Олег жил в пятикомнатной квартире с мамой, женой Ксюшей, которая была вдвое моложе его и три месяца назад родила ему дочь. Имелась еще двухэтажная теплая дача под Москвой. Однако все это безраздельно принадлежало его энергичной царственной матушке Галине Семеновне, и крошечный кабинет в редакции оставался единственным местом, где он чувствовал себя защищенным, как в раннем детстве под столом, когда вокруг шумят взрослые приставучие гости, а ты сидишь, укрытый мягкими складками скатерти, и тебя не видно.
В одиннадцать утра, в четверг восьмого июня вокруг Олега в его любимом рабочем кабинете плескалась такая мягкая, свежая, перламутровая тишина, что он даже не стал включать музыку. Олег уже второй час сидел перед экраном компьютера. Тонкие вялые пальцы зависли над клавиатурой и заметно дрожали. На белом экране чернели огромные жирные буквы, всего две строчки:
«Творчество есть акт душевного эксгибиционизма. Николай Васильевич Гоголь искусственно удлинил свой нос, чтобы он напоминал его половой орган».
Олег собирался написать статейку о том, что все гении были сумасшедшими. Собирался давно, уже второй месяц. Каждый день он садился за стол, включал компьютер, производил на свет не более трех фраз, уничтожал, писал следующие, опять уничтожал, и так до бесконечности. Сегодня, кажется, был удачный день. Из написанного Олег изъял только одно слово «эксгибиционизм», заменив его более простым и емким: «стриптиз». Однако словосочетание «душевный стриптиз» неприятно резануло по глазам. Это был штамп, а штампов он терпеть не мог. Он опять уничтожил все, стал мучительно выдумывать новую фразу для начала статьи, но тут зазвонил внутренний телефон.
Олег удивился. Вчера очередной готовый номер был заслан в Финляндию, из этого следовало, что сегодня до часа дня никто из сотрудников на работе не появится, и никаких визитеров он не ждал.
— Олег Васильевич, девушки к вам просятся, — сообщил охранник.
— Какие девушки? — поморщился Олег и хотел уже сказать, чтобы никого к нему не пропускали, но охранник произнес в трубку с лукавым смешком:
— Одинаковые.
До Олега дошло наконец, о ком идет речь. Семнадцатилетние близняшки, очень хорошенькие. Он познакомился с ними примерно полгода назад, имел глупость дать им свой рабочий телефон, с тех пор они регулярно звонили и несколько раз заявлялись в редакцию, просто так, в гости. На них обратил внимание один из журнальных фотографов, вручил им визитку и обещал, что они попадут на обложку.
— Ладно, пропусти, — сказал он охраннику. Через минуту крошечный кабинет наполнился мелодичным смехом и запахом резких сладких духов. Они вошли, покатываясь со смеху. Прежде чем поздороваться с хозяином или хотя бы обратить на него внимание, принялись поправлять волосы и подкрашивать губы перед зеркалом, толкаясь и резвясь, как сытые котята, затем уселись на подлокотники единственного кресла, одновременно закурили, досмеялись и, только когда окончательно оккупировали все пространство кабинета соизволили сказать хором:
— Привет. Как дела? — и тут же опять захихикали.
Они были красивы и нахальны. Высокие, тонкие, с длинными светлыми волосами, с правильными кукольными личиками. Их абсолютное сходство удваивало эффект, они это знали и вели себя так, словно их присутствие являлось огромным, незаслуженным подарком для всех окружающих. Обычно они одевались одинаково, на этот раз их короткие открытые платьица были разного цвета. На одной белое, на другой черное.
— Ну, и где ваш фотограф? — спросила та, что была в белом.
— Зачем давать телефоны, по которым невозможно дозвониться? — добавила черная.
— Я вообще-то занят, — хмуро заметил Олег, стараясь не глядеть на них.
— А вы позвоните фотографу домой. Там на визитке только телефон редакции и фотостудии. Домашнего нет.
— Хорошо, — кивнул Олег, — я позвоню. Но сейчас мне некогда.
— Что, так долго набрать номер?
«Ладно, — с раздражением подумал Олег, — если этот придурок Киса пообещал снять их на обложку, пусть сам и разбирается».
Он достал записную книжку, нашел домашний номер фотографа, переписал на бумажку и протянул девицам.
— Все, идите, мне надо работать.
— А ручонки-то трясутся, — сочувственно заметила белая и взяла у него бумажку, — перебрал вчера, что ли? — она весело подмигнула и уставилась на Олега ясными, чистыми, небесно-голубыми глазами.
— Нет, — покачала головой черная, — водка — это слишком грубо. У Олега Васильевича изысканный вкус. Олег Васильевич если пьет, то французский коньяк.
