А Дашка вдруг видит себя как бы со стороны. Она большая. И старая. И волосы у нее черные, взъерошенные. Спина смуглая, с галочкой шрама, который Дашка заработала, упав на клубок колючей проволоки. Шрам выглядывает из-под шелка, чтобы тут же спрятаться.
Платье? Платье. Длинное, струящееся, то самое, сказочное, сшитое из ночи и звездного света и оттого хрупкое до невозможности. Они про платье не узнали! Забыли!
– Прыгай! – говорит Янка. – Скорее! Пока платье не растаяло!
Дашке страшно. Она же разобьется, если прыгнет.
– Глупая! Ты просто не веришь! Все дело в вере!
И Дашка встает на край неба.
– Прыгай! Не смотри в глубину! Просто прыгай!
И Дашка прыгает. Небо влажное и мокрое. Взаправду – глубина. И Дашка погружается, погружается, плывет в водовороте. Вот-вот коснется дна ногами…
Очнется.
– Здравствуй, – говорят ей. – Ты вовремя. Я уже все приготовил.
Пальцы забрались в рот и вытащили ком мокрой ткани.
– Пить хочешь? – спросили Дашку.
– Чтоб ты сдох, – ответила она.
– Я не буду травить тебя, – пообещал он, протягивая бутылку минеральной воды. – Я хочу с тобой договориться. Честная сделка. Идет?
Вода была холодненькой и вкусненькой, просто-таки удивительно вкусненькой. Дашка пила и пила, а допив до дна, спросила:
– Ты за мной следил?
– Наблюдал. За тобой. За ним.
– Артемом?
– Да. Он хочет мне помешать. Он не понимает. Если бы понимал – помог бы.
– Где он? И Адам где? И Васька? Если ты их убил…
– Нет, – он улыбнулся широко, и Дашка вздрогнула: зубы его покрывала бурая пленка засохшей крови. – Конечно, нет. Они живы. И будут жить. Если ты мне поможешь.
– Я тебе не верю.
Врет. Он – чудовище. Его глаза красны, а кожа желта. Его руки дрожат, а язык заплетается, стирая звуки. Но у него пистолет, а Дашка в наручниках. И еще голова у нее кружится зверски: захочешь бежать – не сумеешь.
– Пойдем. Я тебе покажу, – сказал он и ткнул пистолетом в сторону двери. – Здесь недалеко.
Адам открыл глаза. Темнота не исчезла. Сложно было сказать, является ли она следствием нарушения зрительного восприятия либо же итогом недостаточного уровня освещенности.
Адам лежал на спине. Руки были свободны. Ноги были свободны. Попытка изменить позу увенчалась успехом: Адаму удалось сесть. Легкое головокружение на координации не сказывалось.
Рядом лежал человек. Люди. Двое. Без сознания, но живы. Пульс был нормален. Дыхание присутствовало. Поверхностный осмотр показал отсутствие переломов и иных явных повреждений.
Очнутся позже? Вероятно, Адам более адаптирован к воздействию седативных средств. Преимущество следовало использовать.
Стоило подняться, как головокружение усилилось.
Пройдет.
Сейчас важно понять, где Адам находится. Он вытянул руки. Пальцы левой коснулись шероховатой влажной поверхности, пальцы правой уперлись в идентичную поверхность. Более детальное исследование показало, что поверхность состоит из прямоугольных сегментов, скрепленных раствором, и, судя по многочисленным выпуклостям и впадинам, кладка имела изрядный возраст.
На высоте полутора метров помещение имело квадратную форму, ниже – расширялось. Один угол отсутствовал. Его заменяла широкая труба, по дну которой текла вода. Уровень не превышал двух сантиметров.
К тому моменту, когда Артем – его кожанка являлась хорошим отличительным признаком – зашевелился, у Адама имелась версия.
– Где мы? – спросил Артем, неловко шаря руками вокруг. – Где мы, черт бы его…
– В колодце, – ответил Адам и, поймав руку, помог сесть. – Обопрись о стену. Головокружение пройдет через несколько минут. Если жажда нестерпима, то вода есть там.
– В луже? Нет…
Вода имела неприятный гниловатый вкус, но вероятность отравления была относительно невысока. Вась-Вася, который пришел в сознание почти сразу же за Артемом, совет принял. Воду он черпал ладонью, пил осторожно.
– То есть нас просто бросили в колодец? – спросил он.
– Спустили, – поправил Адам.
– И зачем?
– Чтобы мы тут сдохли, – ответил Артем. Он занял место в углу, приняв демонстративно защитную позу. – Медленно. От голода. Жажда ведь не грозит, водичка есть… будем хлебать. Потом начнем жрать грязь. Кирпичики грызть. Один за другим… или одежду… или друг друга…
Он тихонько засмеялся.
– Заткнись. Хотел бы грохнуть, уже бы…
– А он и уже, – замолкать Артем не собирался. – Только так, что ручки чистые. Зачем стрелять, резать, когда вот так можно? Тихо и чисто… Эй! Помогите! Кто-нибудь! Спасите!
