— Но Лола? Он же был твоим другом.
— Я рассказала Лоле обо всем. Когда он встретил нас с Боккаччо в подъезде, я оговорилась об отце. С этого все и потянулось. Он здорово подпоил меня и раскрутил. А потом… Потом мой друг начал меня шантажировать. Он выдвинул условия. Он хотел войти в долю. Господи, я подумала, что Свиридов — это его рук дело. Я ведь не догадывалась, что он не настоящий следователь. И еще я поняла, что рано или поздно Лола развяжет язык. Или состыкуется с Кокселем против меня. Или свяжется с храмовниками и выдаст меня за вознаграждение. Я испугалась.
— И начала устранять конкурентов. Как Кокселя.
— А у меня был выбор? Я оказалась на войне: либо ты, либо тебя.
— Так же, как с Мизини. Он был последним из шайки. Он знал о тебе и искал бы тебя до тех пор, пока не нашел бы. Интересно… пока мы со Свиридовым валили все убийства друг на друга, ты преспокойно устраняла всех неугодных. Но почему этой странной лентой? И как ты справилась с мужчинами, такая хрупкая.
Я пожала плечами.
— Я знала точку на шее, если на нее сильно нажать, человек на время теряет сознание. Боккаччо спал, Лола был пьян, Мизини, Исаак и Коксель — люди старые, и, кроме того, сыграл роль эффект неожиданности. От хрупкой девушки такого не ждали.
— А как насчет ленты?
— У мамы есть университетский приятель-историк, который иногда приходил к нам на праздники. Все мои детские воспоминания о нем связаны с рассказами о таинственной организации, существующей со времен Средневековья. Их члены душили своих врагов этой самой тесьмой: ultimo ratio. И я решила, что тесьма — хорошее алиби для меня. Ну кто подумает, что вполне приличная девушка, ничем подобным ранее себя не зарекомендовавшая, примется душить людей таким странным способом.
— Именно поэтому ты наведалась к историку и еще раз расспросила его о ленте, чтобы сложилось впечатление, будто ты в полном неведении.
— Ну раз ты знаешь об этом, значит, мне удалось всех обмануть?
— Эта тесьма никоим образом не связана с нашим Орденом.
— Но ведь подобные преступления случались и в наши дни. Именно это вдохновляло моего знакомого историка на параллели со Средневековьем.
— Мало ли кретинов, начитавшихся рыцарских романов. «Крест и Плющ», например. Я сам читал в детстве. Как раз про этот шнурок. Но тебе действительно удалось сбить всех с толку. Знаешь, что ты до сих пор проходишь лишь свидетелем по делу об убийстве Боккаччо? А что случилось со Свиридовым?
Я в общих чертах рассказала ему свою историю.
Однако Умберто лишь покачал головой и вздохнул:
— Боюсь, ты опять говоришь неправду. На одной ноге удержаться во время остановки поезда просто невозможно.
— Но… это же произошло. Чудеса случаются!
— Не в этом случае. Я видел лицо Свиридова в морге. Он не предполагал, что в следующую секунду умрет. Скорее всего, ты просто столкнула его с крыши. А сделала ты это потому, что думала, будто он Умберто.
— Не будешь же ты отрицать, что Свиридов убил одного из храмовников!
— Не буду. А второго серьезно ранил. Да и если исходить из справедливости, убив всех этих людей, ты не нанесла ущерба обществу. Мир ничего не потерял от того, что лишился убийцы, двух аферистов и сутенера. Только Исаак. Он был хорошим человеком. Но ты нанесла вред себе. Однако все еще впереди.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Для начала я должен выяснить, почему ты решила убивать. Чем ты руководствовалась?
— У меня не было выбора.
Его глаза сверкнули холодом.
— Ничего подобного. Выбор у тебя был. Во-первых, в клубе «Звезды» к тебе подошел Нико. Он говорил с тобой довольно долго. Он разъяснил тебе все, и именно ты предложила ему прийти в номер Боккаччо под видом официанта в пять утра. Именно ты оставила дверь в номер незапертой. И Нико пришел. Но тебя там уже не было. А Боккаччо лежал задушенным. Тогда ты очень убедительно рассказала мне о том, что ничего не помнила, что убежала из гостиницы, потому что проснулась рядом с незнакомцем. Странно, но я поверил тебе. Так же, как поверили ваши следователи. Какую дрянь ты влила себе в кровь, чтобы результаты экспертизы были убедительными?
— Обычный морфий, — я хмыкнула, — легко предположить, что малые остатки его в крови могут быть следствием распада более сложного наркотика.
— Ты здорово подставила Нико и Антония. Им пришлось заметать следы. И со Свиридовым тебе просто повезло: если бы не его появление, я бы в первую очередь заподозрил тебя… Господи! — он хлопнул себя по лбу. — А ведь Свиридов появился не случайно! Как ты его нашла?
