было тягостно.
Я передал миссис Серф бокал, и она улыбнулась. Да, быть адресатом такой улыбки – все равно что наступить на голый провод с током.
– Благодарю вас, – сказала она, сверкнув глазами из-под изогнутых ресниц. – Так тут больше никого нет?
– Никого. Как вы меня нашли?
– Ну, это несложно. Увидела в «Санта-Розе» вашу машину, прочла, что она принадлежит «Юниверсал сервисес». Дворецкий назвал вашу фамилию. Потом заглянула в телефонную книгу, и вот я здесь.
– Да, неудивительно, что частные детективы сидят без работы.
– А вы частный детектив?
– Нет, ни в коем случае.
– Тогда расскажите, что же такое «Юниверсал сервисес».
– Это агентство, которое берется за любое дело – понятное и совершенно непонятное, за все, что подвернется, но при одном условии: если дело легальное и не нарушает этические нормы.
– А шпионить за женщиной этично?
– Смотря какая женщина, миссис Серф.
– А мой муж просил вас за мной шпионить?
– Разве? Что-то я такого не припомню.
Она отпила из бокала, поставила его на стол и поглядела на меня. Не знаю, что такого завораживающего она нашла в моей физиономии. Может быть, пыталась меня загипнотизировать? Но смотрела она не отрываясь.
– Почему эта женщина повсюду за мной следует?
Похоже, мы ходили по кругу. Поэтому я ответил ей то же, что и раньше:
– Мистер Серф объяснит вам это. Если захочет, чтобы вы знали.
Она пожала плечами и принялась осматривать комнату. По правде говоря, тут не было ничего, что могло бы вызвать восторг у жены миллионера. Тони, мой филиппинский мальчишка-слуга, поддерживал в доме порядок лишь чуть лучше, чем в свинарнике. Мебель так себе, как и ковры и все прочее. Что касается картин, то я время от времени выдирал разные портреты из «Эсквайра» и вешал на стену. Но я привык жить в бардаке, меня это не волновало.
– Должно быть, платят вам не очень много, – заметила она.
– В смысле, за работу?
Я поводил стаканом в воздухе, рассматривая со всех сторон, как искрится янтарный напиток.
– Ну да. Плохо зарабатываете? Я сужу по комнате.
Я сделал вид, что отношусь к этому вопросу всерьез.
– Ну, не знаю, – протянул я после паузы. – Смотря что называть хорошим заработком. На бриллианты я, конечно, не заработаю, но, держу пари, получаю больше, чем какая-нибудь манекенщица. И работа у меня интересная.
Похоже, я попал в больное место. Губы ее сжались, лицо покраснело.
– Вы хотите сказать, что вам не надо жениться по расчету, чтобы свести концы с концами, так? – спросила она, сверкнув на меня глазами.
– В общем и целом, да.
– А скажите, тысяча долларов вас не заинтересует?
На нее было приятно смотреть, но оставаться с ней наедине было слишком опасно, и я уже получил на сегодня от Серфов все, что хотел.
Я поднялся:
– Извините меня, миссис Серф, но тут не рынок. Мне надо беречь свой бизнес. Может, он и не очень прибыльный, но мне нравится, как ни странно. И я не торгую своими клиентами. Ничего не выйдет. Может быть, и вы как-нибудь ко мне обратитесь. Тогда ведь и вам не захочется, чтобы я продавал информацию?
Она глубоко вздохнула. На лице отразилась какая-то внутренняя борьба, но потом она снова улыбнулась.
– Вы совершенно правы, – сказала она. – Мне вовсе не следовало сюда приезжать. Но согласитесь, неприятно, когда тебя преследуют, как преступницу.
Я не сразу нашелся что ответить, а она продолжила не останавливаясь:
– Какой чудесный напиток! Можно мне еще?
Я пошел налить ей еще, а она тем временем встала и пересела на диван, который я называл кушеткой для кастинга. Это было большое и удобное сооружение, купленное мною на аукционе с мыслью «вдруг пригодится». И действительно, время от времени этот диван служил мне совсем неплохо. Анита уселась на него и, закинув ногу на ногу, стала ею покачивать. От этого движения ее длинная юбка задралась. Со своего места я видел одну длинную стройную ногу в шелковом чулке. Впрочем, видел не выше колена.
Я поднес ей коктейль и заметил:
– У вас юбка задралась чуть не до шеи. Дело ваше, но так и простудиться недолго.
Она одернула юбку и сверкнула глазами так, будто хотела укусить.
– Не смею вас торопить, миссис Серф, – продолжал я, – но у меня, знаете ли, осталась на сегодня целая куча работы.
– Что ж, делу время, – ответила она. – А потеха вас совсем не интересует?
– Интересует, как же, но только не с женами клиентов. Вы не представляете, как я не люблю внезапных насильственных смертей.
– Да ему дела до меня нет! – объявила она, глядя на свой бокал. – А мне до него. – Она вдруг подняла на меня глаза и посмотрела совершенно недвусмысленно. – Вы мне нравитесь. А ну-ка, сядьте здесь! – И она показала на место рядом с собой.
Я чуть не послушался, но все-таки сумел удержаться:
– Давайте не сегодня. Дел, знаете ли, много. Да и вам пора домой.
Но Анита была настроена решительно. С чарующей улыбкой она поставила бокал на стол и поднялась. Потом подошла так близко, что меня охватило облако ее духов.
– Мне еще рано, – сказала она и погладила меня по руке. – Могу задержаться… если вы хотите, конечно.
Мне оставалось только сделать шаг вперед и заключить ее в свои объятия. Да кто не мечтает о такой минуте и о такой девушке! Но все же я только сочувственно похлопал ее по руке: жаль, детка, жаль – и тебя, и меня.
– Если бы вы и остались, то ничего у меня не выведали бы. Лучше спросите у Серфа. Может, и скажет. А я уже закончил рабочий день, пора отдохнуть от клиентов. Так что будьте хорошей девочкой, поезжайте домой.
Она продолжала улыбаться по инерции, но взгляд помрачнел.
– А вы все-таки передумайте, – сказала она и обняла меня за шею.
Не успел я ей помешать – впрочем, сильно я и не старался, – как она уже целовала меня своими многоопытными губами. Простояли мы так секунд, наверное, десять, это было что-то вроде тренировки. У меня, насколько помню, крутилась мысль: «Вот сейчас я тебя оттолкну, и тогда ты увидишь, что я за парень – волевой и сам себе хозяин». Но только что-то шло не так, где-то я ошибся и оттолкнуть ее не смог. Вместо этого впился в ее губы, одновременно прогибая ее назад и поддерживая рукой за поясницу – все, как полагается в Голливуде.
Целоваться она умела. Руками обвила меня за шею и издала такой полуобморочный не то вздох, не то стон, после которого выбора у меня уже не оставалось.
Мы приземлились
