– После того как там побывал Пинхас, я не думаю, что в пещере что-нибудь могло остаться. А рукопись он вне всякого сомнения забрал... Не знаю, как ты можешь вообще в этом сомневаться.
– И тем не менее, стоит попробовать. Нельзя оставлять такие вопросы невыясненными.
– Я тоже не понимаю, почему бы нам еще раз туда не сходить? – вставила Сарит.
– Почему? Да хотя бы потому, что сейчас это небезопасно. Интифада на дворе, забыла?
– Послушай, Ури, а может быть, можно связаться с какими-нибудь торговцами древностями? Вдруг они что-то слышали?
– Ну с какой стати они станут с тобой откровенничать? – отмахнулся я.
– Ну просто: да или нет. Появлялась ли такая рукопись…
– Как же, как же! У них там полная отчетность, каждой ворованной рукописи присваивается регистрационный номер… Вообще-то, если честно, то я уже попросил Халеда связаться с кем нужно и спросить. Он ведь мастер устанавливать такие связи.
– Ну и что?
– Ничего. Он ничего не узнал...
Мы вошли в караван.
– Так что случилось с Семеном и Катей? – спросил я, когда мы уселись за стол и стали потягивать ледяную воду с мятой и лимоном. – Как это они так вдруг разом ушли в монастырь? Ты их видишь вообще?
– Вижу. Семена достаточно часто, он ведь в Москве. А вот с Катей сложнее, она в одном подмосковном монастыре обосновалась.
– Вот Сарит считает, что у них что-то не ладилось и что они таким причудливым способом развестись решили.
Сарит в знак подтверждения моих слов кивнула.
– Да чего там между ними могло не ладиться? – удивился Андрей. – Они и до сих пор в отличных отношениях. Вы просто не очень монашескую идею понимаете. Монашество – это очень глубокое призвание. Я и сам о нем много размышлял. Всецелая посвященность Богу предполагает также и родовую, можно даже сказать сексуальную посвященность. Монашество – это в сущности то же посвящение, что и у вас – евреев. Как вы захвачены Богом на родовом уровне, так же и монахи, хотя и по-другому… Это как две стороны одной медали…
Андрей хотел было еще что-то сказать, но, взглянув на нас, махнул рукой. Видимо, понял, что слишком долго придется вводить нас в курс дела, если вообще удастся.
– По меньшей мере вы должны признать, что монашество – единственная достойная альтернатива бескрылой любовной связи, – сказал он после некоторой паузы. – Ведь и супружество – это призвание, и если человек по какой-то причине его в себе не развил или не может его реализовать, то в монашестве для него открывается достойный путь.
– Ну вот я тебе это самое и пытаюсь объяснить, – сказала Сарит. – У них что-то не ладилось, что-то не получилось, и они, как ты выразился, «достойно» расстались.
– Брось. У Кати – это точно призвание, – отмахнулся Андрей. – Что же касается идеологии, то это уже и не важно. Пусть ей и в самом деле все это Семен внушил. Главное, что в вечность брака она искренне не верит. Вы же помните этот разговор? О том, что брак для земной жизни, а не для небесной? Но если это так, если брака нет на небесах, то нет его и ниже. Это по крайней мере последовательно – то, что они сделали.
– Мне кажется, это вопрос смысла, а не умствований, – возразила Сарит. – Тот, кто в браке видит смысл, тот, разумеется, уверен, что брак этот сохранится и в грядущем мире, а тот, кто в браке смысла не находит, будет считать наоборот. Они просто не нашли в браке смысла и из этого уже разводят всякую идеологию. Ну как в самом деле нашедшие друг друга мужчина и женщина разлучатся ради какой-то религиозной идеи? Это же бред.
– Нет, нет, Сарит, – запротестовал снова Андрей. – Ты путаешь причину со следствием. Даже если ты права и у них чего-то там действительно не ладилось, то только потому, что они исходно эти отношения ерундой считали. Ты просто не знаешь. В прежние времена люди так постоянно поступали. Во всяком случае под старость, после того как дети вырастали, супруги очень часто расходились по монастырям. Я знаком с одним поляком, у которого родители уже несколько лет в монастыре живут. Я спрашивал его, он говорит, они всегда ладили. А в древней церкви был даже обычай полного целибата мужей и жен при продолжении совместной жизни под одним кровом. Ты просто не очень этот опыт понимаешь.
– Совсем не понимаю, если быть точной.
***
На другой день Андрей отправился к Фридманам, а я на работу, где мне все время вспоминалось его предложение сходить в ущелье Макух.
– Зачем Пинхас сказал, что не может поменяться со мной обратно? Неужели это была только пошлость? Вдруг ему в самом деле было что менять? Вдруг он таким способом просто проговорился?
