Но кто-то когда-то должен выиграть. Есть же, наконец, теория вероятностей, теория игр, и чего-то там еще, по которым раз в вечность, но кто-то же должен выиграть у этой кривляки и вечной насмешницы судьбы.
И потом, я вспомнил, что в Москве у меня оставалось ещё одно дело, которое было для меня даже важнее, чем деньги.
На мне был долг, который я не мог не вернуть. Я должен был вернуть Матвею Васильевичу документы его сына.
Конечно, я поступил подловато, предложив ребятам разбираться между собой самим и сказав, что вор среди них. Но таконо и было, так что пускай вытряхивают друг из друга души, это даст мне выигрыш во времени. Не мог же я показать пальцем на того, кого подозревал. Да что там, подозревал, я просто уверен был, что знаю того, кто украл деньги и товар. Но вдруг я все же ошибался? С меня хватит грехов на душе. Я очень торопился, нужно поскорее бежать из Москвы, убираться отсюда, а у меня была ещё целая куча дел в городе.
Шел я быстро, абсолютно механически выписывая головокружительные петли по улицам и закоулкам. Возле магазина «спорттовары» замедлил шаг, зашел и купил себе капроновый рюкзак, красивый, яркий и легкий, синего переливающегося цвета. В наши времена мы таскали на плечах тяжелые брезентовые абалаковские рюкзаки, не такие красивые и элегантные, зато бесконечно надежные.
Сейчас все вокруг: и товары, и продукты, и даже люди были запакованы в яркие и блестящие упаковки, но почти все они вызывали недоверие. Хотя возможно, что я просто становлюсь банально старым, и в этом вся причина.
Шел я по улицам и думал, почему получилось так, что я как-то неожиданно и незаметно для самого себя разлюбил этот город? Я всматривался в окружающее, разглядывал дома, деревья, вывески, и наконец понял. Я не разлюбил этот город Москву, просто пока я не смог полюбить другой город, который по-прежнему назывался Москвой, но почти ничего общего с ней не имел. Когда я пять лет назад уезжал на войну, я уехал из одного города, а вернулся совершенно в другой. Вернулся я в город, гуляя по центру которого постоянно хотелось прижаться к стеночке, чтобы кого-то не испачкать. Появились сотни магазинов, куда я просто не рискнул бы зайти.
Город изуродовали памятниками-монстрами, пугающими своей разухабистостью, заляпали чужой рекламой, вместо того, чтобы реставрировать — просто перестроили. Один «офонаревший» Арбат чего стоит. Вот почему я так резко разлюбил этот город.
И я подумал еще, что если смогли подменить такой огромный город, то не подменили ли заодно и всю страну, а с ней и нас всех…? По крайней мере, себя я что-то тоже резко разлюбил, на что были основательные причины.
Незаметно для себя я слегка заплутал, петляя по улочкам. Слишком спешил уйти от своих друзей-соперников, боялся, что они бросятся в погоню, не пожелав так легко проситься с деньгами. Вышел к какому-то скверу, где под горку шла песчаная утоптанная дорожка, а в конце её — большой красивый пруд. Сквер был тихий и торжественно красивый, как зрелая женщина, которая точно знает, что она красива. Такая женщина спокойно, без лишнего раздражающего кокетства разрешает любоваться собой.
Оглядевшись, я заметил телефон-автомат, который до сих пор работал на жетонах, я достал жетончик и позвонил.
После звонка я купил в маленькой палатке на углу бутылку минералки, пару горячих хот-догов, только сейчас почувствовав, что очень проголодался, и пошел вниз по дорожке, с удовольствием впиваясь зубами в мягкий вкусный хлеб. Возле пруда я выбрал себе свободную скамейку поближе к прохладной воде и сел, открыл бутылку, пил мелкими глотками колкие пузырьки, ел, и позабыв обо всем на свете, смотрел на спокойную воду…
— Здравствуй, Костя, — прошелестело у меня над ухом.
Не поворачивая головы, я машинально кивнул в ответ и тут же вздрогнул, оглянувшись, хотя и ждал.
Сердце мое оборвалось и покатилось под ноги, скатившись по дорожке и ухнув в холодную воду тихого пруда. Я задохнулся от холода, и дыхание мое прервалось на ближайшие несколько столетий.
Рядом со мной сидела моя жена Маша. Та самая, на которой я женился, а потом пил, гонялся за деньгами, а потерял её. Я посмотрел на неё и сказал:
— Здравствуй…
И надолго замолчал. Я так много собирался сказать ей, что все это никак не помещалось в слова, которые я безуспешно пытался подобрать.
Она терпеливо и совсем не укоризненно, как я ожидал, смотрела на меня, слегка повернув ко мне голову. Тени раскачивающихся ветвей, и блики близкой воды, и тень ветра, и тени плывущих откуда-то из Гренландии облаков, которые на самом деле ещё только покидали берега этой самой Гренландии, пробегали по её лицу.