— От дорогого коньяка совсем другое похмелье, — заметила белая, — я подозреваю, что Олег Васильевич как истинный аристократ балуется кокаинчиком или героинчиком.
Обе тихо захихикали, и белая, продолжая сжигать его ледяными прекрасными глазами, грациозно соскользнула с подлокотника, обошла стол, коснулась плеча Олега небольшой упругой грудью, прижалась губами к его уху и прошептала:
— Пардон, я шучу.
— Как ты себя ведешь? — Олег отстранился и легонько хлопнул ладонью по столу. — Слушайте, красавицы, будете хулиганить, на обложку не попадете.
— Ну, я же извинилась, — обиженно мяукнула белая и вернулась в кресло.
— Все, девицы, я занят, — буркнул Олег, уставившись в экран компьютера. Дрожь била его все сильней.
— Олег Васильевич, можно, мы от вас позвоним фотографу? — спокойно, вежливо попросила черная.
— Нет. Я занят.
— Все творите, — вздохнула белая. — Можно вас спросить?
— Можно — Олег болезненно поморщился и под столом сжал в кулаки влажные трясущиеся руки.
— Над чем вы сейчас работаете?
— Не твое дело, — Олег почувствовал, что рубашка стала мокрой под мышками.
— Ой, как грубо, — черная грустно покачала головой, — вы же хороший, Олег Васильевич, вы такой добрый. Может, у вас неприятности и вы сильно нервничаете? Давайте мы вам поможем расслабиться, — она прикрыла глаза и медленно провела по губам кончиком языка.
— Вы уйдете когда-нибудь? — Олег сжал кулаки так сильно, что ногти впились в ладонь. — Я сейчас вызову охрану, и вас проводят.
— Куда? — хлопнула глазами черная.
— Разве мы вас чем-то обидели? — белая ослепительно улыбнулась. — Мы вам помочь хотим, от чистого сердца. Разве мы виноваты, что у вас какие-то неприятности?
— Уйдите, пожалуйста, уйдите, — простонал Олег и добавил чуть слышно:
— Это невыносимо.
— Можно позвонить от вас Николаю Павловичу? — потупившись, спросила белая. — Мы только позвоним и сразу уйдем.
Олег молча снял трубку, набрал домашний номер фотографа, долго слушал протяжные гудки, решил, что Кисы нет дома, и хотел уже нажать кнопку отбоя, но тут раздался высокий сонный голос:
— Алло!
— Киса, привет, — мрачно буркнул Олег, — ты обещал девочкам-близняшкам, что снимешь их на обложку?
— Олег, я еще сплю, — громко зевнув, сообщил Киса,
— Ты спишь, а у меня сидят девочки и не дают мне работать. Ты обещал, теперь делай с ними что хочешь, — он передал трубку белой.
Минут через пять, договорившись с фотографом о встрече, они вежливо попрощались и ушли.
Когда дверь за ними закрылась, Олег долго не мог прикурить, так тряслись руки. Наконец, жадно затянувшись, он произнес вслух несколько грязных ругательств, адресованных вовсе не красоткам, а самому себе, двинул мышь, чтобы убрать заставку с экрана компьютера, и принялся мучительно выдумывать начало статьи о сумасшедших гениях. Но голова была пуста. Прошло минут десять, не меньше. Во рту дрожала потухшая сигарета. На экран села жирная муха.
Олег выплюнул окурок прямо на пол, себе под ноги, дунул на муху, на экране опять включилась заставка, кирпичный лабиринт. Муха легко просочилась сквозь стекло и двинулась по лабиринту внутри компьютера, поползла, сначала медленно, нехотя, потом все быстрее. Олег наблюдал, как неприятное насекомое подрагивает слюдяными крылышками, суетливо перебирает проволочными лапками. Нутро компьютера гнусно гудело. Лабиринт наполнялся белыми жирными личинками, они ползли, переливаясь мягкими ячеистыми телами. Олег двинул мышь, лабиринт исчез, однако вместо букв на экране зашевелились черные мухи.
«По свидетельству поэта Языкова Гоголь рассказывал, будто в Париже его осматривали знаменитые врачи и нашли, что желудок его перевернут вверх дном», — быстро отбил Олег, однако не сумел прочитать написанного. Жирные мухи, и ни одной буквы. Он понял, что насекомые попадают внутрь компьютера непосредственно из его головы. Черепная коробка была полна мух, они невыносимо громко жужжали, ползали по мозговым извилинам и откладывали там личинки. Резкая зудящая боль разрывала голову, бежала по позвоночнику, по ребрам, быстро и беспощадно заполняла все тело. Не было ни одной косточки, не захваченной болью. Из глаз брызнули слезы, кожа покрылась мурашками, знобило все сильней. Он знал, что это начало ломки. Стадия первая. Опытные люди называют ее «холодная индейка».
