поехал. За продуктами и за батарейками к транзистору, что ли.
– Повезло же Мишке. А что Барашка наша? Говорят, она замуж вышла, очень удачно, муж – богатый.
– Да что ты меня спрашиваешь, она тоже твоя соседка, сама видишь, на какой машине она теперь приезжает с мужем. В этом году не сажала ничего, все заросло. Она же теперь богатая, зачем ей выращивать огурцы-помидоры, когда все можно купить на рынке. У всех все хорошо складывается. Я сыну говорила: Витя, смотри, какая симпатичная девушка, хозяйственная, работящая. Но он отвечал, что она не в его вкусе, стихов не любит, а он стихи пишет.
– Только вот их что-то никто не печатает.
– Тамара, ну что ты все расстраиваешь меня? Ну не печатают его стихи и рассказы, он свои тоже пристроить не может, но он же творческая личность, как ты понять не можешь. А такие люди, творцы, они только шедевры создавать могут, а вот пристраивать их не умеют, нет у них этой предпринимательской жилки. Вот вечно ты мне что-нибудь такое скажешь, что только расстроит меня! Придешь ко мне в гости, поешь-попьешь, нервы потреплешь – и снова уйдешь. А нам тут с Чарли расхлебывать.
