Когда спектакль закончился, к Катиной маме подошла интеллигентного вида женщина (ее звали Тамарой Ивановной Вольской), сказала, что поражена талантом ее дочери и хочет видеть девочку в студии детского театрального творчества, где преподает. На следующий день Кэт уже была там. Детей младше шести в студию не принимали, поэтому девочке просто разрешили присутствовать на занятиях и репетициях. Однако по прошествии месяца Тамара Ивановна, наплевав на правила, ввела девочку в основную труппу – Кэт оказалась самой талантливой среди ребят, и оставлять ребенка-самородка без ролей лишь потому, что она мала, руководительнице казалось неправильным.
В четыре с половиной года Кэт сыграла свою первую роль. Маленькую, но заметную. В шесть ей досталась уже главная – роль Герды. В десять Катерина играла во взрослых спектаклях драматического театра. В тринадцать получила премию «Открытие года» на региональном фестивале искусств. В шестнадцать без экзаменов была принята в театральное училище. В двадцать закончила его с красным дипломом и тут же была зачислена в труппу N-ского театра драмы. А в двадцать один Кэт стала его примой!
Она легко шла по жизни, походя завоевывая всех без исключения: режиссеров, критиков, коллег, зрителей, мужчин. Она играла в театре почти все заглавные партии, мелькала на региональном телевидении, имела двух любовников, один из которых снимал для нее шикарную квартиру, а второй дарил свое великолепное тело стриптизера и душу милого провинциального мальчика, мечтающего об искренней любви.
Итак, у нее было все. Или почти все...
Любви не было! Страстной, с большой буквы Любви, настоящей, всеобъемлющей, безумной! То есть влечение, восхищение, симпатию, – все это Кэт испытывала. Влечение к стриптизеру, уважение к бизнесмену, и симпатию к ним обоим. Но ни того, ни другого она не любила и чуточку от этого страдала. Ей казалось, что актриса обязательно должна познать это чувство, ведь ей так часто приходится его играть. Тем более в тот момент Кэт репетировала «Леди Макбет Мценского уезда» и роль ей никак не давалась: она не понимала свою героиню, не сопереживала ей, и никак не могла найти ей оправдание, что очень мешало Кэт создавать образ. И так как актерская работа для нее была всегда важнее остального, она стала страстно мечтать о любви. Кэт молила бога, чтоб он послал любовь, когда без нее проходил еще один день, негодовала, считая себя обделенной, высказывала Всевышнему свое недовольство... И вытребовала-таки! Любовь, та самая, с большой буквы, накрыла Кэт, как штормовой вал, и унесла в такие бездны страсти, что было не выкарабкаться. Когда это случилось, Кэт, наивная, восприняла ее как подарок небес, выстраданный и вымоленный. Но любовь эта оказалась – карой!
Кару звали Ярославом. Славой. На Ярика, Рослика, Славика он просто не откликался. Он пришел в театр сразу после училища, но ему было уже около двадцать пяти. В общем, старше Кэт, но похож на дитя. Капризный, непостоянный, увлекающийся, наивный, непредсказуемый: готовый горько плакать над мертвой птичкой и способный с исступленной жестокостью бить хлесткими словами по больному. Красив Слава был тоже как-то по-детски! Чистое лицо с нежным румянцем, огромные лучистые глаза, влажный полногубый рот, буйство пепельных кудрей, спадающих на безмятежный лоб. Тело не мужчины – подростка: без всякого намека на мышцы и волосяной покров. Принадлежи оно другому мужчине, Кэт посчитала бы его непривлекательным, но Ярослав, с его лицом эльфа, мог быть только таким: тонким, гладким, золотисто-бледным... И, что уже к фигуре не относится, безумно талантливым!
То, что это действительно так, Кэт поняла сразу, как только увидела его впервые. Стоило ей взглянуть в его глаза, в которых бушевали, не мешая друг другу, сразу две противоборствующие стихии (сероватая зелень океана, и желтые отблески огня), как она почувствовала – перед ней гений. Так же думал и сам Ярослав, поэтому ее явное восхищение воспринял как должное, а от Катиного предложения помочь ему с его первой маленькой ролью пренебрежительно отказался. Как будто знал, что играть он будет не второго крестьянина в третьем ряду, а главного героя, и играть так, что после премьеры в него влюбятся все бабы, присутствующие в театре – что в зале, что на сцене, что за кулисами... Включая Кэт.
Роман их начался на третий день после премьеры. Начался так обыденно, что Кэт должна была бы призадуматься, не дурной ли это знак, но тогда, оглушенная любовью до состояния, близкого к дебилизму, она восприняла просьбу Славы пустить его к себе переночевать как бесценный дар богов.
