– Вы дадите мне эксклюзивный комментарий, детектив? Как вы считаете, речь пойдет о расследовании убийства? – живо поинтересовался он.
– Уберите отсюда этого придурка, вы, идиоты, здесь – место преступления! – рявкнула инспектор Фишер на своих коллег.
Группа в белой спецодежде тут же развила бурную активность, и вскоре журналист исчез, будто и не бывало.
Лоррейн ощутила, как еще одна булькающая, вызывающая отвращение волна поднялась с самого дна живота, но вспомнила, что внутри уже ничего не осталось. У Лоррейн не было времени на завтрак, она пропустила ланч, а перспектива обеда вырисовывалась весьма туманно. Даже та пачка чипсов не болталась теперь в желудке.
– Я никогда не видела ничего подобного, – произнесла Лоррейн, в недоумении вскинув руку ко лбу. И тут же уронила ее, осознав, что этот жест может дать неверное представление тем, кто ее не знал. За двадцать лет службы ей еще не доводилось сталкиваться с чем-либо столь же безжалостным и прискорбным. Как женщина – как мать, – она была возмущена до глубины души. Лоррейн снова стянула с лица белую маску и глубоко вздохнула – отчасти для того, чтобы собраться с духом, а отчасти потому, что до последнего сдерживала дыхание, пытаясь не втянуть в себя ненароком смрад разложения, заполнивший маленькую ванную.
Все произошло здесь, инспектор поняла это сразу. Больше нигде в квартире следов крови не было. Керамические плитки, когда-то белые, а теперь покрытые плесневым налетом, который тянулся вдоль края ванны, оказались забрызганными и вымазанными кровью. Одни следы были розовато-красными, другие – темно-бордовыми, почти коричневыми, они испещряли плитки мелкими трещинами, превращая их в подобие жутких произведений застывшего во времени искусства в галерее Тейт Модерн.
«Иисус милосердный… что же здесь произошло?» – мелькнуло в голове Лоррейн.
В раковине валялись молоток-гвоздодер и кухонный нож. Этот нож был частью набора, обнаруженного на кухне квартиры. Оба инструмента были перепачканы кровью. Из крана капало каждые пару секунд, и вода чистой белой струйкой стекала с одного конца забрызганной кровью пластиковой ванны. В ней лежала обнаженная женщина. Ванна оказалась заткнута пробкой. Рядом с погибшей лежал посиневший и бездыханный ребенок, его тонкая ранимая кожа была покрыта пятнами. Лоррейн предположила, что синяки в форме пальцев остались на крохотных плечах с того самого момента, как это вытянули из матки.
Инспектор Фишер прервала свои размышления. «Это?» – пронеслось в ее сознании.
«Это мальчик, – резко, ругая себя, поправилась Лоррейн. – Маленький новорожденный мальчик».
Она вспомнила о своих собственных детях и посмотрела на часы. Завтра утром у Стеллы экзамен по фортепиано, а игра на инструменте в последнее время явно не входила в число самых важных ее дел.
Сейчас детективу требовалось подумать о чем-то подобном – заставить свой разум сосредоточиться на таких вот обычных, повседневных, обыденных вещах.
А еще не стоило забывать о Грейс и ее проклятых экзаменах на школьный аттестат. Дочь должна была сдать несколько экзаменов после Рождества, и Лоррейн понятия не имела, как обстояли дела с ее подготовкой к этому серьезному испытанию. Отметив про себя, что неплохо бы это выяснить, инспектор уставилась на кровавое месиво в ванне. В сознании промелькнули образы ее девочек в младенческом возрасте. «Все нормально, – подумала она. – Со мной все хорошо… просто никак не привыкну к этому гребаному миру». Впрочем, ничего нормального или хорошего в размышлениях о своей семье прямо на месте происшествия не было, независимо от того, какая дрянь случилась на сей раз.
Женщина была молода. Лет двадцати пяти, как прикинула Лоррейн, хотя определить это оказалось нелегко. Некогда беременный живот погибшей был вспорот – довольно аккуратно, пришлось признать инспектору, – от грудины до лобковой кости и теперь выглядел сморщенным и опустошенным. В воздухе еще ощущался сладковатый запах околоплодных вод, смешанный с резким металлическим привкусом крови, но главным образом здесь улавливалось тошнотворное зловоние разложения. Затыкавшая ванну пробка надежно сохранила все секреты, которые таило в себе небольшое количество вязкой жидкости. Скоро этот материал должен будет отправиться в лабораторию, чтобы подвергнуться тщательному анализу.
– А он, этот убийца, не сдал бы свои медицинские экзамены, – произнесла инспектор Фишер сквозь маску, обернувшись через плечо.
Лоррейн заметила констебля уголовной полиции Эйнсли, который метался в дверном проеме, зажимая ладонью рот.
– Так неправильно, вот, смотри, как нужно. – Инспектор пальцем прочертила в воздухе над телом горизонтальную линию. – Мой шрам гораздо ниже.