А что значили его слова: «Считай, что эта рукопись навсегда осталась в вади». «Вдруг он и в самом деле ее по какой-то причине не забрал? – размышлял я. – Почему, собственно, нужно думать, что Пинхас все оттуда вынес? Ведь это и физически, пожалуй, было трудно сделать. А кого он мог привлечь в помощь? Ведь территория-то эта арафатовская».
Мне даже стало странно, почему я вообще не предпринял такой экспедиции раньше? Пусть даже рукопись Пинхас забрал. Кто знает, что там могло еще находиться?
Вернувшись вечером домой, я поделился этими соображениями с Сарит.
– Мне кажется, Андрей прав. Возможно, нашу пещеру стоит еще раз проверить.
– Я давно тебя туда зову, если ты обратил на это внимание.
– Ну уж нет, Сарит, ты там один раз побывала, и будет. Дорога туда трудная и небезопасная. Оставайся, пожалуйста, с детьми.
Сарит ничего не ответила, но я видел, что она обиделась. Мне потребовалось минут двадцать на то, чтобы убедить ее в том, что это путешествие не для кормящей матери.
Уговорив Сарит остаться, я позвонил Андрею.
– Так что? – сказал я. – Я в принципе не возражаю против того, чтобы проведать пещеру?
– Командуй – когда выходим.
***Два следующих дня Андрей провел в Хайфе у Гриши Кранца, а от него заехал в Акко к Халеду, который в середине апреля женился.
То был самый разгар операции «Защитная стена», на свадьбу к нему я, конечно, выбраться не мог и с женой его до сих пор так и не познакомился.
– Ну как было? – поинтересовался я у Андрея, когда он приехал к нам на субботу. – Как Халед? Как его Айша? Халед сказал, что она дочь маштапника из Газы.
– Не знаю, что тебе и сказать. Скромная очень. Более чем за сутки ни одного слова мне не сказала. Я поначалу подумал, что она только по-арабски говорит. Но Халед утверждал, что она знает иврит. Она все время или на кухне, или в спальне находилась. Но, может быть, ей просто нездоровилось. Мне показалось, что она в положении.
– Какие впечатления вообще от поездки?
– Акко – очень колоритный город. Там столько старины, столько экзотики. Халед, представь, водил меня в какое-то молитвенное собрание.
– По какому они принципу там собираются? – поинтересовалась Сарит. – Тоже все маштапники?
– Не думаю, – возразил Андрей. – Видно, что людей этих объединяет что-то более значимое, чем общие неурядицы.
– Ах, да, – вспомнил я. – Халед ведь и меня приглашал, говорил, что у них там есть молитвенная группа, в которую и христиане, и евреи заглядывают.
– Бывают такие мусульмане? – удивилась Сарит.
– Я так понял, что группа эта суфистского толка, – пояснил Андрей. – Другие мусульмане действительно едва ли бы в свое собрание неверных пустили. В кафе, разве только. Халед меня ведь и в кафе арабское водил. Как христианина меня представил, о джихаде беседовали...
– О джихаде?
– Да, о джихаде. Собеседники мои отпирались, говорили: ислам всегда за мир. Но не убедили, есть это в их религии... А у вас, кстати, идея джихада действительно отсутствует. С тех пор как ты мне это однажды сказал, я Библию тринадцать раз перечитал и нигде не встретил, чтобы Бог угрожал народам каким-нибудь наказанием за поклонение идолам.
– Тринадцать раз? Откуда такая точность? Ты что, зарубки делаешь?
– Нет, просто читаю, согласно баптистскому патенту, по три – четыре главы в день и так за год прохожу все Писание. Это, разумеется, сверх чтения по зову сердца. Только за последний год я думаю, что перечитал Евангелия не менее десяти раз. И ведь, представляешь, постоянно нахожу какие-то новые разночтения между Иоанном и синоптиками!
– Я, кстати, тоже еще кое-что обнаружил в пользу того, что твоя рукопись связана с кумранской сектой, – сказал я Андрею.
– Вот как?
– Да. Есть подтверждение тому, что Учитель Праведности – это действительно Йешу ха-Ноцри, отлученный рабби Йегошуа бен Перахией.
– Что же это за подтверждение?
– Я отыскал в кумранских текстах одно место, которое удивительно перекликается с тем отрывком из трактата Сангедрин, в котором Йешу подвергается херему. Это как будто другой взгляд на ту же талмудическую историю. Талмуд сопоставляет конфликт Йешу и его учителя рабби Йегошуа бен Перахии с конфликтом пророка Элиши и его слуги Гехезии. Элиша отправился за Гехезией в Дамаск, где услышал от него те самые слова, которые потом Йешу повторит своему учителю Йегошуа Бен Перахии: «Разве ты не учил меня, что тем, кто совратил многих, не предоставляют возможности покаяния?»