Он вскочил на ноги и принялся подпрыгивать, размахивая руками. Голос его вибрировал, рокотало эхо.
– Помогите! Давайте вместе! Если вместе, то кто-нибудь услышит… ведь не может быть так, чтобы не услышал, чтобы…
Артем остановился. Его тяжелое дыхание тревожило застоявшийся воздух.
– Сотовый… у меня хороший сотовый…
– Был, – сказал Вась-Вася очень спокойно. – Издохли сотовые. Предусмотрительная сволочь. Выберусь – шею сверну.
Он не сомневался, что выберется, и уверенность, звучавшая в голосе, подействовала на Артема успокаивающе. Кричать он перестал.
– Не видно ни хренища… у кого-нибудь спички есть?
Спичек не было. Сам Адам воспринимал происходящее не через призму визуальных образов. Темнота по-прежнему была кромешной, но в ней существовало движение. Движение сминало воздух. Воздух касался Адама и нес информацию.
– Надо что-то делать… надо… нельзя сидеть, – Артем принялся ходить по кругу. Вытянутыми руками он мерил стены и точно так же шагами мерил скользкую землю. – Дашка… Дашка с ним? Дашка с ним! А мы тут! Она там! Ей помощь нужна. И нам… нам помощь нужна. Вода… вода же течет откуда-то? И мы пройдем.
Артем встал на четвереньки и принялся шарить по дну колодца. Он добрался до ручья и нашел дыру.
– Вот! – крикнул он, просовывая руки в черноту. – Вот же…
– Не получится.
Адам пробовал. Ему удалось продвинуться на полметра, но дальше русло сужалось до сантиметров десяти в диаметре.
– А если копать? Нас трое. Земля рыхлая. Копать и…
– Сколько копать? Километры? – Вась-Вася был скептичен. – Я не крот. И ты тоже.
Скрежет, раздавшийся сверху, прервал разговоры. Темнота поблекла, и лунный свет вырисовал стены колодца.
– Эй… – акустика изменила Дарьин голос, но Адам все равно узнал. – Вы… вы там?
– Там…там…ам… – ответило эхо.
– Ответьте, пожалуйста…
– Я здесь! – заорал Артем. – Мы здесь! Вытащи нас… вытащи…
Вновь заскрежетало. Стало темно и тихо.
– Вот как это скажете понимать? – Артем старательно тер руки о стену. – Она нас бросила?
– Полагаю, что ему необходимо склонить Дарью к сотрудничеству.
– А мы – неплохой аргумент, – согласился Вась-Вася. Он стоял, задрав голову, и внимательно вглядывался в черноту. Пожалуй, Адам видел объект его интереса – узкую светлую полосу, даже не полосу, а тонкую нить. Тот, кто закрывал колодец, допустил небрежность.
В его состоянии данный факт не удивителен.
– Вверх, говоришь? – Вась-Вася снял ботинки и носки. – Вверх… метров пять?
– Больше.
– Ну все, что есть, – все наше.
– Ты собираешься лезть? Туда? – Теперь Артем тоже видел полосу, которая казалась обманчиво близкой. И надежда, ею пробужденная, подталкивала к безумному поступку.
– Туда. Лезть. Если грохнусь – больно будет?
– Повреждения вероятны.
– Лучше я, – Артем скинул куртку и принялся стягивать ботинки. – Я легче. Будет проще удержаться. И вообще… я когда-то альпинизмом занимался. Давно, правда.
– Бросил?
– Я смерти боюсь, – честно ответил Артем, разминая пальцы. – Только, наверное, если выбирать, то лучше по-быстрому чтобы. Он же не вернется. И ей не позволит. На его месте я бы вообще колодец присыпал. Пару мешков песка и все… адью… Подсадите?
Подсадили. Держали.
Смотрели.
Артем боялся. Страх сидел внутри могильным жуком, шевелил усами, дергал за ниточки, грозя судорогой.
Страх шептал, что Артем разобьется.
Это же так просто.
Стена скользкая. Хрупкая. Пальцы крошат камень, который и не камень вовсе – месиво глины и песка. Торчащие лохмотья корней. А светлая полоса вверху далека…
«Допустим, ты доползешь, – ехидно сказал страх. – И что потом? Будешь висеть, пока не свалишься? А падать тебе нельзя… помнишь, что тот врач говорил? Нельзя падать. Спинка-то ломаная».
Из-под пальцев сыпалось. Но Артем держался. Еще немного. Впиться в стену, прижаться. Найти точку равновесия. Руку вытянуть, ощупывая поверхность. Отыскать впадину. Вогнать в нее пальцы, уже содранные до крови, а то и до мяса. Подтянуться медленно, осторожно, босыми ногами нашаривая старые выбоины. Повиснуть. Выдохнуть. Вдохнуть.
– Я не сорвусь.
«Сорвешься. И останешься калекой. Будешь лежать бревном… тебе не привыкать… тебе не привыкать… спеши-спеши… другой бы мог пойти».
