— Ты чего такая, отволновалась уже, оставь запал на финал! — он посадил меня на стул и держит руки на плечах, успокаивая. И как он умудряется так чувствовать меня?
— Так все плохо? — не хватало мне игру запороть!
— Наоборот, держишься как одержимая, не дергайся так, мы выиграем! — блин, неужели я переиграла, нужна беспечность, а не сила.
— Хорошо, что заметил, а то я сама ни хрена уже не чувствую! — и я пошла переодеться на «выход капитанов», добавить расхлябанности не мешает. Надеюсь, платье Алены мне игру не испортит?!
Вышла на сцену и все-таки совершенно забыла про свои планы — «капитанский зачет» слишком энергозатратный, и только за кулисами вернулась в себя, сразу скинула наряд дурацкий и мне противный, и, несмотря на финальный выход, облачилась в джинсы и кроссы, подготовила снаряжение и даже не сразу поняла, что мы прошли в финал вместе в ребятами из «Космоса» — свое личное желание я с некоторых пор отпустила. Мне нужно, пока эта начальственная кодла не разбрелась по банкетам, зацепить маньяка на себя, но после представления наши бесились от нахлынувшего адреналина и сбежать сразу мне от них не удалось; и еще этот Костя прицепился из команды конкурентов, а я не смогла слить его невежливо, совести не хватило.
— Поздравляю, — сказал мне Костя, поймав уже на выходе из-за кулис. — Правда, я сам считаю, что вы в этом сезоне сильнее нас, и уж тем более вы сильнее этих из «Космоса», им просто повезло, что они попали в более слабую группу, «кубок» точно будет ваш, — и трясет меня за руку слишком активно.
— Костя, у нас еще ничего не готово, погоди награды раздавать, еще подготовиться надо! — а я оглядываюсь нервно по сторонам, зрительный зал уже опустел.
— Вот точно, это моя самонадеянность меня и подвела, тогда перед тобой выпендривался петухом, вот и получил, — наконец отпустил мою руку, растирает теперь свой затылок.
— Да не прибедняйся, просто мне очень нужна была эта победа, ничего личного, — я похлопала его по плечу и все же улизнула, пока он смущенно смотрел на свои ботинки.
Ну вот, где теперь все эти «костюмы»? Из зала все разошлись, но насобирались на площади и толкутся в густом от темноты и духоты вечере; гул болтовни стоит звонким эхом, и я как заправская сплетница пошланговала от одной группки знакомых к другой — и все на глазах кучек номенклатурных дяденек — все принимаю поздравления. Вот тетенек начальниц у нас совсем нет, только наша королевна, она все же заприметила меня и притянула по-хозяйски в свой анклав, хвастаться решила, что в данный момент кстати:
— Ну, Зарецкая, я в тебе не ошиблась, сегодня ты вообще вела себя как настоящая артистка, никаких детских ужимок!
— Викуша держит меня под локоток и вещает на публику. — Кстати, можете меня еще по одному поводу поздравить, Антона пригласили в «Союзную сборную», так что мне нужна только победа моей команды! Антон как раз в Праге будет играть, когда фестиваль в Кракове проходит, так я его там поддержу, когда еще такое случится! — я вывернулась осторожно от Викуши, мне некогда тут с ней стоять.
— Виктория Павловна, желаю вам удачи, если вам повезет, то и мы победим! — сказала я вполне искренне, и уже уходя, услышала Викушин комментарий мне в спину.
— Говорю вам, у Зарецкой мозги набекрень, она еще чего-нибудь обязательно выдаст, — медленно отхожу от стаи пиджаков и иду якобы в корпуса, потом сворачиваю под фонарями на набережную, и там уже нет почти никого.
Набережная пустует, вся публика была сначала на представлении, и сейчас банкеты-дискотеки завладеют вниманием масс, так что общественные зоны опустели, на реке лежит темнота, полосы от света фонарей продирают черноту воды до противоположного далекого, поросшего плотным лесом берега. Любой шаг в сторону от набережной проглотит такой же беспросветной глубиной тайги, остовы лагерей темны и глухи, пролески меж ними вообще уже непроглядны. Такое мое беспечное поведение: «чего это она поперлась куда-то одна» — должно бы настораживать выродка, но я типичная озабоченная общественница и ради такого предлога накануне для декораций выпросила настенные часы-хронометр, огромные, полые, легкие, и, конечно, я обязана их вернуть. Вот и возвращаю, а это прямо-таки пропасть темных худых мест, сейчас я их обхожу, мне нужно, во-первых — действительно вернуть эти долбанные часы в целости, во-вторых — обратно пойду суровой, подходящей для нападения дорогой, якобы буду сокращать беспечно путь. Мне нужно, чтобы маньяк не пялился на меня из-за кустов, а все-таки напал, то есть все кругом должно соблазнять его к этому гиблому шагу! Но шансов на то немного, он же к такому поступку после начальственного присутствия на представлении, да еще и в лощеном костюме, совершенно не готов; он, видимо, всегда скрупулезен в своих вылазках, возможно и сейчас он не поддастся порыву, и останется верен своим принципам. Поэтому я его и веду так, через высвеченную, пусть и пустующую набережную, подогреваю его маньячную алчность, а потом просто приглашу напасть дивными укромными местечками, за час таких методичных хождений он должен практически впасть в транс.
