этого момента мы будем иметь дело непосредственно с Винсентом Блейком.
Иви не сопротивлялась.
– Ты не выиграла, – сказала она. – Он не отступит – и рано или поздно вы пожалеете, что все не закончилось на мне.
Орен оставил меня и Грэйсона в часовне.
– Я должен извиниться перед тобой.
Я посмотрела в глаза Грэйсона Хоторна, такие же светлые и пронзительные, какими они были, когда я увидела его в первый раз.
– Ты ничего мне не должен, – сказала я – не из сострадания, а потому что мне было больно думать о том, как многого я от него ожидала.
– Нет. Должен. – Через несколько долгих мгновений Грэйсон отвернулся. – Я, – начал он, как будто произнести одно это слово стоило ему неимоверных усилий, – так долго наказывал себя. Не только за смерть Эмили – за каждую слабость, каждый просчет, каждый… – Он резко замолчал, словно у него перехватило горло. Я наблюдала, как он сделал неровный вдох. – Неважно, кем я был или что я делал – этого никогда не было достаточно. Старик всегда был рядом, подталкивал меня к лучшему, к большему.
Когда-то я думала, что его уверенность пуленепробиваемая. Что он высокомерный, неспособный усомниться в своих действиях и совершенно уверенный в собственной силе.
– А потом, – продолжил Грэйсон, – старик умер. И… появилась ты.
– Грэйсон, – я почувствовала комок в горле.
Парень просто смотрел на меня, его светлые глаза затуманились.
– Иногда у тебя есть образ человека – какой он, – и ты представляешь, какими вы были бы вместе. Но иногда образ – это все, что у тебя есть. И очень долго я боялся, что любил образ Эмили больше, чем я когда-либо смогу полюбить кого-то по-настоящему.
Это было признание, самоосуждение и проклятие.
– Это неправда, Грэйсон.
Он посмотрел на меня так, словно это было больно и сладко.
– Ты никогда не была просто образом, Эйвери.
Я старалась не чувствовать, как земля внезапно уходит у меня из-под ног.
– Ты ненавидел мой образ.
– Но не тебя саму. – В его словах одновременно слышались ласка и боль. – Никогда.
Что-то дрогнуло внутри меня.
– Грэйсон.
– Я знаю, – резко сказал он.
– Ты по-прежнему уверен, что все знаешь, – покачала головой я.
– Я знаю, что Джейми любит тебя. – Грэйсон взглянул на меня так, словно смотрел на произведение искусства за стеклом, словно хотел протянуть руку, чтобы прикоснуться ко мне, но не мог. – И я видел, как ты смотришь на него, какие вы вместе. Ты влюблена в моего брата, Эйвери. – Он на мгновение замолчал. – Скажи мне, что это не так.
Я не могла этого сделать. И он это знал.
– Я влюблена в твоего брата, – сказала я, потому что это было правдой. Теперь Джеймсон был частью меня – частью той меня, какой я стала за прошедший год. Я изменилась. Если бы этого не произошло, возможно, все могло бы быть по-другому, но пути назад нет.
Я стала кем я стала благодаря Джеймсону. Я не лгала, когда сказала ему, что не хочу, чтобы он был кем-то другим.
Тогда почему мне так тяжело?
– Я хотел, чтобы Иви была другой, – признался он. – Я хотел, чтобы она была тобой.
– Не говори так, – прошептала я.
Грэйсон взглянул на меня в последний раз.
– Так много всего, в чем я никогда не признаюсь тебе.
Он собирался уйти, и я должна была позволить ему сделать это, но не смогла.
– Пообещай мне, что больше не уйдешь, – попросила я Грэйсона. – Ты можешь вернуться в Гарвард. Ты можешь идти куда хочешь, делать что хочешь – просто пообещай мне, что не станешь закрываться от нас. – Моя рука потянулась к броши Хоторнов. Я знала, что у него была такая же. Я знала это, но все равно сняла свою и приколола к его рубашке. – Est unus ex nobis. Помнишь, однажды ты сказал так Джеймсону? Она одна из нас. Что ж, это работает в обе стороны, Грэй.
Грэйсон закрыл глаза, и меня поразило чувство, что я никогда не забуду, как он выглядел, стоя там, в свете из витражных окон. Без доспехов. Без притворства. Без прикрас.
– Scio, – ответил Грэйсон. Я знаю.
Я посмотрела на флешку в его руке.
– У меня есть вторая, – сказала я. – Последний предмет из кожаной сумки, который мы не использовали, помнишь?
Грэйсон распахнул глаза. Он шагнул в темноту.
– Ты позовешь моих братьев? – спросил он. – Или лучше я?
Ксандр подключил флешку к компьютеру, перетащил аудиофайл на рабочий стол, затем проделал то же самое с флешкой из алтаря. На ней тоже оказался записан единственный файл.
– Включи первый, – сказал Джеймсон.
Ксандр выполнил его просьбу. Искаженная, неразборчивая речь наполнила воздух взрывом белого шума.
– А вторую? – подал голос Нэш. Сколько я его знала, он сопротивлялся тому, чтобы плясать под дудку старика. Но сейчас он был здесь. Он делал это.
Файл со второй флешки также был неразборчивой аудиозаписью.
– Что произойдет если мы включим их одновременно? – спросила я. Грэйсон сказал, чтобы разобрать содержимое одного файла, понадобится декодер. По отдельности обе записи были всего лишь шумом. Но если у тебя были обе флешки, оба файла…
Ксандр открыл приложение для редактирования аудио и загрузил туда файлы. Он нажал несколько кнопок, и аудиозаписи запустились одновременно.
В результате получилась неискаженная запись.
– Привет, Эйвери, – раздался мужской голос, и я почувствовала, как изменилась атмосфера в комнате, как он подействовал на них. – Мы с тобой не знаем друг друга. Я полагаю, ты много об этом думала.
Тобиас Хоторн. Наша единственная встреча произошла, когда мне было шесть лет. Но в этом Доме он был вездесущ. Он оставил свой отпечаток в каждой комнате, в каждой детали.
И в мальчиках тоже.
– В жизни каждого замечательного человека должна быть хотя бы одна большая тайна, Эйвери. Я не буду извиняться за то, что стал твоей. – Тобиас Хоторн был не тем человеком, который извинялся за что-либо. – Если ты не спала ночами, размышляя над вопросом «Почему я?» — что ж, моя дорогая, ты не единственная. Что есть удел человека, если не это «Почему я?».
Я чувствовала перемену в каждом из братьев, которая произошла, пока они вслушивались в слова Тобиаса Хоторна и в его голос.
– В юности я верил, что мне суждено стать великим. Я боролся за это, я прокладывал путь к вершине, обманывал, лгал, заставил мир подчиниться моей воле. – Он выдержал паузу. – Мне повезло. Теперь я могу признаться в этом. Я
