Скорчившись в темноте под землей, Воггл представлял, как в нескольких футах над его головой три оставшиеся «арестанта» готовились к последнему выселению. Ну что ж, он устроит и им, и «Любопытному Тому» такие проводы, о которых они никогда не забудут.
День шестьдесят третий
9.30 вечера
И вот наступил финал.
Последний шанс преступника убить и последний шанс инспектора изловить убийцу перед тем, как закончится шоу «Под домашним арестом». Интуиция подсказывала инспектору: если он не арестует негодяя нынешним вечером, тот ускользнет от него навсегда.
Однако для ареста требовались основания. А у Колриджа не было ни единой улики. Во всяком случае, пока.
Но разочарования терзали не одного Колриджа. Зрители испытывали те же чувства: близилось финальное представление, однако ничего серьезного не происходило. Самая большая аудитория в истории телевизионного вещания начинала понимать, что ей подсунули пустышку.
Хотя телевизионщики расстарались на славу и не упустили ни одной составляющей пышного финала. Дотошно предусмотрели все: фейерверк, сплетающиеся в небе лучи прожекторов, рок-группы и три автовышки для эвакуации участников шоу через ров. Чего еще желать: там была вся мировая пресса, были орущие толпы и соблазнительные, рвущиеся на волю из красного кожаного лифа груди ведущей Хлои.
Но самое интригующее – пятеро из шестерых ранее выселенных «арестантов»: все подозреваемые возвратились на место преступления.
Таков был пункт договора: бывшие «арестанты» обязаны являться на заключительное шоу. Но они пришли бы и так. Сияние славы манило по-прежнему сильно, и «Любопытный Том» без труда собрал всех, кроме Воггла, который сгинул сразу, как только его отпустили под залог. Даже Лейла сделала усилие и встряхнулась. И остальные тоже: Дэвид, Хэмиш, Сэлли (удостоившаяся бурных аплодисментов, когда медленно, но явно оживая, появилась перед камерами). И наконец, Мун.
После вступительной величальной мелодии, которую специально по этому случаю исполнила расположившаяся на проплывающем над головами воздухоплавательном аппарате культовая группа месяца, камеры нацелились на последних обитателей дома. Зрителей томило чувство ожидания. Таинственный убийца уверял, что вскоре один из игроков непременно умрет.
Но ничего не происходило. Гремели оркестры, кричала толпа, хор из школы, где когда-то училась Келли, спел в ее честь знаменитую «Imagine» Джона Леннона. Огласили результаты голосования. Одного за другим выселили последних «арестантов», однако все они оставались целыми и невредимыми. Первым к публике вышел Гарри.
– Привет! Все отлично! Класс!
Затем появилась Дервла.
– Я рада, что все позади, а я еще жива.
И наконец, Джаз.
– Круто!
Его подвиг в исповедальне, когда он спас жизнь Сэлли, принес ему выигрыш. Эффектная демонстрация приемов кикбоксинга существенно сократила разрыв между ним и Дервлой, но зрители так и не простили ей обмана, и в итоге Джаз одержал уверенную победу. Гарри, наоборот, всю неделю терял очки и не попал в финал.
И вот они вышли из дома – целые и невредимые. И как бы ни досадовали зрители, участники шоу были довольны, что все позади, что в руках у них чеки на кругленькую сумму и при этом все они живы и никто не собирался никого убивать.
Все шло к своему завершению. Проговорили и пропели слащавую дань памяти Келли, отчего сложилось впечатление, что она была чем-то средним между Матерью Терезой и принцессой Дианой. Мелодии Элтона Джона усилили этот пафос. Хлоя начала заключительную речь, объясняя, как все было потрясающе и клево, и стараясь не выдать разочарования оттого, что не получилось развлечения со вторым убийством.
Инспектор Колридж стоял в студии рядом с Джеральдиной. Он делал вид, что всем доволен и ни о чем не тревожится, но постоянно поглядывал на большую дверь за спиной. Он ждал Хупера и Тришу, но тех пока не было. Колридж понимал: если они не появятся в течение нескольких минут и не принесут пресловутую улику, все пропало – преступник неминуемо ускользнет.
– Вы оказались правы, – неохотно признала Джеральдина. – Так никого и не убили. А я полагала, этот малый может попытаться. Глупо, конечно, но в первый раз он отлично все провернул. Хотя мне без разницы: представление продано заранее. – Она взглянула на часы. – Уже пятьдесят три минуты – сто шесть миллионов долларов. Недурно, недурно.
– Боб, – обратилась она по внутренней связи к сидевшему за пультом Фогарти, – передай нашей душке Хлое, чтобы она закруглялась, но пусть тянет как может: лепит слова по слогам. А потом гони подольше титры – каждая секунда на вес золота.