Нечто подобное я проделывала еще в нашем лагере; знаю, что он шляется за мной по кустам, сначала следит панорамным взглядом откуда-то издалека, а потом приближается, так я «цапанула» его накануне после олимпиады в «Спортивном», и он тыкался послушно следом по публичной территории и, конечно, не напал — я знала, что не нападет. Выродок не страдает комплексом грешника и не хочет сам быть пойманным, и слава ему не нужна, он хочет быть свободным делать то, что делал столько лет — охотиться на блондинок и убивать их по местным лесам тихо и неприметно, словно они и правда оленихи, и их смерть никого не волнует.
Вот и сейчас он тихо шуршит за мной достаточно далеко, увидеть его я не смогу, он осторожен как дикое животное, потому и я не дергаюсь, но шуршание шелестит прямо во мне, ясно его слышу вместе с дыханием. Да уж, я наслушалась выродка за эти дни, навоспринималась дурковатых, неочеловеченных посылов — он воспринимает меня как объект невнятной истории, которая, непонятно даже, имеет ли корни в реальности; и я чувствую, что сейчас он уже вошел в этот свой бред, и привязанного к жизни в нем остается все меньше. Преследует своими ощущениями мою спину уже неотрывно, и я легко слышу выродка, но психопаты, как известно, очень скрупулезны и педантичны, мелочны как аутисты и поэтому, видимо, имеют такую мощную психосоматическую способность так долго не попадаться; интуиция опять же у них животная — так где гарантия, что он пойдет на этот крайний шаг? Но я свернула под яркими фонарями в лагерь «Чайка» и в просветной насквозь веранде отчиталась за часы перед серьезной кастеляншей, и уже с пустыми руками вышла в ночь, полная, возможно, последней в этой жизни надеждой. Стою под светлым пятном, якобы собираясь с мыслями, какой дорогой идти, он же пусть молится, чтобы я шла не через набережную, а по глухим границам меж лагерями! На самом деле я давлю ампулу с хлороформом в тряпке и пакете, в кармане штанов, придерживаю скальпель уже без чехла, и делаю шаг в намоленную тварью темень и пустоту. Иду не быстро, без суеты, теперь я должна очень чутко чувствовать каждое его движение ко мне, каждое сокращение дистанции, я должна узнать, в конце концов, кто он, понять точно, что это он напал на меня у захоронения — только тогда я его убью.
За спиной слышны шорохи, они явные, но все тут не грозное, в видимости отсвет фонаря на белеющую стену здания, оттого пространство света сильно расширено, освещает тропу и всю зеленую лужайку до пролеска. Нет, это не то место, и дистанция еще между нами не та, я озадачена, слыша движения все более явные, но держу тряпку и скальпель уже наготове. И вот волна слишком громоздкого тела толкает меня на белесую стену, и я понимаю, что это не он, не охотник, он, как я помню, гуттаперчевый такой, а это туша в сто килограмм, и тряпку я роняю на землю в отчаянье — не травить же мне Толика! Но, наверно, надо было травить, он валит меня на землю и пытается стянуть штаны, удерживая руки над моей головой в захвате. Все еще чувствую присутствие выродка где-то там, он следит за этой сценой. И вот вопрос: он так и будет там стоять или помчится перехватывать свою собственность? Умора, честное слово! Но Толик уже пытается залезть мне в трусы, это совершено разрывает мою связь с преследователем, и во мне поднимается дикая злость — этот хрен озабоченный уничтожил мой план! Когда теперь я смогу провернуть такое снова, когда еще будет шанс разобраться с маньяком? Господи, я думала, что сегодня все закончится, неважно как, но я больше не могу жить в этом напряжении, я больше не могу чувствовать выродка постоянно всем телом! Это ад! Сегодня все должно было закончиться! Я была готова! Волны отчаянья, страха и невыраженного гнева раздуваются как в доменной печи, а Толик беспечно поубавил хватку — так я даже и не сопротивлялась пока, мягко говоря, я оглушена его поступком, дебил недоделанный! И пока он отвлекся на собственную ширинку, я высвобождаю руку и бью лбом ему в нос, потом в тот же нос костяшкой кулака сразу от замаха, потом еще раз в ту же цель уже коротким ударом, все-таки туша его какая-то бычья по размерам. Толик дико орет, появляется кровь, странно, что на такие крики не прибежали люди со всех сторон, жму ему прямо на глаза резко двумя согнутыми пальцами, и он, наконец, перекуливается с меня на спину, а я запрыгиваю сверху и еще несколько раз со всей отмаши бью его в лицо, чтоб уж больше не смог ко мне приставать.