Она уже хотела коснуться его, аккуратного маленького шва в месте, откуда вытащили извивающихся и кричащих Стеллу и Грейс, но удержалась от этого.
Лоррейн уставилась на мертвое лицо женщины. Искривленные мукой черты, прикушенный вывалившийся язык, пальцы, вцепившиеся в собственные волосы, которые она вырвала в приступе нестерпимой боли, царапина на щеке – несчастная простилась с жизнью в состоянии убийственного ужаса и страха.
– Что мы о ней знаем? – повернулась к констеблю Лоррейн. Ей требовалось срочно выйти. В крошечной ванной она чувствовала приступ клаустрофобии.
– Салли-Энн Фрайт, – отозвался констебль Эйнсли. – Мать-одиночка. Ну, то есть она собиралась стать матерью-одиночкой, – поправился он. – Мы не знаем, кто был ее любовником или отцом ребенка. Соседи говорят, время от времени к ней приходили двое мужчин. Иногда из ее квартиры доносились крики.
– Продолжай допрашивать соседей. Я хочу, чтобы все обитатели дома дали показания сегодня же, – распорядилась Лоррейн, натягивая латексные перчатки.
Она медленно обошла маленькую гостиную, пробегая глазами по обстановке комнаты. Узорчатый диван, старый телевизор, лампа, камин и фотографии в рамках на полке над ним. Бежевый ковер с несколькими пятнами. Все самое обыкновенное. В углу – маленький стол с ноутбуком и разбросанными бумагами и учебниками.
– Судя по всему, она была студенткой, – заключила Лоррейн, бросив взгляд на книги. – «Основы управленческого учета». «Веселенькое» чтиво.
– Рей, – вдруг послышался чей-то нетерпеливый голос. – Добрался сюда так быстро, как только смог.
Лоррейн застыла на месте, но лишь на какую-то секунду. Потом обернулась, чтобы поздороваться с пришедшим.
– Привет, Адам, – устало бросила она. В глубине души Лоррейн надеялась, что это дело поручат кому-то другому. Тот факт, что расследование возглавил ее муж, как обычно, не сулил легкой работы. – Пожалуйста, не называй меня так.
– Прости, Лоррейн, – поправился он, прекрасно зная, как ей не нравится легкомысленное обращение «Рей» и при исполнении служебных обязанностей, и вне работы. – Нам известно, что произошло?
Адам подошел к Лоррейн чуть ли не вплотную, не обращая внимания на то, что она явно напряглась. А он воспользовался ее новым гелем для душа. Лоррейн чертовски хорошо улавливала этот запах.
– В ванной – мертвая женщина. Она была беременна.
Когда Адам ушел, чтобы осмотреть место происшествия, Лоррейн осторожно взяла со стола несколько бумаг. Большей частью это были обычные студенческие записи и бумажные папки, но одна из них отличалась от остальных. На переплетенном светло-сером пластике серебряными буквами было напечатано: «Медицинский центр «Уиллоу-Парк». Слова располагались над темно-синим изображением ивы – логотипом клиники. До Лоррейн донеслись характерные звуки из ванной – Адама выворачивало наизнанку.
Лоррейн открыла папку. На первой странице была указана общая информация о Салли-Энн: дата рождения, номера телефонов, ближайший родственник – некто по имени Расс Гудол. Впрочем, Лоррейн заметила, что раньше там было написано другое имя, но оно было так тщательно зачеркнуто черной ручкой, что детектив не могла его разобрать. «Бывший любовник? – принялась гадать она. – Отец ребенка?»
На следующих нескольких страницах шли таблицы и детали ее беременности: вес, артериальное давление, результаты анализов мочи. Кажется, абсолютно все было в норме. Сейчас шел ноябрь, а информацию начали заносить в папку с конца апреля – очевидно, когда Салли-Энн впервые обратилась к врачу. Она должна была родить предположительно через две недели.
Вернулся Адам, покрытый испариной и чрезвычайно бледный.
– Боже праведный! – только и мог произнести он.
– Понимаю, – отозвалась Лоррейн, подняв на мужа тяжелый взгляд.
Впрочем, их недавние разногласия уже не имели значения. Все казалось ерундой. У них были их девочки, их дом, их работа. У них все было в порядке, не так ли?
– Я сожалею о том, что произошло сегодня, Рей, – промолвил Адам.
Лоррейн услышала, как он с усилием глотнул. Его лицо позеленело.
– Ага, – бросила Лоррейн, осознавая, что больше о вспышке эмоций за завтраком не будет сказано ни слова. Это была бессмысленная размолвка, которая подпитывалась семейными претензиями и мелкой ревностью. – Она была студенткой, изучала бухгалтерское дело, – продолжила Лоррейн. Она даже не отчитала Адама за то, что он снова назвал ее Рей. – Ей было двадцать четыре. Ближайший родственник – парень по имени Расс Гудол. Я свяжусь с медицинским центром.