Колридж снова покосился на дверь – ни малейших признаков подчиненных. Он понимал, что необходимо отсрочить финал: призрак Банко может сработать только в прямом эфире. Как на пиру. Замешательство Макбета ничего бы не стоило, если бы рядом никого не было.
– Подождите, миссис Хеннесси – быстро проговорил он. – Мне кажется, я сумею заработать вам еще несколько миллионов долларов.
Джеральдина хорошо разбиралась в людях и сразу поняла, что он говорил серьезно.
– Камеры не выключать! – приказала она в микрофон интеркома. – И передайте моему водителю – пусть ждет! Что у вас на уме, инспектор?
– Собираюсь поймать вам убийцу, – ответил он.
– Вот это прикол!
Даже видавшая виды Тюремщица была потрясена, когда инспектор Стенли Спенсер Колридж попросил микрофон.
Ему быстро сунули в руку микрофон, и он, ко всеобщему изумлению, вышел на сцену к Хлое. На всех континентах люди задавали себе один и тот же вопрос: «Кто, черт возьми, этот старикан?»
– Прошу прощения за фамильярность, Хлоя… Боюсь, я не знаю вашей фамилии. Надеюсь, что зрители тоже меня простят за то, что я отниму у них несколько минут.
Хлоя ошарашенно таращилась на Колриджа, недоумевая, как это охрана пропустила в кадр старого хрыча.
– Гони дальше, – шепнули ей в наушник. – Джеральдина говорит, что он настоящий, без лажи.
– Ничего. Все в порядке. Отлично, – не слишком убежденно ответила она.
Сотни глаз уставились на Колриджа. Никогда еще он не чувствовал себя таким дураком. Но отчаяние придавало решимости. Он знал, что должен сыграть свою роль. Инспектор оглядел море любопытных и чуточку враждебных лиц. Он старался не думать о целом океане тех, кого не видел. И подавил волнение.
– Дамы и господа, – начал он. – Меня зовут Стенли Колридж. Я старший инспектор полиции Восточного Сассекса и пришел сюда для того, чтобы арестовать убийцу Келли Симпсон, девицы, прихожанки общины Сток Ньюингтон в городе Лондоне.
Колридж сам не очень понимал, откуда взялась эта муть насчет «девицы», но твердо знал, что необходимо молоть языком – любой ценой. И неизвестно, сколько еще времени придется отвлекать на себя публику.
Когда улеглось первое удивление от его появления, инспектор повернулся к бывшим обитателям дома, которые стояли на подиуме рядом с Хлоей. К этим восьмерым, чьи лица он так долго изучал. Восьмерым подозреваемым.
– Расследование оказалось не из легких, – продолжал он. – Буквально у каждого имелась своя версия, выявилось множество разных мотивов. У меня и моих коллег просто голова шла кругом. Но личность жестокого убийцы, этого подонка, который решился воткнуть нож в головку невинной девушки, оставалась загадкой.
С Колриджем творилось нечто странное. Он это чувствовал всем нутром. Абсолютно новое ощущение и не сказать чтобы вовсе неприятное. Неужели он испытывал удовольствие от собственного трепа? Не совсем так. Слишком велико было напряжение и слишком реальна вероятность немедленного провала. Он скорее чувствовал… вдохновение. И если бы имел возможность проанализировать свое положение, непременно понял бы, что оно подарило то, чего ему так сильно не хватало в Драматическом обществе: публику и заглавную роль.
– Итак, – инспектор повернулся к камере с красным огоньком, угадав, что именно с нее изображение транслировалось в эфир, – кто же убил Келли Симпсон? В силу особых обстоятельств подозрение пало на нескольких невиновных людей. И поэтому, справедливости ради, я назову сначала тех, кто не совершал убийства.
– Молодец парень, – прошептала Джеральдина, восхищенная доселе неожиданной лихостью полицейского инспектора, – каждая минута его разглагольствований приносила ей очередные два миллиона долларов.
«Молоти, молоти», – уговаривал себя Колридж, и Тюремщица, если бы слышала, наверняка бы его поддержала.
– Сэлли! – Он театрально повернулся к звездной восьмерке. – Вы стали жертвой невероятного совпадения. Вы надеялись, что болезнь матери останется тайной, а она превратилась в достояние публики. Вас мучил страх, что поразившее вашу матушку проклятие сделается и вашим проклятием. Вы изводили себя вопросом: «Не я ли убила Келли? Не прорвалась ли наружу моя истинная суть в темноте черного ящика парилки?»