Он переночевал у Кэт один раз, затем второй, третий. На четвертый день он переехал к ней со всеми своими вещами: стареньким чемоданом с трусами, носками, штанами и тремя потрепанными книгами Шекспира. Естественно, после этого Кэт пришлось распрощаться с обоими любовниками, но ее это не огорчило, несмотря на то, что теперь за аренду квартиры она должна была платить из собственного кармана (на карман Ярослава рассчитывать не приходилось – там водилась одна мелочь). Расстраивало Кэт другое – Славино к ней равнодушие. То есть он симпатизировал ей, ему нравилась с ней спать, беседовать, ходить в кино (кино уже тогда являлось его страстью), ему было удобно с Кэт и интересно, но он ее не любил. Это позже Кэт поняла, что он просто не имел такой способности – любить кого-то, кроме себя, а тогда она ждала если не полноценного ответа на свои чувства, то хотя бы их отголоска, однако желаемого так и не получала. В остальном же все было прекрасно. Они ладили, а если и ругались, то только из-за работы, которую обсуждали денно и нощно.
С Ярославом Кэт прожила три месяца. Вполне счастливых месяца. Им даже денег хватало, несмотря на то, что жили они лишь на две зарплаты. Слава, как все гении, к материальным благам был абсолютно равнодушен, а Кэт была настолько неравнодушна к нему, что одного его присутствия рядом ей для счастья оказалось достаточно.
Ярослав не изменял Кэт, хотя она жутко этого боялась. Зная, как увлечены им многие дамы из их труппы, и предполагая, насколько красавцы легкомысленны, она все ждала, когда до нее дойдет весть о его неверности, но Слава так погрузился в свое актерское ремесло, что ничего другого не жаждал. Он и с Кэт спал лишь раз в неделю, когда она буквально насильно затаскивала его в кровать, а в остальное время репетировал-репетировал...
Все в их размеренной, почти семейной жизни изменилось в канун Женского дня. Было седьмое число. Кэт находилась дома, прибиралась и все гадала, додумается ли Слава купить ей подарок. Ей очень хотелось надеяться, что да. Сама Кэт подарила ему на двадцать третье февраля (к ее глубочайшему удивлению, Ярослав два года служил в артиллерийских войсках) домашний кинотеатр, от него же ждала хотя бы коробки конфет, поскольку ей было важнее внимание, чем сам презент, но от духов, например, она тоже бы не отказалась...
Дурочка! Тогда Кэт еще не знала, какой подарок ее ждет!
Слава пришел домой около полуночи. Пьяный. Но не от вина, а от счастья. Обняв Кэт на пороге, он сказал: «Я уезжаю!» и поспешил в комнату за своим чемоданом. Она бросилась за ним, выспрашивая, что он имеет в виду. Ярослав разъяснил. Оказалось, его приметила ассистентка какого-то известного российского режиссера и пригласила в Москву для работы в сериале. Она пообещала ему главную роль и перспективу съемок в полноэкранной версии. И Слава, с детства бредивший кино, тут же дал согласие на переезд, хотя на завтра у него был запланирован спектакль. Кэт пыталась его вразумить, говоря, что без проб его не возьмут, но коль он надумал пытать счастья, то ехать надо не завтра, а в выходной, однако он не хотел ничего слушать. Ярослав был уверен в успехе и ни на йоту не сомневался в том, что встреча с ассистенткой – тот самый счастливый случай, который в корне изменит его жизнь: оказалось, мысль стать ведущим актером N-ского театра драмы никогда не являлась пределом его мечтаний – Ярослав грезил о мировой кинокарьере.
В Москву он выехал первым же поездом. Он звал и Кэт, но она осталась, надеясь, что он скоро вернется. Кэт ошиблась – он не вернулся, хотя главной роли ему не дали. Лишь второстепенную. Друг старшего брата главной героини – вот кого играл гениальный Ярослав. Но он не унывал. Он верил в себя настолько, что сжег за собой все мосты: бросил Кэт, со скандалом покинул театр, наплевал на друзей, послал подальше поклонниц...
Он ушел в другую жизнь, захватив из прошлой лишь старый чемодан и три томика Шекспира!
Сказать, что Кэт горевала, все равно, что назвать, к примеру, умирающего от рака или СПИДа человека – нездоровым. Катерина в те дни была не столько нездоровой, сколько умирающей. У нее болело все, да так, что анальгетики не помогали. Она не могла есть, не могла спать. Дышать и то не могла – приступы удушья мучили ее регулярно, но проходили, стоило ей только подумать о смерти, как о спасении. От истощения, как нервного, так и физического, у Кэт начались проблемы с памятью. Она забывала элементарные вещи (где что лежит, на чем нужно добираться до работы, как-то она вообще пришла в театр без юбки), не говоря уже о текстах ролей – Катя стала запинаться во время спектаклей, приводя в ужас публику и режиссера. Но больший ужас они испытали, когда Кэт посредине второго действия хлопнулась на пол и забилась в судорогах. Естественно, спектакль прервали, а Кэт на «Скорой» увезли в больницу, где она провалялась неделю без всякого улучшения самочувствия.