— Я его не находила. Это действительно случайность. Я общалась только с Кокселем, и он написал, что пришлет человека, которому можно доверять. Я понятия не имела, что он имел в виду Свиридова. Я думала, что этот человек — Боккаччо. Думала до тех пор, пока сейчас ты мне не рассказал о Клаусе. А Клаус-Свиридов решил разыграть свою партию. Думаю, если бы не я убила Кокселя, это сделал бы он. Он был трусом, но ведь у него хватило духу попытаться задушить тебя в Болонье.
— А зачем ты в него стреляла?
— Я?! И не думала. Он попытался соорудить себе алиби. И попытка удалась. Ведь мы оба ему поверили. Кстати, а почему ты позволил гоняться за мной целой армии воинов, раз ты сам великий и ужасный Умберто?
— Сначала для конспирации. Да и потом тоже. Ну, за исключением последних суток. Каждый должен выполнять свою работу. Воины делали то, чему их учили всю жизнь. Я не мог препятствовать им. — Умберто покачал головой: — Неужели ты все это устроила только ради денег?
— А ради чего еще можно подобное устроить? — Наверное, в этот момент мои глаза сверкнули холодом. — Ты сказал, что у меня был выбор. А что ты знаешь о моей жизни? Сотрудник престижного рекламного агентства, девушка с бедным прошлым и вполне обеспеченным настоящим: при квартире, машине и нормальном доходе. И что дальше? Что я могла себе позволить? О чем мне было мечтать? Многие мои знакомые живут как королевы, потому что они красивы. У них есть любящие мужья или симпатичные кавалеры. А мой удел, — толстопузые женатики. Хочешь знать истинную причину? Пожалуйста — женская невостребованность. Я хотела большего, чем дала мне природа. Я хотела любви самых красивых и влиятельных мужчин планеты. А с такими деньгами я могла себе это позволить. Я бы стала дамой европейского света. Нереально богатая женщина, пусть и не красавица, всегда кажется чертовски восхитительной.
— Глупость какая-то, — он не смог сдержаться. Его откровенно перекосило.
— Может быть, — ухмыльнулась я, — но каждый человек имеет право на свою цель в жизни. Однако наш разговор зашел в тупик. Смотри, на экране уже все устаканилось.
На мониторе компьютера действительно прекратилось мельтешение цифр, и вылезла плашка, приглашающая повторить операцию.
— И я близка к этой цели.
— Да, — он положил свою ладонь на мою. — Но тебе придется убить еще одного человека. Меня.
Я покосилась на него и пробурчала:
— Шутка не прошла. К тому же у меня тесемки закончились.
— Амалия, я не могу позволить, чтобы еще несколько стран оказались ввергнутыми в финансовую катастрофу. Тебя же убить я не могу. Так что выбирать тебе. Пока я жив, ты не нажмешь на кнопку.
С этим он выложил передо мной внушительных размеров пистолет с глушителем.
Ему следовало бы еще раз попросить меня подобрать челюсть. Клянусь, я даже слышала, как она, падая, с треском ударилась о мое колено.
Когда я сумела собраться, а для этого понадобилось минут пять, я выдавила из себя:
— Но почему… ты-то не можешь пристрелить такую тварь, как я?
Он осунулся еще больше.
— Я защищал тебя. Я привык защищать тебя от всех невидимых врагов. И… я любил тебя. Конечно, я не принц, не голливудский актер и даже не молодой преуспевающий адвокат. Поэтому…
— Только не нужно пошлой лирики, — я скривилась. — Такие, как ты, таких, как я, не любят. Это противоестественно. Ты еще скажи, что влюбился в меня с первого взгляда.
— Отнюдь. Только когда я познакомился с тобой. Ты притягиваешь к себе, как магнит. Даже сейчас, когда я понимаю, что уже ничего не возможно, я пытаюсь тебя оправдать. Может быть, затем, чтобы память о тебе вызывала во мне приятные чувства.
— Господи! — Знаете, что такое боль? Всепоглощающая боль раскаяния. Я ненавидела и его, и себя. В ту минуту я впервые увидела жизнь в черном свете. Я понимала, что сама виновата. И уже ничего не могу изменить. Отчаяние мое было настолько глубоко, а ситуация настолько безысходной, что я протянула руку к пистолету. Пальцы сжали холодную рукоятку. Я в последний раз посмотрела на Умберто и в последний раз усмехнулась ему: — В ваших загашниках тайн нет машины времени?
Он мягко мне улыбнулся:
— Не делай этого.
— Бог есть? Ты знаешь.
— У нас нет религии.
