— А потому, — сказал Виталий, — что он долю хотел. С нас что взять? Честное имя? А с Евдокии Германовны деньги. Ее ведь можно шантажировать. Тем более замуж собралась. За банкира!
— Я хотел уехать за границу, — хрипло сказал Козлов. — У меня гораздо меньше собственных средств, чем все думают. Львиную долю забирал себе Олег. Хорошо, что я выгреб из домашнего сейфа все кредитные карточки и наличность. Но этого надолго не хватит. Главная проблема — дом.
— Особняк с участком в ближнем Подмосковье? — спросил Виталий.
— Да. Я его строил. Я. Понимаете?
— Это жирный кусок. За живое задело, да?
— Да что вы понимаете! Давно уже надо было перевести все на себя! Но кто ж знал? Я не собирался исчезать навсегда! Всего на месяц! Это мой дом! А не какой-то… — Он скрипнул зубами. — Не отдам…
— А как же вы собирались вступить в права наследства? Ведь вы же были в бегах!
— Не знаю, — нахмурился Козлов.
— Хотелось, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Но так ведь не бывает, Вениамин Борисович!
Козлов опять замолчал.
— Надеетесь, что дом теперь достанется вам? Компенсация за потерянные деньги, которые вы хотели состричь с вдовы. А как же уголовное дело? Отмывание незаконно нажитых капиталов через ваши банки?
— Вам нечего мне предъявить. Дом не мой, отца. Я получу его по наследству. На вполне законных основаниях. Вам не доказать, что он построен на ворованные деньги. А Олега я не убивал.
— Вы, должно быть, долго подсчитывали, что вам выгоднее: сохранить особняк в Подмосковье или пощипать как следует Евдокию Германовну?
— Что ж, я рад, что решение приняли за меня, — усмехнулся Козлов. — По делу об убийстве Олега Морозова я пойду как свидетель.
— А банковские махинации?
— Это еще надо доказать, — отрывисто сказал Козлов. Постепенно он пришел в себя. — Я был только вице-президентом. Исполнителем. Меня использовали втемную. Я не знал, что вожу, куда вожу. О деньгах ничего не знаю. Все связи — в руках у Морозова. Всем руководил он. За все отвечал он.
— Этим не мы занимаемся, — прервал его следователь. — Другое ведомство. Там будете давать показания. Нас интересует убийство Морозова.
— Я хочу прочитать, что вы там написали? — кивнул Козлов на протокол.
— Пожалуйста-пожалуйста.
Следователь со Смоленским переглянулись. Протокол Вениамин Борисович Козлов читал долго и тщательно. Потом принялся перечитывать. Прошло минут десять, наконец он сказал:
— Все верно. Это я, пожалуй, подпишу. Хочу сделать заявление. Я плохо себя чувствую. Нуждаюсь в госпитализации. Мне надо бы подать на товарища в суд за незаконное применение огнестрельного оружия. — Козлов кивнул на Виталия.
— Пистолет-то был у вас в руках, — напомнил тот.
— А где свидетели?
— Успокойтесь, Вениамин Борисович, — сказал следователь. — Я понимаю, что вы застоялись. То есть на диване залежались. Деятельности хочется.
— Я напишу жалобу. На имя генерального прокурора.
— Да пишите куда хотите! А пока… Вас сопроводят в следственный изолятор. Вот постановление о вашем содержании под стражей.
— Вы не имеете права!
— Постановление подписано прокурором.
— Я буду жаловаться, — громко и отрывисто сказал Козлов.
— Жалуйтесь.
Когда его увели, следователь посмотрел на Виталия:
— Ну, что скажешь?
— Первый допрос по горячим следам. Что тут скажешь? Проверять и перепроверять.
— А, похоже на правду.
— Могу я присутствовать при допросе Морозовой?
— Это которой?
— Евдокии.
— Нет, не можешь. И при ее очной ставке с Козловым тоже. Все, миссия твоя закончена. Поступаешь в распоряжение непосредственного начальства.
— А на допросе Лагунова? Плиточника?
— Он в больнице, в тяжелом состоянии. И здоров же мужик! — не удержался следователь. — В наручниках попытался спуститься на лоджию нижнего этажа, разумеется, сорвался, упал на клумбу, повезло еще, что в рыхлую землю, весь переломался, тем не менее добрел до своей машины, сел за руль и только там потерял сознание! Врачи сказали: крайне низкий болевой порог.
— Но жить будет?
— А как же! Только что мы ему предъявим?
— Угрожал ножом, пытался захватить заложницу.
— Посадить-то мы его посадим. Надолго ли?
— А это уж вы должны постараться.
— Рапорт начальству будешь писать? — тихо спросил следователь.
— Буду!
— А про свою красавицу?
— Я все уже сказал.
— А не личные ли ты счеты с Козловым сводишь, голубь?
