Возвращение к жизни было возвращением к боли. Голова трещала хуже, чем на утро после встречи с Кудиновым.
— Ты очнулся? — спросила Маша.
— Лучше бы спал дальше! Голова просто раскалывается.
Глаза мои все больше привыкали к темноте. Мы с Машей сидели в той же хибаре — вернее, она сидела, а я лежал с согнутыми ногами. Голова моя покоилась у Маши на коленях. Так говорят, но это неправильное выражение — скорее, на ляжках.
— Я могу тебе помочь? — спросила Маша.
— Можешь, конечно! — Я попробовал сесть. Нет, ничего, получалось! — Дай мне, пожалуйста, две таблетки алька-зельцера или бутылочку пива!
Маша тихонько засмеялась. Я сел рядом с ней и облокотился о фанерную стенку.
— Ты чего?
— Держи!
Я почувствовал в руке полную бутылку.
— Нам бросили сюда по пачке крекеров и по бутылке пива. Вода у них, наверное, кончилась.
Я приложил руку к ране на затылке. Это поганец содрал мне кожу: волосы были слипшимися от крови, теперь уже запекшейся.
Бутылка была теплой — холодильник здесь, по-видимому, подключить было некуда.
— А открывалку дали?
— Ага! И соленых орешков в плошке!
— Где твоя бутылка?
Я сцепил обе бутылки пробками, и та из них, которая оказалась слабее, отлетела.
— На, пей!
Маша отказываться не стала. Она взяла бутылку из моих рук и сделала несколько неторопливых глотков.
— Я долго был в отключке?
— Сейчас где-то середина ночи.
Маша передала бутылку мне. Пиво было теплым и обезболивающего не заменяло.
— Я думал, они хотели оттащить меня куда-то в другое место.
Маша снова тихо засмеялась.
— Они хотели, но я подняла такой крик! Женщину бить по голове пистолетом они не решились, так что им пришлось уступить.
— А Робин Гуд не появлялся?
— Сюда, по крайней мере, не заглядывал.
За перегородкой кто-то громко откашлялся и сплюнул на землю.
— У нас прямо за дверью часовой. Я просилась выйти, пока ты был без сознания — они сразу открыли.
— Они не боялись, что ты убежишь?
— Они не боялись. Наверное, знают этот лес лучше, чем я.
Я сделал еще глоток.
— Ты говорила, нам еще выдали крекеры?
Вторую бутылку я открыл о ствол акации, служащей одной из опорных свай. Мы сидели так, прижавшись друг к другу, пили из одной бутылки теплое пиво, грызли крекеры и разговаривали шепотом. Мне было так хорошо! Я даже забыл, что нас похитили разбойники. Если бы еще голова не трещала!
— Слушай, а как тебя к нам занесло? — в какой-то момент поинтересовался я. — Ну, в Контору!
— Меня-то ладно! А вот тебя как?
Ответ на вопрос, над которым я думал несколько десятилетий, я знал.
— Во-первых, глупость! Плюс к ней: сначала — желание свободы, потом — адреналин. А сегодня, думаю, я продолжаю из желания жить жизнью разных, не похожих на меня людей. Прожить не одну жизнь, а несколько!
Маша засмеялась. Странно, до этого разговора я даже и не слышал, чтобы она смеялась. Смех у нее был тихий, журчащий, как перепад воды в ручейке.
— Я как-то это не формулировала, но могла бы сказать точно так же.
— У тебя отец работал в Конторе?
— Нет. Нет, — она снова засмеялась. — У меня отец был пожарным. Он и есть, только болеет, этот гуру правильно сказал. Они с сестрой живут под Туапсе, в горах. А я была чемпионкой страны по скалолазанию. Это, как альпинизм, только без страховки. То есть можно и со страховкой, но весь смысл в том, чтобы ею не пользоваться. Становишься у подножья отвесной скалы и начинаешь подниматься, цепляясь за каждую трещину, за каждый выступ. Там главное, назад не смотреть, то есть вниз. И не думать, что спуститься уже невозможно. Хочешь жить — лезь выше!
— Как тебе только родители разрешили!
Опять тихий смех, как журчание ручейка.
— Они думали, я занимаюсь горным велосипедом. Пока я не стала чемпионкой — тогда узнали.
— И что?
— И… Это было пятнадцать лет назад, еще при Советском Союзе. Меня вызвали в Спорткомитет. Дядечка из нашей федерации представил мне каких-то двух товарищей в штатском и ушел.
— Им был нужен кто-то, кто может подняться по отвесной скале?
— Ага! Мне еще не было двадцати, я согласилась. Только дальше я тебе про работу не буду ничего рассказывать, хорошо? Держи пиво!
— Да дальше я и сам примерно знаю.