— Ты забыл, как меня зовут? — вздохнув, не спросила, а подсказала она, по-своему истолковав мое молчание. — Меня зовут Маша.
— Да, — покорно и тупо согласился я. — Конечно же, Маша. Я помню. Я просто забыл некоторые слова.
— Тогда вспоминай, — терпеливо согласилась она. — Я подожду. Я долго ждала, мне не привыкать.
Мы помолчали, теперь уже вместе с ней, ещё три, или даже четыре века, а потом я спросил. Я должен был спросить её. Это был очень важный вопрос, хотя от её ответа вряд ли что изменилось.
— Ты замужем? — спросил я её, сам не понимая, зачем.
— Конечно, замужем, — тут же буднично ответила она, как о чем-то само собой разумеющемся, и добавила. — За тобой.
— Как ты решилась прийти? — спросил я.
— Ты звал меня все время, — ответила она.
— Я? — удивился я. — Я не звал. Я только полчаса назад позвонил тебе.
— Звал, — уверенно возразила жена. — Я же слышала. Иначе бы я не пришла к тебе.
— Я не знаю, — честно признался я. — Но я не звал. Я только сегодня позвонил.
— Это ты только позвонил сегодня, а звал все время, — упрямо повторила она. — Ты сам не знал об этом. Ты звал. Только ты сам не слышал. Пойдем?
Она встала, и я увидел её всю. Я увидел все те прекрасные ночи, которые мы провели врозь, я увидел всех тех детей, которые у нас с ней не родились оттого, что мы столько прекрасных ночей, которые просто обязаны были провести вместе, провели врозь.
И я встал и сказал послушно:
— Пойдем.
Я даже не спросил, куда мы с ней пойдем. Она сама все сказала. Она была моя жена и знала, когда и что нужно мне говорить. Она сказала:
— Мы пойдем ко мне, потому что твою квартиру опечатали, и тебя искали, приходили и спрашивали про тебя.
— Кто приходил? — спросил я.
— Сначала милиция, потом плохая милиция, потом бандиты, потом ещё милиция, но это совсем плохая милиция.
— Что они спрашивали у тебя? — спросил я с беспокойством.
— Ты сам знаешь. Про деньги. Про тебя.
— А как ты узнала, что приходили бандиты? Они угрожали? — вот это я мог и не спрашивать.
— Они все угрожали, — вздохнула Маша, и я увидел маленькую морщинку возле её по-детски пухлых губ.
И мне вдруг нестерпимо захотелось заплакать. И я заплакал. А она стояла передо мной и ждала, когда я наплачусь. И я наплакался, и мы пошли. Мы пошли, и по дороге я рассказал ей все про то, что случилось со мной за последние дни. Я рассказал все. И мы решили, что она пойдет домой, соберет быстро самое необходимое, возьмет документы и мы уедем из Москвы, уедем на электричках, потом поедем автобусами, заберемся как можно дальше, снимем дом, будем жить в тиши и в покое, а потом решим, что делать дальше.
Так все и сделали. Только перед тем, как уехать, я вспомнил, что мне нужно вернуть документы убитого внука Матвею Васильевичу.
Я остановился, похлопал себя по карманам и сказал Маше.
— Мне нужно кое-что отнести одному хорошему человеку, старику. Он спас мне жизнь. У меня остались документы его погибшего на войне внука. Я просто обязан вернуть ему их.
— Давай я отнесу, — предложила она. — Тебе лучше не ходить туда. Я верну документы и поблагодарю его от нас с тобой.
Подумав, я согласился. Я сказал ей, куда пойти и кого спросить. И ещё сказал, что если Матвея Васильевича не будет дома, можно отдать в любую из трех других квартир на лестничной площадке, любому из живущих в ней старичков. И сказать им огромное спасибо.
— Хорошо, — легко согласилась Маша. — Я все сделаю. А когда я вернусь, мы пойдем на вокзал и уедем в деревню. Ладно?
Вот тут я кое-что ещё вспомнил про оставшиеся у меня в Москве дела, и сказал ей:
— Я только собирался в одно место сходить за деньгами. Это большие деньги. Их украли, и теперь я имею на них полное право.
— А зачем ходить за деньгами? — удивилась она. — У меня есть немного денег. У тебя есть деньги. Нам хватит. Всех денег не будет никогда. Пускай эти останутся тем, кому достанутся. Мы так долго были не вместе, зачем терять время на какие-то деньги? Зачем опять отбирать их у кого-то?
И я тоже подумал: а действительно, зачем? И согласился с ней, что мы и так потеряли много прекрасного времени на всякую ерунду. И я решил больше не терять времени. И сказал ей об этом. А ещё сказал ей про то, что, оказывается, очень люблю её. А она ответила, что знает об этом, иначе, зачем бы она стала выходить за меня замуж?