— Сядет он или не сядет — мне все рано.
— А ты глаза-то не отводи.
— Но ведь он — дрянь человек! Сами же видите!
— Дрянь к делу не пришьешь.
— Вы глаза-то не отводите.
— На все есть закон. И суд. А мы с тобой не вместо, не над и не после, мы до него.
— Я могу идти?
— Иди.
Хлопнула дверь. Следователь вздохнул и принялся перечитывать подписанный Козловым протокол.
Она сладко потянулась: как же хорошо! А фамилию менять не будем. Евдокия Германовна Морозова — хорошо! Жить хорошо! Скоро полгода, как убит Олег. Пора бы и денежки получить. Виллы, яхты, движимое и недвижимое. А там и о ребенке подумать. От законного мужа, разумеется. Евдокия Германовна не шлюха, нет, она — уважаемая женщина. Виллы и яхты от одного мужа, ребенок от другого. А потом сложить все это вместе. И добавить виллы и яхты второго мужа. Арифметика простая, но… Хорошо! Как же хорошо-то!
В это время раздался звонок в дверь.
— Господи, кто это? Лиза, открой!
Последовал стук в дверь.
— Лиза, это ты? Я еще не встаю. Гостей не принимаю.
— Евдокия Германовна?
На пороге ее спальни стояли двое мужчин. «Двое из ларца одинаковые с лица». Почему на ум пришло именно это?
— Убирайтесь! Лиза!
Но закрыть полуобнаженные прелести одеялом уважаемая женщина не спешила. А, пускай смотрят! Она обожает эти мужские взгляды! Жадные и виноватые. Им стыдно, что они ее хотят, но поделать с этим ничего не могут. Это момент ее торжества.
— Евдокия Германовна? Вам придется проехать с нами.
— Еще чего! Я никуда не поеду!
— Одевайтесь.
— Еще чего!
— Мы из милиции.
— Да пошли вы…
И тут «двое из ларца» подходят к кровати, и она чувствует на себе их стальные руки. Ее легко, как куклу, поднимают и ставят на ноги. Так же, как кукла, она висит в руках держащих ее мужчин, потому что ноги подгибаются. Ее несут к дверям.
— Значит, поедем так. В чем есть.
— Нет! Пустите! Не хочу!
— Будете одеваться?
— Да!
— Одевайтесь.
— Выйдите отсюда!
— Одевайтесь.
Она рывком снимает ночную рубашку, состоящую из одних кружев. Они на нее, разумеется, смотрят, но с места не трогаются. И лица каменные, одинаковые.
— Я хочу позвонить своему жениху!
Она стоит перед ними в одних лишь трусиках-стрингах, с обнаженной грудью, вытянувшись в струну. Медные волосы рассыпаны по плечам. Они молчат.
— Я хочу позвонить! Я имею право!
— Хорошо. Один звонок. Кому будете звонить?
— Я же сказала: своему жениху!
— Звоните.
Ей протягивают мобильный телефон. Она торопливо набирает номер. «Абонент не отвечает или временно недоступен. Попробуйте позвонить позднее. Попробуйте…»
— Все. Одевайтесь.
— Нет! Адвокату! Нет! Подождите!
«Попробуйте позвонить позднее…»
Все.
Телефон у нее отбирают, и она торопливо начинает одеваться. Успокойся, дура. Уже наделала глупостей. Голая перед ними стояла, хотелось разжалобить. Надо было подумать. Правильно говорил Олег: «Красивая ты баба, Дюшка, и в этом твоя беда. Ведь не глупа. Но у тебя все мысли через зеркало. Вот когда научишься думать сначала мозгами, а уж потом…»
— Вы готовы, Евдокия Германовна?
— Да.
— Идемте.
…Перед следователем она сидит, скромно опустив долу зеленые очи, колени целомудренно прикрыты юбкой. Джинсы — слишком вызывающе. Она не в ночной клуб пришла, а на допрос. На заплаканном лице ни грамма косметики. Он сначала следователь, а потом уже мужчина. Быстрый взгляд из-под опущенных ресниц, стрела Амура. Мимо. Не надейся.
— Вчера ночью нами задержан и допрошен Вениамин Козлов…
Спокойно. Соберись. Все, что сказал Козлов, — наглая ложь. Себя выгораживает.
— Вот протокол с его показаниями. Он утверждает, что именно вы открыли ему дверь в то утро, когда был убит Олег Морозов. И отдали ему сумку со спортивным инвентарем. Сумку, в которой ваш муж привез из банка деньги.
— Вот как? Что ж… У него богатая фантазия. У Козлова.
— Значит, не было этого, Евдокия Германовна?
— Нет. Не было.
— А какие деньги вы положили в банк?
— В банк? В какой банк?
— Вам знаком господин Пенькин?
— Саша? Конечно знаком!
— Кем он вам приходится?