Я взял протянутую мне бутылку. Мы помолчали.
— Слушай, Юра!
Маша что, знала меня только под этим именем? Наверное, да!
— Это, конечно, не мое дело, но все-таки! Ты в ту ночь был с Деби?
Я почему-то знал, что этот разговор возникнет.
— Ты просыпалась?
— Просыпалась. И потом она все время звонит.
«Все время!» Всего лишь в третий раз.
— Ну, тогда ты сама знаешь ответ.
Маша промолчала, но я чувствовал, что она продолжала думать об этом.
— Для дела? Или она тебе нравится?
— Вот черт!
— Ну, ладно, извини! — примиряюще сказала Маша. — Не хочешь, не говори.
— Спасибо! Тогда не буду.
Маша вздохнула.
— Ты и на этот вопрос ответил.
Она помолчала. Потом:
— Можно я лягу? Я так и не смогла заснуть.
— Конечно. Я тоже попробую. Вдруг голова пройдет?
Устроиться на слое веток оказалось не так просто: и жестко, и под голову нечего подложить.
— Подушек наши друзья не приносили? — поинтересовался я.
— Знаешь, нет. Хоть бы пустые сумки нам оставили!
Мы еще поворочались. Единственная возможная поза была на спине.
— Клади голову мне на плечо! — предложил я.
Маша нащупала рукой мою грудь, но, видимо, сочла такую позу слишком интимной.
— Нет, ты лучше ляг на бок, а я положу голову тебе на руку.
Она улеглась на левый бок, я повторил контуры ее тела и подсунул руку ей под голову. Маша пристроила ее у самого моего плеча, свернулась в комочек — стало ощутимо свежо, чтобы не сказать холодно, — и затихла.
Я обнял ее и придвинул вплотную к себе. Маша не возражала.
Рабочий день в стане разбойников начинался с рассвета. Нас с Машей поочередно сводили в ближайший кустарник для утреннего туалета. На обломанной ветке там даже было нанизано несколько рулонов туалетной бумаги. Воды, правда, не дали — видимо, в последних партиях добычи ее не оказалось.
Когда я вернулся, посередине нашей камеры уже стоял завтрак: две миски с черной чечевицей, две большие тонкие лепешки и две бутылки пива. Лесные братья, должно быть, угнали грузовик с Кинг Фишером!
Часовым перед нашей хибарой был тот самый худой индиец в сиреневой майке, который нас и похищал. Он собирался запереть за мной дверь на замок, но я мягко остановил его.
— Слушай, будь человеком! — сказал я ему, сопровождая слова жестами. Английского-то он все равно толком не знал. — Не закрывай дверь, мы никуда не убежим!
Разбойник воспротивился, но я дружески похлопал его по плечу:
— Да ладно тебе, браток! Хинди руси — бхай, бхай!
Я помнил это выражение с детства: индийцы и русские — братья! Так, по-моему, это переводилось.
Лесной брат тут же оживленно залопотал, рассчитывая на ответ.
— Да не понимаю я тебя! Знаю только это: хинди руси — бхай, бхай!
Разбойник смилостивился. Он задрал майку и показал заткнутый за пояс пистолет с тонким дулом. Это, видимо, было передающееся как эстафета оружие постового.
— Согласен, согласен, — заверил его я. — Сила на твоей стороне!
Мы устроились на пороге. Есть на свету, вдыхая свежий воздух, было намного приятнее.
— Ты действительно больше ничего не знаешь на хинди? — спросила меня Маша.
— Нет.
— Лучше не подавать им неправильных мыслей.
— Другого случая и не будет.
— Подведем промежуточный итог?
— Давай!
Итак, что у нас было?
Первое: сикхский ювелир из Джайпура по имени Баба. Ромка был у него и купил микроточку — это такая фотография документа, уменьшеная до размеров на самом деле чуть больше точки. Баба принял нас с Машей за следующих эмиссаров и пообещал продать то же самое. Это то же самое — то есть микроточка за двадцать тысяч долларов — приносило ему такую прибыль, что сикх был готов подарить Маше золотое кольцо с камнями долларов этак за триста.
Вернуться за товаром мы должны были в следующий вторник. Вчера была суббота 20-е ноября. Сегодня, соответственно, воскресенье 21-е. Чтобы освободиться и добраться до Джайпура, у нас в запасе было всего два дня, включая этот.
Второе. Непонятно, как это было связано с посещением ювелира — но точно было! — за нами охотились. Одни, в сущности, похожие на индийских контрразведчиков, стреляли в нас в пустынном лабиринте Амберской крепости. Возможно, нас хотели просто напугать и заставить вернуться домой. Потом город закрыли, что подкрепляет версию контрразведки. Но на всем пути в Агру слежки за собой мы не заметили. Нас просто потеряли?
